беднягу в приют для умалишенных в Ютике, штат Нью-Йорк.
— Может ли это быть правдой? — спросила Ольга отца с явным беспокойством.
Старина Хейс не знал ответа. Он сказал, что, насколько ему известно, По по-прежнему живет в Тартл-Бэй. И во время их последней встречи выглядел вполне нормальным.
Дочь констебля решила немедленно отправиться в дом на Ист-Ривер и обнаружила, что семья переехала. Миллеры же не открыли нового адреса своих бывших постояльцев, даже если и знали его.
На следующий день появилась еще одна тревожная статья, на сей раз в «Нью-Йорк ивнинг миррор»:
Мы с сожалением узнали, что Эдгар А. По и его супруга опасно больны чахоткой, а их житейские дела отягощены бременем неудач. Семья находится в ужасном положении и испытывает нужду в самом необходимом.
Не прошло и дня, как тревожное и полное упрека заявление было напечатано в «Трибюн» за подписью Грили:
Боже праведный! Возможно ли, что литературная общественность Америки позволит По умереть в голоде и жалкой нищете?
Прочитав эти строки, Ольга без промедления отправилась в квартал, где располагалось большинство издательств, надеясь разыскать Хораса в его кабинете.
— Насколько мне известно, — сообщил издатель, — все трое умирают при весьма плачевных и трагических обстоятельствах, не получая должного медицинского ухода. Говорят, наш поэт совсем плох, его мучат приступы крайнего и отчаянного безумия.
— Вы знаете, где они живут? — спросила Ольга.
— Слышал, что в деревушке Фордхем.
— Фордхем?
— Да, в Бронксе.
Указанное место располагалось в шестнадцати милях от города. Туда ходили дилижансы, а кроме того, недавно была открыта новая ветка Гарлемской железной дороги.
Не заходя домой и не удосужившись сообщить о своих планах отцу, девушка бросилась на остановку дилижанса, находившуюся к северу от Ченел-стрит.
Дом был маленький, белый, стоял на вершине небольшого холма. Под крышей расположился небольшой аттик, разделенный на три крохотных комнатенки. Внизу находилась гостиная, маленькая кухонька и дополнительная спальня.
Хотя домик выглядел весьма жалко, Ольга заметила в нем некоторое изящество.
По лежал в бреду. Мадди сказала гостье, что он просил морфия, но получил отказ. У нее не было ни наркотика, ни какой-либо возможности его достать.
Эдгар бредил и, как в юности, называл себя Израфелем — ангелом, который протрубит в трубу, возвещая конец света.
— И сиянье луны навевает мне сны, — бормотал поэт. — Если всходит звезда, в ней мерцает всегда…[33]
Вирджиния лежала в чистенькой, бедно обставленной комнате на соломенном тюфяке, выстланном белыми простынями, ежась от предсмертного озноба. Она спасалась от холода, кутаясь в старую шинель По. Кошка грела хозяйку, примостившись у нее на груди.
— Я страдал не чрезмерно, — заверил писатель Ольгу. — Есть друзья, к которым можно обратиться за помощью. У меня по-прежнему есть будущее, дорогая леди, и нельзя умирать, пока оно не свершится. — Он взял руку девушки в свою и добавил: — Раствориться в шири полей, стоять на утесах этой простой деревушки и вглядываться в голубые земли Лонг-Айленда, молясь, чтобы этот свежий и чистый воздух оживил мою Сисси, вернул ее нам.
Громко, надтреснутым голосом Эдгар рассказал, что французы в своих критических статьях, посвященных его творчеству, утверждали, будто для По есть лишь одно вдохновение — разум и лишь одна муза — логика.
— Я слишком хорошо понимаю, — сказал он, — что мир считает несчастную судьбу преступлением.
С тех пор Ольга стала ездить в Фордхем почти каждый день. Когда Хейс попытался остановить дочь, она ответила:
— Не могу допустить, чтобы бедняга так страдал. Это противно моей душе.
Старина Хейс хотел было возразить, но не стал.
Дочь констебля стала заботиться о семье поэта. Она привезла с собой одеяло на гусином пуху и ящик вина — Вирджиния никогда от него не отказывалась и улыбалась даже тогда, когда ей трудно было глотать.
— Дорогая, — шептала Сисси, — должно быть, в твоем сердце заключена любовь ко всему миру.
Поскольку конец близился и все об этом знали, несчастная держала под подушкой медальон с портретом мужа. Она очень переживала за него.
Накануне своей смерти она взяла за руку свою благодетельницу.
— Ольга, — сказала она тихо, — будьте другом Эдди. Не покидайте его. Ведь он так вас любит — правда, милый?
По, сидевший рядом, горько рыдал.
— Я останусь спокоен, — пообещал он.
Вирджиния По умерла днем 30 января 1847 года. Ей шел двадцать пятый год, двенадцать лет она провела в замужестве.
После ее кончины Ольга опрыскала комнату духами, а потом отправилась в Фордхем, чтобы купить подходящий льняной саван и гроб. Она также купила для По новый черный костюм, приличествующий ситуации.
Вернувшись домой за собственным траурным платьем, дочь констебля сообщила отцу, что милая девочка умерла в муках и совсем не могла говорить, а глаза ее горели.
На похоронах, состоявшихся спустя три дня, Мадди подошла к Ольге и взяла ее за руку.
— Если б не вы, дорогая леди, — проговорила она, — мою бедную Вирджинию похоронили бы в хлопковом саване. Я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что моя девочка обретет покой в чудесной льняной ткани.
Кое-кто из «звездных сестер» тоже присутствовал на похоронах в Фордхеме. По большей части они явились в чепчиках и платьях с тугим корсажем, отлично подходивших для этой увлекательной прогулки. Собственно говоря, как заметила Ольга отцу, эти курицы пришли поглазеть на страдания великого Ворона. Увидеть, до какой степени человек может быть подавлен, чтобы потом отправиться наслаждаться развлечениями, исполнив свой гражданский и христианский долг.
Поверх нового костюма По завернулся в свою старую вест-пойнтскую шинель — ту самую, что носил все эти годы и что в последнее время согревала Сисси, лежавшую на смертном одре.
Ольга мягко попросила его не надевать это старое тряпье и спрятала его, но поэт не послушался, все равно отыскав и надев пальто.
Эдгар последовал за телом своей жены и кузины по аллее к голландской реформаторской церкви — до нее нужно было полмили идти через лес.
По возвращении он впал в состояние оцепенения. Когда все в маленьком домике уснули, писатель вскочил на ноги и по свежему снегу отправился на могилу Сисси.
Наутро Ольга обнаружила, что у него сильная лихорадка и бред. Она наняла экипаж с кучером и отправила По к доктору Фрэнсису в Гринвич-Виллидж.
Врач не на шутку встревожился и объявил, что у бедняги — воспаление мозга.
