Гарри Поттер и Реликвии Смерти(перевод ученики Хогвартс Сириуса)

нетерпеливый взгляд, и он знал, что она обманывала себя мыслью, будто в шуме дождя слышит шаги. Но рыжеголовая фигура так и не появилась среди деревьев. Каждый раз, когда Гарри, следуя её примеру, оглядывался по сторонам (ведь он и сам не оставлял надежды) и не видел ничего, кроме намокшего под дождём леса, внутри него снова просыпалось бешенство. В ушах звенели слова Рона: «Мы думали, ты знаешь, что делаешь!», и он тут же снова приступал к сборам, чувствуя, как всё внутри съёживается.

Уровень мутной воды в реке перед ними быстро поднимался, и вот-вот она бы затопила их берег. Они и так задержались не меньше, чем на час, хотя могли давно уже покинуть это место. Наконец, когда Гермиона уже трижды перепаковала украшенную бисером сумочку, поводов задержаться здесь ещё дольше не осталось. И они с Гарри, взявшись за руки, аппарировали на незащищённый от ветра холм, покрытый вереском.

Как только они очутились там, Гермиона выпустила руку Гарри, отошла в сторону, села на большой камень и уткнулась лицом в колени. Её плечи содрогались от, как он прекрасно понимал, рыданий. Гарри смотрел на происходящее, понимая, что должен подойти и успокоить её, но что-то приковывало его к месту. Внутри него всё было холодным и сжалось, лишь он снова вспомнил презрительное выражение лица Рона. Быстрым шагом он сделал несколько кругов вокруг плачущей Гермионы, произнося заклинания для их защиты, что обычно делала она.

Они не говорили о Роне и следующие несколько дней. Гарри решил больше никогда не произносить его имени, а Гермиона, вероятно, понимала, что поднимать этот вопрос нет смысла, хотя иногда ночью, когда, по её мнению, он спал, до него доносились её рыдания. Тем временем Гарри стал периодически доставать карту мародёров и, освещая её волшебной палочкой, следить за передвижениями в замке. Он ждал того момента, когда в коридорах Хогвартса появится точка с надписью «Рон», указывая на то, что он, защищённый статусом чистокровного волшебника, вернулся в уютный замок. Однако же Рон на карте так и не появился, и через какое-то время Гарри осознал, что использует карту для того, чтобы смотреть на имя Джинни посреди спальни для девушек, гадая, а сможет ли интенсивность его взгляда проникнуть в её сон, давая ей понять, что он думает о ней и надеется, что с ней всё в порядке.

Целыми днями они пытались определить местонахождение меча Гриффиндора. Но чем дольше они говорили о местах, где Дамблдор мог его оставить, тем более безумными и невероятными становились их догадки. Как Гарри ни ломал себе голову, он не мог вспомнить ни единого упоминания Дамблдором места, где бы он мог что-то спрятать. Иногда он даже не знал, на кого злился больше: на Рона или на Дамблдора.

«Мы думали, ты знаешь, что делаешь… мы думали, Дамблдор сказал тебе, как действовать… мы думали, у тебя есть настоящий план!»

Но он не мог закрыть глаза на то, что Рон был прав. Дамблдор не оставил ему практически ничего. Они нашли один крестраж, но никак не могут уничтожить его. Другие же были так же недостижимы, как и раньше. Его потихоньку заполняло ощущение безнадёжности. Сейчас он склонялся к мысли, что это действительно было самонадеянным поступком с его стороны — принять предложение своих друзей отправиться вместе с ним в это бесцельное и бессмысленное путешествие. Он ничего не знал, у него не было никаких идей, и он в любой момент с болью ждал того, что и Гермиона тоже скажет, что ей надоело и она уходит.

Вечера они проводили практически в полной тишине, и Гермиона стала доставать и оставлять на кресле портрет Финеаса Нигеллуса, как будто он мог заполнить зияющую пустоту, образовавшуюся после ухода Рона. Не взирая на его поспешные уверения никогда больше их не посещать, Финеас Нигеллус не мог устоять перед возможностью узнать больше о действиях Гарри и позволял себе появляться с завязанными глазами раз в несколько дней. Гарри был даже рад видеть его: несмотря на его высокомерие и дерзость, он был какой-никакой компанией. Они дорожили каждой новостью о происходящем в Хогвартсе, хоть Финеас Нигеллус и не был идеальным информатором. Он благоговел перед Снейпом, первым директором-слизеринцем после него самого, взявшим на себя управление школой, и ребятам следовало соблюдать предельную осторожность, чтобы не критиковать и не задавать оскорбительных вопросов относительно Снейпа, или он действительно навсегда покинет их картину.

Однако что-то выяснить у него всё же удавалось. Снейп столкнулся с непрекращающимся сильнейшим сопротивлением со стороны большинства учеников. Джинни теперь не имела права посещать Хогсмид. Снейп снова утвердил постановление Амбридж, запрещающее собрания трёх и более человек или любого неофициального ученического объединения.

На основании этого Гарри сделал вывод о том, что Джинни, наверняка не без помощи Невилла и Луны, делала всё возможное для продолжения занятий Отряда Дамблдора. После получения этих скудных сведений Гарри захотел увидеть Джинни с такой силой, что внутри него всё заныло. Но в то же время он снова подумал о Роне, и о Дамблдоре, и о самом Хогвартсе, по которым скучал почти так же сильно, как и по своей бывшей девушке. Ведь как только Финеас Нигеллус заговорил о решительных мерах Снейпа, сознанием Гарри на секунду завладела безумная мысль: он представил своё возвращение в школу для того, чтобы противостоять режиму Снейпа. Быть накормленным, иметь свою мягкую постель и возможность переложить ответственность на других людей в данный момент показались ему самой заманчивой перспективой. Но затем он вспомнил, что является Неугодным Номер Один, что за его голову назначено вознаграждение в размере десяти тысяч галлеонов и что в эти дни появиться в Хогварте было бы так же опасно, как войти в Министерство Магии. Финеас Нигеллус по неосторожности несколько раз подчеркнул это обстоятельство, вкрадчиво наводя справки о местонахождении Гарри и Гермионы. Как только он начинал задавать подобные вопросы, Гермиона запихивала его обратно в обшитую бисером сумочку, и после таких бесцеремонных прощаний Финеас Нигеллус неизменно исчезал на несколько дней.

Становилось всё холоднее и холоднее. Они опасались находиться где-то слишком долго, поэтому, вместо того чтобы остаться на юге Англии, где главной проблемой была всего-навсего замёрзшая земля, они продолжили перемещения из одного конца страны в другой, стойко перенося и горный склон, где снег с градом колотили по палатке, и широкую болотистую равнину, на которой палатку затопило холодной водой, и маленький островок в центре шотландского озера, где за ночь палатку наполовину засыпало снегом.

К тому времени, как однажды вечером Гарри решился снова предложить то, что, по его мнению, представляло собой единственный неисследованный путь, который у них был, в окнах некоторых гостиных уже виднелись мерцающие рождественские ёлки. Только что они необычайно вкусно поужинали: Гермиона под плащом- невидимкой побывала в супермаркете (честно на выходе положив деньги в открытую кассу), и Гарри подумал, что сейчас, насладившись спагетти по-болонски и консервированными грушами, она могла быть более сговорчивой, чем обычно. Также он предусмотрительно предложил на некоторое время отдохнуть от ношения крестража, который сейчас свисал с края кровати позади них.

— Гермиона?

— Ммм? — она свернулась в клубок на провисающем кресле со «Сказками барда Бидла» в руках. Гарри и представить себе не мог, сколько информации она извлечёт из этой книги, которая, надо сказать, была не такой уж и толстой, но, очевидно, девушка по-прежнему пыталась расшифровать что-то из написанного, потому что на подлокотнике кресла покоилась открытая Азбука Заклинаний.

Гарри откашлялся. Он чувствовал себя точно так же, как несколько лет тому назад, когда он спрашивал профессора МакГонагалл о том, можно ли ему пойти в Хогсмид, несмотря на то, что ему не удалось убедить Дурсли подписать ему разрешение.

— Гермиона, я тут подумал и…

— Гарри, ты не мог бы мне помочь?

По-видимому, она его не слышала. Она наклонилась вперёд и протянула ему «Сказки барда Бидла».

— Взгляни на этот символ, — она указала на какой-то знак в самом верху страницы.

Над тем, что Гарри принял за название истории (поскольку он не умел читать руны, то не мог быть уверен), было изображено что-то, напоминающее треугольный глаз, зрачок которого был пересечён вертикальной линией.

— Я никогда не изучал Древние Руны, Гермиона.

— Я знаю, но это не руна и этого нет в азбуке. Я всё время считала, что это рисунок глаза, но я не думаю, что так оно и есть! Он был нанесён чернилами. Посмотри, кто-то дорисовал его сюда, на самом деле он не является частью книги. Подумай, ты не видел его раньше?

— Нет… нет, подожди-ка… — Гарри посмотрел повнимательнее. — А не этот ли символ висел на шее у отца Луны?

— Вот и мне так показалось!

— Тогда это знак Гринделвальда.

Открыв от изумления рот, она уставилась на него:

— Что?

— Крам мне сказал…

И он пересказал историю, поведанную ему Виктором Крамом на свадьбе. Гермиона выглядела удивлённой.

— Знак Гринделвальда?

Она перевела взгляд с Гарри на странный символ и обратно.

— Я никогда не слышала о том, что у Гринделвальда был свой знак. Это не упоминается ни в одной из тех книг, где я о нём читала.

— Ну, как я уже говорил, Крам полагает, что этот символ был высечен на стене Дурмстранга и поместил его туда Гринделвальд.

Она, нахмурившись,