Гарри Поттер и философский камень

— Но сэр, Камень…

— Я вижу, сейчас ты способен думать только о нём. Что ж, Камень. Профессору Квирреллу не удалось отнять его у тебя. Я успел помешать ему, хотя, признаться, ты и сам неплохо справлялся.

— Вы были там? Вы получили сову Гермионы?

— Мы, должно быть, разминулись в воздухе. Просто, едва добравшись до Лондона, я понял, что должен быть сейчас там, откуда только что прибыл. Я подоспел как раз вовремя, чтобы оттащить от тебя Квиррелла.

— Так это были вы.

— Я боялся, что опоздал.

— Почти что, ещё чуть-чуть, и он забрал бы Камень…

— Не в Камне дело, мой мальчик, а в тебе, — эта борьба едва не погубила тебя. На одно ужасное мгновение мне показалось, что так и есть. А что до Камня — он был уничтожен.

— Уничтожен? — непонимающе переспросил Гарри. — Но ваш друг… Николас Фламель…

— О, так ты знаешь о Николасе? — Дамблдор, кажется, был крайне обрадован этим обстоятельством. — Ты неплохо осведомлён, не так ли? Ну что ж, мы с Николасом немного побеседовали и решили, что так будет лучше.

— Но ведь это значит, что Фламель и его жена умрут?

— Им хватит эликсира, чтобы привести в порядок все свои дела. А затем, да, — они умрут.

Дамблдор улыбнулся недоумению, отразившемуся на лице Гарри.

— Такому молодому человеку, как ты, я уверен, это кажется дикостью. Но для Николаса и Перенеллы умереть — это всё равно что лечь в постель после очень, очень долгого дня. В конце концов, для высокоорганизованного разума смерть — не что иное, как очередное приключение. И, знаешь, Камень на самом деле — не такая уж замечательная вещь. Сколько угодно денег и лет жизни! Именно этого первым делом пожелал бы для себя любой человек. Проблема в том, что у людей просто дар выбирать то, что для них является наихудшим.

Гарри лежал, не зная, что на это ответить. Дамблдор тихонько напевал что-то и улыбался в потолок.

— Сэр? — позвал Гарри. — Я тут подумал, сэр… даже если Камня больше нет, Вол… то есть, Вы- Знаете-Кто…

— Зови его Волдеморт, Гарри. Всегда называй вещи своими именами. Страх перед именем лишь усиливает страх перед его обладателем.

— Да сэр. Так вот, Волдеморт всё равно попытается найти другой способ возродиться? В смысле, он ведь исчез не навсегда?

— Нет, Гарри. Он всё ещё где-то поблизости, может быть, ищет себе другое тело… он и не жил по- настоящему, а значит, его нельзя и убить. Волдеморт оставил Квиррелла умирать; он не знает жалости ни к врагам, ни к сторонникам. И всё-таки, Гарри, хотя в этот раз ты лишь отсрочил его возрождение, — найдётся другой, кто бросит ему вызов, какой бы безнадёжной ни казалась борьба. А если его разобьют снова и снова, — возможно, он не вернётся никогда.

Гарри кивнул, отчего голова мгновенно закружилась. Затем он заговорил:

— Сэр, я хотел спросить вас ещё кое о чём… если вы можете рассказать мне… мне нужно знать правду…

— Правду, — Дамблдор вздохнул. — Правда — чудесная и вместе с тем ужасная вещь, а потому обращаться с ней следует с величайшей осторожностью. Однако я отвечу на твои вопросы, если только у меня не будет очень веской причины отказать тебе. Если такое случится, надеюсь, ты меня простишь. Лгать я, конечно, не стану ни в коем случае.

— Хорошо. Волдеморт сказал, что убил мою мать, потому что она пыталась защитить меня. Но зачем ему понадобилось убивать меня?

Дамблдор вздохнул ещё тяжелее.

— Увы, первый же твой вопрос я вынужден оставить без ответа. Не сегодня. Не сейчас. Когда ты станешь старше… понимаю, это звучит неприятно… Когда ты будешь готов, — ты всё узнаешь.

И Гарри понял, что пререкаться не стоит.

— А почему Квиррелл не мог дотронуться до меня?

— Твоя мать погибла, чтобы спасти тебя. Если существует что-то, недоступное пониманию Волдеморта, то это любовь. Он не осознаёт, что такая сильная любовь, какую испытывала к тебе твоя мать, оставляет особый след. Не шрам, нет, не зримый знак… но тот, кто так беззаветно любит нас, даже после смерти не покидает своих близких. Эта любовь пропитала всё твоё существо. Квиррелл, одержимый ненавистью, злобой, алчностью, разделивший душу с Волдемортом, именно поэтому не мог дотронуться до тебя. Для него было мукой коснуться кого-то, отмеченного столь добрым чувством.

Дамблдор внезапно заинтересовался птичкой, присевшей на подоконник, дав Гарри возможность промокнуть глаза простынёй. Взяв себя в руки, Гарри продолжил:

— А плащ-невидимка, — вы знаете, кто мне его прислал?

— Ах, да, — твой отец как-то одолжил мне его, и я решил, что тебе он пригодится, — глаза Дамблдора лукаво сверкнули. — Полезная вещица, — твой отец в своё время, будучи в Хогвартсе, с его помощью таскал из кухни еду.

— И ещё кое-что…

— Валяй.

— Квиррелл сказал, что Снейп…

— Профессор Снейп, Гарри.

— Ну да, — Квиррелл сказал, что он ненавидит меня, потому что ненавидел моего отца. Это правда?

— Да, отношения у них были весьма напряжённые. Примерно как у тебя с мистером Малфоем. А однажды твой отец совершил поступок, который Снейп так ему и не простил.

— А что он сделал?

— Он спас ему жизнь.

— Что?

— Да, — мечтательно протянул Дамблдор. — Забавно устроены люди, правда? Профессор Снейп всю жизнь тяготился этим долгом… я почти уверен, что поэтому-то он так рвался защищать тебя в этом году, — он решил, что благодаря этому они с твоим отцом окажутся в расчёте. Тогда он смог бы и дальше мирно ненавидеть память о нём…

Гарри попытался осмыслить услышанное, но голова только разболелась ещё сильнее.

— И, сэр, ещё один вопрос…

— Всего один?

— Как мне удалось достать Камень из зеркала?

— А-а! Я рад, что ты спросил об этом. Это одна из самых блестящих моих идей, и, между нами, это кое о чём говорит. Видишь ли, лишь те, кто хотел найти Камень, — найти, но не использовать, — могли получить его, — иначе они видели бы только, как пьют Животворящий эликсир или превращают металл в золото. Я порой сам себя удивляю… Итак, раз с вопросами покончено, почему бы тебе не взяться за эти сладости? О! Мармеладки «Берти Ботт» на любой вкус! В юности мне как-то попалась одна со вкусом рвоты, — и с тех пор, боюсь, я утратил доверие к этому лакомству, — но вот эта мармеладка на вид безобидна.

Он улыбнулся и отправил в рот золотисто-коричневую конфетку. Внезапно директор поперхнулся:

— Увы! Ушная сера!

* * *

Мадам Помфри, знахарка, была приятной женщиной, но невыносимо строгой.

— Всего на пять минут, — умолял Гарри.

— Категорически против.