профессиональной соблазнительницы, а естественными, без всяких уловок, без всяких фальшивых потуг, что, собственно, и представляло собой первое приближение обнажения и обострения всех чувств.
Наконец Клава завершила свой последний вояж на кухню с бутылкой в руке. И это был не самогон, это была бутылка с фабричной пробкой и с зелёной этикеткой 'Московской водки'.
– Ну вот, прошу к столу, – сказала раскрасневшаяся от суеты и присутствия в её доме джентльмена Клава.
Они сели за стол друг напротив друга. Аполлону было приятно, что его цветы стоят посреди стола в красивой хрустальной вазе.
– Начнём, наверное, с шампанского, – сказал он.
– Да, я давно не пила шампанского. С Нового года, – сказала Клава, и добавила: – Может, телевизор включить?
Не дожидаясь ответа, она подошла к телевизору, нажала кнопку на нём. Из-за тумбочки раздалось рычание стабилизатора, и через некоторое время из телевизора послышался голос дикторши:
– Завтра – День медицинского работника. Накануне праздника советских медиков перед вами, дорогие телезрители, выступит известный…
– Вот, недавно купила… цветной, – как бы между прочим заметила Клава, снова усаживаясь за стол.
На экране в это время возникло раскормленное лицо багрового цвета с фиолетовым носом.
'Действительно, цветной… Эта знаменитость, наверное, не дурак выпить и хорошо закусить', – подумал Аполлон, открывая шампанское.
– За что будем пить? – спросила Клава, когда бокалы были наполнены.
– За знакомство, конечно. А я – так сразу и за вас, Клавочка, – улыбнулся Аполлон.
Они чокнулись и опустошили бокалы. Аполлону чертовски хотелось есть. Слава богу, стол, действительно, ломился от яств. Оказалось, что под шампанское хорошо идёт не только килька в томате с чёрными сухарями, но и салат 'Оливье', и винегрет, и домашняя ветчина, и холодец, и огурчики с помидорчиками, и кровяная колбаса, и пирожки…
– Коммунистическая партия и Советское правительство делают всё необходимое для дальнейшего развития и совершенствования здравоохранения в стране, – аккомпанировал чревоугодию известный медик.
Аполлон, с наслаждением насыщаясь, бросил взгляд на экран телевизора. Морда у мужика была уже голубая, а нос почему-то с зеленоватым отливом.
'Наверное, с похмелья выступает, вон как побледнел', – сочувственно подумал Аполлон, вспомнив своё собственное недавнее похмелье.
– Мне тётя Поля о вас много рассказывала. И о геройском поступке вашем… Так вы, значит, на заводе работаете? – спросила Клава, заботливо подставляя поближе к Аполлону ещё не испробованное им блюдо.
– Угу…
– А я вот на свиноферме, в совхозе. Тяжеловато, конечно, но зато и заработки неплохие…
Внутренний голос подсказал Аполлону, что пора отреагировать на откровения Клавы, тем более что уже начало приближаться чувство сытости.
– Вы сделали удачную покупку, Клава. Такое отличное изображение, – гость устремил взгляд на телевизор.
'Известный неизвестный' в это время монотонным голосом продолжал медицинский ликбез:
– …В Советском Союзе работает каждый второй врач Европы, каждый третий врач мира. В одиннадцатой пятилетке эти показатели будут удвоены…
При этом лицо его заметно осунулось и стало ещё более синим. 'Совсем плохо бедняге', – вздохнул Аполлон.
– Что ж вы совсем не кушаете? Вы кушайте, кушайте, – засуетилась Клава, заметив, что гость положил вилку, но тут же как бы спохватилась: – Ой, что ж это я совсем… Открывайте.
Она подвинула к Аполлону водку и встала.
– А я сейчас горяченького принесу.
Когда она выходила из-за стола, Аполлон задержал взгляд на её ладной фигуре. 'Хороша!' – отметил он, провожая её взглядом.
Он открыл бутылку, наполнил дожидавшиеся своей очереди рюмки. Вошла Клава с большой глубокой тарелкой с румяной тушёной картошкой и ещё более румяным мясом. Над тарелкой поднимался пар, извивался и, попадая Аполлону в ноздри, почти эротически щекотал их. Клава разложила картошку с мясом по тарелкам.
– Как вы думаете, Клава, может быть, нам пора перейти на 'ты'? – спросил Аполлон и добавил: – А то мы это дело сейчас узаконим.
– Как это? – искренне удивилась Клава, и какая-то скрытая надежда слышалась в её голосе.
И невооружённым глазом было видно, что гость пришёлся ей по душе. Не зря любимая тётушка Поля так его расписывала. Действительно, и высокий – не чета Ивану Тарахтелкину, и обходительный, и видный из себя, и цветы принёс, и шампанское вон, и торт…
– А в одной умной книжке – кажется, 'Словарь иностранных слов' называется – написано, что на 'ты' переходят после того, как выпьют на брудершафт. Так что, нам просто необходимо выпить на брудершафт.
Клава слегка зарумянилась – то есть, не только щёки, но и всё её лицо симпатично порозовело.
Медицинское светило на телеэкране, похоже, тоже осветилось зарёй и слегка округлилось, хотя бедолагу при этом немного перекосило.
– В прошлом году, – возвестило оно, – пятьдесят восемь миллионов трудящихся и членов их семей лечились в специализированных государственных учреждениях. В этом году цифра эта увеличится в полтора раза. И это ещё далеко не предел…
Аполлон с рюмкой в руке решительно встал и, подойдя к Клаве, завёл за её поднятую, также с рюмкой, руку свою.
– Пьём до дна, – предупредил он и встал на колени рядом с Клавой, отчего та заметно смутилась.
Теперь их лица были почти на одном уровне. Они выпили. Аполлон стал приближать своё лицо к Клавину, которое уже просто зарделось. Их губы соприкоснулись. Рука Аполлона легла на объёмистое бедро Клавы и стала его легонько поглаживать…
– …Как написал Леонид Ильич Брежнев в своей выдающейся работе 'Ленинским курсом', 'надо сделать всё, чтобы советский человек всегда и повсюду мог получить своевременную, квалифицированную и чуткую медицинскую помощь'. Какое мудрое и своевременное замечание! Какая искренняя забота о здоровье простого труженика чувствуется в этих проникновенных словах нашего дорогого Леонида Ильича! – вдохновенно сообщил страж крепкого здоровья с телеэкрана.
Краем глаза Аполлон уловил, что и собственное его здоровье явно пошло на поправку – он снова был круглым и красным. Нос, правда, в прямом смысле подгулял – становился то лиловым, то бордовым, то вовсе терял окраску, то переливался всеми цветами радуги.
Когда процедура брудершафта завершилась, Клава, глядя смущённо в сторону, проронила:
– Ой, я совсем пьяная.
– Я тоже, – сказал Аполлон и снова полез целоваться.
Но Клава отстранила его со словами:
– Всё-всё. Брудершафт кончился.
А поскольку сквозь эти строгие слова можно было легко уловить 'не спеши, всё ещё впереди', Аполлон не стал настаивать и послушно занял своё место, дабы вплотную заняться только что принесенной тушёной картошкой с мясом. 'Ох и вкусно же!' Воистину, путь к сердцу мужчины проходит через желудок!
– Клава, вы просто…
Язык сам, вопреки установке и даже привычке быстро переходить на 'ты', произнёс 'вы'. Как-то не очень вписывалось в монументальную Клавину сущность это 'ты'. Пожалуй, не лучше, чем 'киска' или 'белочка'. 'Надо доводить и себя и её до кондиции, – решительно решил Аполлон, – к чёрту всякие предрассудки и глупости'.
