– Клавочка, как… ты… смотришь на коктейли?
– Водка с шампанским? – наивно спросила Клава.
– Ну, это слишком просто. Как насчёт коктейля 'Светофор'?
– Ой, первый раз слышу.
Похоже было, что Клава действительно захмелела – она глуповато, но оттого очень мило, улыбалась.
– Так, будем пить коктейль 'Светофор'. Для этого нужно: а) водка – есть, б) два сырых яйца – есть?..
– Есть, – утвердительно кивнула Клава. – Хоть тридцать два – у меня куры хорошо несутся.
– …в) томатный сок?..
– Есть томатная паста, но из неё можно сделать томатный сок.
– Отлично… г) зелёнка?
– Где-то была. А зачем? – Клава с озабоченным видом встала из-за стола, заглянула в тумбочку. – Есть, – радостно возвестила она, доставая оттуда маленький тёмный пузырёк, – и пипетка есть… Надо?
– Надо, – сказал Аполлон. – И ещё два стакана.
Когда все компоненты оказались на столе, он под восторженным взглядом хозяйки приготовил два коктейля в точном соответствии с рецептурой своего шефа Хомы.
– Ой, как красиво! – восхитилась Клава. В душе она, как видно, была совсем не свинаркой, а художницей.
Однако она тут же озабоченно добавила:
– А мы не отравимся? Зелёнкой-то? На пузырьке написано 'Наружное'…
– На сарае слово из трёх букв написано, а там дрова лежат, – вспомнил Аполлон присказку кого-то из шоферов.
– Какое слово?
– Нехорошее… Икс, игрек, и краткое, – пояснил Аполлон, и проинструктировал: – Пьётся одним махом, чтобы сразу за выпивкой закуска шла.
– Ой, я же совсем не пью…
– Да я тоже не пью, спросЗте кого угодно. Но 'Светофор' – это же даже полезно… Ну, за вас, Клавочка!
Аполлон-то хитёр, смекнул, что непьющую Клаву можно напоить только таким образом – запудрив её, как постепенно выяснялось, по-детски наивные и доверчивые мозги.
Они выпили, как и положено по инструкции, одним махом. Проглотив 'Светофор', Клава влюблённо посмотрела на Аполлона.
– Ой, Аполлон, – впервые назвала она его по имени, – я совсем-совсем пьяная.
– Я тоже совсем-совсем…
– Если бы ты знал, как я люблю своих поросят! У Машки – это свиноматку так зовут – их аж двенадцать штук. Они такие симпатичные…
– Да, хорошо ещё, что, когда вырастают, свиньями становятся… Не так жалко… – у Аполлона уже слегка заплетался язык.
Мужик в телевизоре к этому времени уже исчез, и вместо него по всему экрану пошли разноцветные полосы, сопровождаемые шумом водопада – видимо, трансляция закончилась.
Клава выключила телевизор и обратилась к гостю:
– Аполлон, вы… то есть, ты… Тётя Поля говорила, что ты…
Казалось, она хотела спросить что-то важное, но не знала, с чего начать.
Аполлон встал из-за стола, подошёл к Клаве, чмокнул её в румяную щёчку, отчего она ещё больше зарумянилась.
– Спасибо, Клавочка. Очень вкусно! Ты замечательная хозяйка. Давно я так вкусно не ел…
– Ой, я сейчас музыку поставлю, – смущённо засуетилась Клава, и уже крутилась вокруг проигрывателя.
Через минуту из-за Клавиной спины раздалось шипение, а вслед за ним Алла Пугачёва – Аполлон уже безошибочно научился определять голос и манеру пения этой самой знаменитой в России певицы – запела о ясных, светлых глазах, которые она видит в сиянье дня.
Клава повернулась к Аполлону и сказала:
– Мне эта песня очень нравится.
– Разрешите пригласить? – Аполлон сделал галантный реверанс перед дамой, от которого дама ещё больше засмущалась.
Впервые за весь вечер он вступил в тесный осязательный контакт со своей новой знакомой. И этот контакт сразу вызвал в нём такое опьянение, перед которым померкли все цвета 'Светофора'. Обняв Клаву, которая доверчиво прильнула к нему, он почувствовал, что держит в своих руках такое богатство, о котором даже и не подозревал.
Молодое упругое горячее тело сквозь тонкую ткань платья прямо-таки жгло ладони. Пальцы его правой руки начали медленное путешествие по широкой Клавиной спине, а левая ладонь спустилась с талии на крутое бедро. Они слились в танце.
Уткнувшись лицом в мягкие пшеничные волосы, Аполлон вдруг унюхал какой-то едва уловимый запах. Нет, это был не запах духов или какой-нибудь другой химии, и даже не кухни. Это был какой-то незнакомый, или, может быть, отдалённо знакомый – на подсознательном уровне – для нюха Аполлона запах. Запах был очень слабый, он то появлялся, то пропадал, то вновь напоминал о себе. Но самое плохое было то, что запах этот был неприятный. Даже очень неприятный. Можно даже сказать, отвратительный запах. Аполлону, как и любому человеку приходилось сталкиваться со всякими запахами, в том числе и с отвратительными. Он знал, как пахнет чистое женское тело, как – не очень чистое, и даже как – вообще, не мытое неделю. Но то, что он сейчас время от времени унюхивал – он готов был дать голову на отсечение, – не принадлежало к спектру женских запахов. Это был явно инородный запах. И очень противный. И, судя по всему, очень стойкий – он возвращался вновь и вновь, давя в зародыше то сладкое возбуждение, которое уже было начало охватывать самые дальние уголки его души и тела.
Аполлон убрал голову с Клавиного плеча. Запах исчез, вернее, остался там, в волосах. И появился снова, когда нос Аполлона приблизился к Клавиному виску. Аполлон позабыл обо всех своих намерениях, и даже, похоже было, о том, что он танцует, и в руках у него такая! женщина. Он, как гончий пёс внюхивается в след убегающего зайца, обнюхал Клавину голову, пытаясь обнаружить источник этого идиотского запаха.
– Что с тобой, Аполлон? – услышал он возле своего уха голос Клавы.
Неожиданно прозвучавший вопрос вывел его из собачьего состояния.
– Да что-то такое… похоже, насморк, – нашёлся он.
– Что, и 'Светофор' не помог? – засмеялась Клава, отстранившись.
Аполлон не ответил. Медленно, стараясь втягивать носом воздух как можно незаметнее, приблизил своё лицо к Клавиному. Запаха не было. Коснулся своими губами губ Клавы. Запаха не было. Это уже было счастье. Он с жадностью впился в эти сочные, сладкие губы, торопясь как можно полнее использовать эту удачу. Клава доверчиво прижалась к нему.
За это время Пугачёва уже успела разобраться со светлыми глазами, и теперь вместе с ещё не известным Аполлону певцом, певшим надрывным голосом, излагала историю о том, как в весеннем полночном небе в утренние сады падали две звезды. Наслаждаясь Клавой, Аполлон вслушивался в слова песни. Сначала они показались ему несколько странными – как может утро наступить в полночь? 'Или, что, эти звёзды вылетают в полночь и летят до самого утра? Никогда такого не видел… Где ж это такое может быть? Наверно, где утро наступает в полночь… Где же это?' И тут до его просветлённых 'Светофором' мозгов дошло – 'А-а-а… Наверно, речь идёт о садах на какой-нибудь Земле Франца-Иосифа… или в Гренландии. Там, если я не ошибаюсь, ближе к лету солнце вообще никогда не заходит… Значит, оно светит и в полночь, и утром… Могут и, наоборот, вылететь утром, а прилететь в полночь…'
Пластинка кончилась, из проигрывателя исходил только шум со скрипом, а они стояли, прижавшись друг к другу, выключившись из действительности.
– Я пойду постелю кровать, – просто сказала Клава, когда их рты разъединились.
