проклятия и конт-заклинания, которым обучал их Гарри, его пухлое личико морщилось от усилий, совершенно безразличное к случайно наносимым травмам, и работал он усерднее всех остальных. Совершенствовался он так быстро, что это даже немного нервировало, и когда Гарри преподавал им Защитное Заклинание — способ отражения легких проклятий, так чтобы те отдавались обратно нападающему — только Гермионе удалось освоить эти чары быстрее, чем Невиллу.
Гарри бы многое отдал за то, чтобы добиться таких же успехов в Окклюменции, каких Невилл добивался на занятиях АД. Сеансы Гарри со Снэйпом, начавшиеся так плохо, не улучшились ни на йоту. Наоборот, Гарри чувствовал, что с каждым уроком у него получается все хуже.
Прежде чем он начал изучать Окклюменцию, его шрам покалывало лишь изредка, обычно ночью, или во время испытываемых время от времени странных вспышек погружения в сознание и настроение Вольдеморта. А теперь его шрам болел почти всегда, настроение скакало от раздражения к жизнерадостности и обратно, что совершенно не вязалось с происходящим с ним в это время, но всегда сопровождалось чрезвычайно острыми приступами боли в шраме. У Гарри складывалось ужасающее впечатление, что он постепенно превращается в нечто вроде антенны, настроенной на малейшие колебания настроения Вольдеморта, и был совершенно уверен, что повысилась его чувствительность прямо с первого занятия Окклюменцией у Снэйпа. Более того, прогулки по коридору к входу в Отдел Тайн стали сниться ему почти каждую ночь, и каждый сон завершался одним и тем же — сгорая от желания попасть внутрь, он оставался стоять перед закрытой черной дверью.
— Может это вроде заболевания? — спросила Гермиона, когда Гарри поделился тревогами с нею и Роном. — Лихорадка или типа того. Всегда становится хуже, прежде чем стать лучше.
— От уроков Снэйпа всегда становится только хуже, — решительно воскликнул Гарри. — Я чувствую недомогание, мой шрам болит, а я целыми ночами скучаю, бродя по коридору, — он сердито потер лоб. — Я просто хочу, чтобы дверь открылась, я с ума схожу, от того, что продолжаю глядеть на нее…
— Не смешно, — резко оборвала его Гермиона. — Думбльдор вообще не хочет, чтобы тебе снился этот коридор, иначе бы он не попросил Снэйпа учить тебя Окклюменции. Просто на занятиях тебе надо немного потрудиться.
— Я тружусь! — рассердился Гарри. — Сама бы попробовала… Снэйп, пытающийся влезть тебе в голову…это тебе не хихоньки да хахоньки!
— Может быть… — медленно произнес Рон.
— Что может быть? — все больше раздражаясь, спросила Гермиона.
— Может Гарри не виноват, что не может закрыть свой разум, — мрачно буркнул Рон.
— Что ты хочешь сказать? — удивилась Гермиона.
— Может, это Снэйп на самом деле не хочет помочь Гарри…
Гарри и Гермиона уставились на него. Рон переводил с одного на другую хмурый многозначительный взгляд.
— Может, — заговорил он вновь, понизив голос. — Он на самом деле хочет открыть разум Гарри пошире… чтобы облегчить доступ Сами-Знаете-Кому…
— Заткнись, Рон, — сердито воскликнула Гермиона. — Сколько раз ты подозревал Снэйпа, но разве когда-нибудь ты оказывался прав? Думбльдор верит ему, он работает на Орден, этого должно быть достаточно.
— Он же был Упивающимся Смертью, — упрямо возразил Рон. — А мы никогда не видели доказательств того, что он на самом деле перешел на другую сторону.
— Думбльдор верит ему, — повторила Гермиона. — А если мы не сможем доверять Думбльдору, то мы никому больше не сможем доверять.
В тревогах и заботах — поразительное количество домашних заданий вынуждало пятиклассников засиживаться над ними заполночь, тайна встреч АД и регулярные занятия со Снэйпом — ужасающе быстро промелькнул январь. Прежде чем Гарри успел осознать, наступил февраль, принеся с собой теплую, дождливую погоду и перспективу второго за этот год посещения Хогсмёда. С тех пор, как они договорились вместе сходить в деревню, у Гарри почти не было времени переброситься парой слов с Чу, но внезапно он оказался перед фактом, что день Святого Валентина проведет в ее компании.
Утром четырнадцатого числа он одевался особенно тщательно. Они с Роном подоспели на завтрак, как раз к прибытию совиной почты, Хедвиги не было — но Гарри и не надеялся что-нибудь получить — а вот Гермиона уже извлекала письмо из клюва незнакомой коричневой совы.
— Наконец-то! Если бы и сегодня оно не пришло… — сказала она, нетерпеливо разрывая конверт и вытряхивая маленький кусочек пергамента. Ее глаза пробежали по строчкам, и на лице появилось выражение мрачного удовлетворения. — Послушай, Гарри, это действительно важно. Как думаешь, получиться у нас встретиться в полдень в Трех Метлах?
— Ну…. Я не знаю, — неуверенно произнес Гарри. — Чу, наверное, ждет, что я проведу весь день только с ней. Мы еще не говорили, куда пойдем.
— Хорошо, если другого выхода нет, приведи ее с собой, — выпалила Гермиона. — Но ты ведь придешь?
— Ну….ладно, а зачем?
— Сейчас у меня нет времени говорить об этом, но скоро ты узнаешь.
И она умчалась из Большого Зала, сжимая в одной руке письмо, а в другой — тост.
— Ты идешь? — спросил Гарри Рона, но тот мрачно покачал головой.
— Я вообще не смогу попасть в Хогсмёд, Анжелина хочет устроить тренировку на весь день. Словно бы это поможет — мы самая отстойная команда, какую я когда-либо знал. Видел бы ты Слопера и Кирка — душераздирающее зрелище, они даже хуже меня, — Рон тяжело вздохнул. — Не знаю, почему Анжелина не хочет, чтобы я ушел.
— Потому что ты офигенно выглядишь в форме, вот почему, — раздосадовано бросил Гарри.
Ему все труднее было проявлять сочувствие к затруднительному положению Рона, особенно теперь, когда он бы все отдал за то, чтобы сыграть в предстоящем матче с Хуффльпуффом. Очевидно, Рон обо всем догадался по его тону, а потому за весь завтрак ни слова не проронил о Квиддитче, и даже попрощались они друг с другом немного холодно. Рон потопал на Квиддитчное поле, а Гарри, после недолгой, но бесплодной борьбы со своими волосами, которые он пытался пригладить, глядя на свое отражение в ложке, ужасно тревожась и не имея никакого представления о чем они будут говорить, в одиночку отправился в Вестибюль, чтобы встретиться с Чу.
Она ждала его неподалеку от дубовой входной двери — совершенно восхитительная — с волосами, убранными в длинный хвост. Гарри показалось, что ноги его стали огромными, и внезапно он с ужасом осознал, насколько нелепо он, наверное, выглядит, с руками, повисшими, как плети с обеих сторон туловища.
— Привет, — с придыханием сказала Чу.
— Привет, — ответил Гарри.
С минуту они таращились друг на друга, а затем Гарри произнес:
— Ну… может, мы пойдем?
— Ох…да…
Они присоединились к очереди студентов, выстроившихся на подпись к Филчу, изредка переглядываясь и усмехаясь, но, не говоря друг другу ни слова. Гарри почувствовал облегчение только оказавшись на свежем воздухе — гораздо проще было шагать в полном молчании, чем стоять на одном месте, выглядя ужасно неуклюжим. Денек выдался прохладным и ветреным, проходя мимо Квиддитчного стадиона, Гарри мельком увидел Рона и Джинни, носившихся вдоль трибун, и почувствовал ужасную горечь, оттого, что сейчас был не с ними.
— Ты действительно так скучаешь по этому? — спросила Чу.
Он оглянулся и понял, что она наблюдала за ним.
— Да, — вздохнул Гарри. — Ужасно.
— Помнишь, когда в третьем классе мы впервые играли друг против друга? — поинтересовалась она.
— Ага, — усмехнулся Гарри. — Ты мне вечно мешалась.
