упоминание об этом, но они нашли выход для выражения своих чувств. Профессор Спаржелла наградила Гриффиндор двадцатью баллами за то, что Гарри передал ей лейку; в конце урока Заклинаний сияющий профессор Флитвик сунул ему коробочку с пищащими сахарными мышками, сказал: «Тссс!» и заспешил прочь; профессор Трелоуни, ударившаяся в истерические всхлипывания на уроке Предсказаний, объявила испуганному классу, и Умбридж, сидящей с самым неодобрительным видом, что Гарри в конце-концов не умрет рано, а будет жив — здоров до самой старости, станет Министром Магии и сделает двенадцать детишек.
Но что сделало Гарри на самом деле счастливым, так это то, что на следующий день, когда он спешил на Преображения, его нагнала Чу. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, ее ладонь легла в его и она задышала ему в ухо:
— Мне правда, правда жаль. Интервью было очень смелым… я даже расплакалась.
Ему же было жаль слышать о том, что она снова рыдала, но был рад, что у них вновь нашлась тема для разговоров, и еще больше обрадовался, когда она быстро чмокнула его в щеку и умчалась прочь. И совершенно невероятно, что не далее как перед кабинетом Преображения, случилось приятное: Симус отделился от очереди и оказался с ним лицом к лицу:
— Я только хотел сказать, — пробормотал он, скосив глаза на левое колено Гарри. — Что верю тебе. И я послал копию того журнала своей маме.
Если нужно было что-нибудь еще, чтобы сделать счастье Гарри полным, так это реакция Малфоя, Краббе и Гойла. Он увидел их в библиотеке чуть позже полудня, склонившихся друг к другу головами, они были с худосочным пареньком, которого, прошептала Гермиона, звали Теодор Нотт. Они обернулись к Гарри, когда тот обозревал полки в поисках книги, нужной ему для Частичных Исчезновений: Гойл угрожающе защелкал суставами пальцев, а Малфой зашептал Краббе что-то несомненно злобное. Гарри прекрасно знал, почему они поступают именно так, и не иначе: он назвал имена их отцов, как Упивающихся Смертью.
— И лучше всего то, — весело прошептала Гермиона, когда те покинули библиотеку. — Что они не могут возразить тебе, потому что не могут сознаться в том, что читали статью!
Кроме того, за обедом Луна сказала ему, что ни один выпуск «Каламбурщика» еще не расходился так быстро.
— Папа печатает еще один тираж! — ее глаза взволнованно выпучились. — Он не может поверить, говорит, люди, кажется, больше интересуются этим, а не Мяторогими Храпунчиками!
Этим вечером в Гриффиндорской гостиной Гарри был героем. Со всей дерзостью, на какую были способны, Фрэд и Джордж, наложили Увеличивающие Чары на обложку «Каламбурщика», и повесили ее на стену, так что огромное лицо Гарри глядело поверх записок, периодически произнося вслух грохочущим голосом: В МИНИСТЕРСТВЕ ДЕБИЛЫ и ЖРИ ГАВНО, УМБРИДЖ. Гермиона не нашла это забавным — сосредоточенно возражала, и в итоге, закончилось тем, что в крайнем раздражении, она отправилась спать. Гарри согласился, что спустя пару часов постер уже не казался таким забавным, как в начале, особенно когда наложенные чары стали рассеиваться, и тот начал выкрикивать все более визгливым голосом какие- то несвязанные реплики, типа ГАВНО и УМБРИДЖ с учащающимися интервалами. На самом деле, от этого у Гарри разболелась голова, а шрам снова начало неприятно покалывать. Разочарованные стоны вырвались из груди студентов, окруживших его плотным кольцом, и уже энное количество раз просящих его оживить в памяти интервью, когда он объявил, что ему просто необходимо сегодня выспаться.
Поднявшись в спальню для мальчиков, он обнаружил, что она пуста. Гарри прижался лбом к холодному оконному стеклу возле собственной кровати, и почувствовал, как шрам стал успокаиваться. Затем, он разделся и нырнул в кровать, от всей души желая, чтобы прошла головная боль. И чувствуя себя немного больным. Он перекатился на бок, закрыл глаза и мгновенно заснул…
Он стоит в темной, занавешенной комнате, освещенной единственным канделябром. Его руки сжимают спинку стоящего перед ним стула. Его пальцы — длинные и белые, словно долгие годы не видевшие солнечного света, похожи на огромных, бледных пауков, лежащих на темном бархате обивки.
С другой стороны стула, в круге света, падающего от канделябра на пол, преклонив колени, стоит человек в черной мантии.
— Меня, кажется, плохо осведомили, — сказал Гарри высоким, холодным, дрожащим от гнева голосом.
— Господин, я молю вас о прощении, — прохрипел стоящий на коленях человек.
На его макушке отражался блеск свечей. И он, кажется, дрожал.
— Я не порицаю тебя, Руквуд, — сурово и холодно произнес Гарри.
Он отпустил спинку стула и обошел его вокруг, приблизившись к человеку, съежившемуся на полу, остановился прямо над ним, в темноте, глянул вниз с большей, чем обычно, высоты.
— Ты уверен в фактах, Руквуд? — спросил Гарри.
— Да, мой Господин, да… Я же работал в Отделе после то…после всего…
— Эйвери сказал мне, у Боуда была возможность убрать это.
— Боуд никогда бы это не тронул, Господин… Боуд знал бы, что бы не… вот почему он так сопротивлялся Малфоеву заклинанию Подвластия…
— Встань, Руквуд, — прошептал Гарри.
Спеша подчиниться, коленопреклоненный чуть не споткнулся. У него было испещренное оспинами лицо; шрамы в свете канделябра казались рельефными. Поднявшись, он так и остался немного ссутулившимся, словно бы не разогнулся в поклоне, и он бросал испуганные взгляды на лицо Гарри.
— Ты хорошо поступил, рассказав мне об этом, — сказал Гарри. — Очень хорошо… судя по всему, я потратил месяцы на бесплодные замыслы….но ладно…мы начнем снова, сначала. Лорд Вольдеморт признателен тебе, Руквуд…
— Мой Господин…да, мой Господин, — выдавил Руквуд охрипшим от облегчения голосом.
— Мне понадобиться твоя помощь. Мне понадобиться информация, которую ты можешь мне дать.
— Конечно, мой Господин, конечно… все…
— Очень хорошо…можешь идти. Пришли мне Эйвери.
Руквуд, кланяясь, быстро попятился назад и исчез за дверью.
Оставшись один в темной комнате, Гарри повернулся к стене. В тени на стене весело треснутое, покрытое вылезшими наружу пятнами амальгамы зеркало. Гарри двинулся к нему. Его отражение увеличивалось и выступало из темноты….лицо белее черепа…красные глаза с узкими зрачками…
— НЕЕЕЕЕЕЕТ!
— Что? — спросил голос поблизости.
Гарри бешено замолотил руками, запутавшись в балдахинной драпировке, и упал с кровати. Несколько секунд он не мог сообразить, где находится; он был уверен, что снова видит белое, похожее на череп лицо, маячащее перед ним в темноте, но совсем рядом послышался голос Рона:
— Если не будешь дергаться, как припадочный, я тебя отсюда вытащу!
Рон распутал драпировку, и Гарри, лежа на спине, уставился на него в лунном свете, шрам пылал от боли. Рон выглядел так, будто только собрался ложиться — одна рука уже высвободилась от мантии.
— На кого-то снова напали? — спросил Рон, грубо вздернув Гарри на ноги. — Это папа? Это змея?
— Нет….со всеми все в порядке… — выдавил Гарри, чей лоб горел огнем. — Ну… с Эйвери нет…он в беде…он дал ему ложную информацию…Вольдеморт ужасно злиться…
Гарри застонал и, дрожа, опустился на свою кровать, потирая шрам.
— Но Руквуд собирается помочь ему….он снова на правильной дороге…
— Да о чем ты говоришь? — испуганно спросил Рон. — Ты хочешь сказать… ты только что видел Сам-Знаешь-Кого?
— Я был Сам-Знаешь-Кем, — Гарри в темноте поднял к глазам свои руки — убедиться, что те не мертвенно белые и с длинными пальцами. — Он был с Руквудом, тем сбежавшим из Азкабана Упивающимся Смертью, помнишь? Руквуд только что сказал ему, что Боуд не смог бы этого сделать.
— Сделать что?
— Убрать что-то… он сказал, что Боуд знал бы, что не мог бы сделать это… Боуд был проклятием Подвластия… Кажется, он сказал, что отец Малфоя наложил его.
