— Что вы подразумеваете под этим? — спросил Гарри, оглядываясь через плечо налево и направо, все еще надеясь увидеть то, что послужило причиной этого грохота.
— Шум был такой, как будто ты пальнул из стартового пистолета.
— Это был не я, — твердо ответил Гарри.
Тощее лошадиное лицо тети Петунии появилось в оконном проеме рядом с широким багровым лицом дяди Вернона. Она выглядела смертельно бледной.
— Почему ты прячешься под нашим окном?
— Хороший вопрос, Петуния! Какого черта ты делал под нашим окном, мальчик?
— Слушал новости, — признался Гарри сдавленным голосом.
Его дядя и тетя переглянулись.
— Слушал новости! Снова?
— Знаете, вообще-то мне нравиться, когда каждый день что-то происходит, — ответил Гарри.
— Не умничай со мной, мальчик! Я хочу знать, что действительно ты делал, и не вешай мне лапшу про новости — все это вздор. Ты прекрасно знаешь, что о вас…
— Осторожно, Вернон! — задохнулась тетя Петуния, и дядя Вернон понизил голос так, что его мог расслышать только Гарри, — что о вас редко рассказывают в наших новостях!
— Это вы так думаете, — произнес Гарри.
Дурслеи несколько секунд непонимающе пялились на него, а затем тетя Петуния произнесла:
— Ты, маленький противный лгунишка. А что же ваши, — тут она, также как и дядя Вернон, понизила голос настолько, что Гарри мог разобрать слова только по движению ее губ, — совы не приносят вам новости?
Гарри колебался, сообщать ли всю правду дяде и тете.
— Совы… не приносят мне новости, — сказал он невыразительно.
— Я не верю, — парировала тетя Петуния.
— Так же как и я, — подтвердил дядя Вернон.
— Мы знаем, что ты хочешь посмеяться над нами.
— Но мы же не дураки.
— О, вот это новость для меня, — и прежде, чем Дурслеи смогли что-то ответить, он метнулся через лужайку, перескочил низкий забор и зашагал по улице.
Теперь он точно угодил в неприятности и великолепно знал это. Сейчас он должен был стоять, склонив голову перед тетей и дядей и расплачиваться за высказанную дерзость, но не это заботило его в данный момент. Кое-что требовало немедленного разъяснения.
Гарри был уверен, что этот стреляющий звук был произведен кем-то аппарировавшим или дизаппарировавшим. Похоже было на звук, произведенный Добби, когда тот растворился прямо в воздухе. Возможно ли, что Добби снова здесь, на Бирючиновой Аллее? Может быть, он следует за ним прямо сейчас? Пока мысли крутились вокруг этой догадки, Гарри украдкой оглядел по-прежнему пустынную улицу. Единственное, в чем Гарри был точно уверен, так это в том, что невидимым Добби становиться не умеет.
Гарри шел, едва ли понимая куда, он так часто за это лето обходил городок, что ноги сами несли его по привычному маршруту. Каждые несколько шагов он оглядывался через плечо. Кто-то магический находился поблизости, он почувствовал это, лежа среди увядающих бегоний тети Петунии. Почему же они не заговорили с ним, почему не попробовали вступить в контакт, почему сейчас они прятались?
Но постепенно его уверенность испарилась. Возможно, это был вовсе не магический звук. Возможно, он так отчаялся, что был рад любому даже маленькому напоминанию о его принадлежности к другому миру. В конце-концов, в соседнем доме могло что-то сломаться.
Гарри приуныл, сосущее чувство в желудке превратилось в ощущение безнадежности, которое мучило его все лето. Завтра утром, его все равно разбудит в пять часов сова, принесшая «Ежедневного пророка». Но будет ли смысл читать его, он не знал, стоило просмотреть первые страницы, чтобы убедиться, что эти идиоты-бумагомаратели еще не поняли, что лорд Вальдеморт вернулся. Они написали бы об этом во всех заголовках — и это было единственное, что по-настоящему волновало Гарри.
Если повезет, завтра прилетят совы и от его друзей Рона и Гермионы, но, хотя он и ждал этих писем, их содержание он мог предсказать заранее.
Мы ничего не можем сказать о Сам-знаешь-ком…Мы договорились не писать ничего важного, на случай, если наши письма собьются с пути…Мы весьма заняты, и не можем рассказывать здесь о подробностях…Но, как мы и договаривались, обязательно поговорим обо всем при встрече…
Но когда же они встретятся? Никто не казался обеспокоенным конкретной датой. Гермиона написала внутри поздравительной открытки — надеюсь, мы увидимся очень скоро. Но как скоро случится это скоро? Насколько Гарри мог судить из их полунамеков, Рон и Гермиона находились вместе, возможно в доме родителей Рона. Он едва не умер, представив, как они развлекаются там, пока он медленно сходит с ума на Бирючиновой Аллее. Сказать по правде, он так на них рассердился, что выкинул две коробки сладостей из «Рахатлукулла», присланных ко дню рождения. Об этом он горько пожалел за ужином, пережевывая увядший салат тети Петунии.
И чем же были так заняты Рон с Гермионой? Почему ему, Гарри, нечем заняться? Разве он не сделал больше, чем они? Разве они забыли, что он сделал? Разве не он оказался на кладбище и видел умирающего Седрика, разве не его привязали к надгробной плите и почти убили?
Он сотни раз переживал в памяти этот ужасающий момент, и кошмары стали посещать его не только во сне, но и наяву.
Гарри направился к Магнолийному перекрестку, на полпути он остановился, чтобы заглянуть в маленький тупичок, где впервые встретил своего крестного. Сириус, по крайней мере, кажется, понимал, что чувствовал Гарри. Признаться честно, его письма были такими же пустыми, как и известия от друзей, но они хотя бы содержали слова утешения и предостережения, вместо мучительных намеков: я знаю, что тебя что-то расстраивает… держи нос чистым, и все будет хорошо… веди себя осторожно и не делай необдуманных поступков…
Хорошо, подумал Гарри и пересек Магнолийную улицу, он вообще делал все так, как рекомендовал ему Сириус. Особенно он сопротивлялся искушению оседлать метлу и немедленно в одиночку отправиться в Пристанище. Хотя, конечно, странно было получать совет держать себя в руках от того, кто провел в тюрьме Азкабан двенадцать лет, и сбежал, чтобы совершить убийство, за которое был уже осужден, а затем скрылся на украденном гипогриффе.
Гарри перелез через запертые ворота парка, такого же пустынного, как и окружающие его улицы. Если по ночам его не беспокоили кошмары о кладбище и несчастном Седрике, то снились тревожные сны о темных коридорах, заканчивающихся тупиком, и запертых дверях. Очень часто его старый шрам на лбу начинало покалывать, но он больше не думал, что Рон, Гермиона или Сириус найдут это интересным. Когда- то в прошлом, его шрам не раз предупреждал о том, что лорд Вальдеморт становиться сильнее, но теперь, когда Вольдеморт и так уже вернулся, это было само собой разумеющимся. Ничего страшного, старые новости…
От такой несправедливости Гарри хотелось яростно завопить. Если бы не он, никто не узнал бы, что Вольдеморт возвращается. И вот награда, целых четыре недели в маленьком городке он был целиком отрезан от магического мира. Что ему оставалось, кроме как, съежившись на клумбе с увядающими бегониями, подслушивать новости о воднолыжном спорте волнистых попугайчиков. Как мог Думбльдор так быстро забыть его? Почему Рон с Гермионой не позвали его с собой? Насколько справедливо было прислушиваться к Сириусу, убеждающему его сидеть спокойно, быть хорошим мальчиком и бороться с искушением написать в «Ежедневный пророк» о том, что Вольдеморт вернулся? Эти мысли душили его, заставляя Гарри корчиться от гнева, а вокруг теплый бархатный вечер наполнял воздух запахом сухой травы. Уличные фонари высветили группу людей, шедших по парковой дорожке. Один из них пел громкую пошлую песню, остальные гоготали.
Гарри узнал своего кузена Дудли Дурслея и его преданную банду головорезов. Дудли был обширен, как никогда прежде, но невыносимо долгое сидение на диете и открытие в нем нового таланта, внесло заметные изменения в его телосложение. Как восхищенно рассказывал дядя Вернон любому, кто соглашался слушать, Дудли недавно стал чемпионом среди юниоров в тяжелом весе школ юго-восточной Англии.
