— Министерство Магии всегда рассматривало обучение молодых ведьм и волшебников, как дело первостепенной важности. Редкие дары, с которыми вы родились, могут сойти на нет, если их не лелеять и не оттачивать заботливым обучением. Древние навыки волшебного сообщества должны быть переданы следующему поколению, до того, как будут утеряны. Сокровища волшебного знания, накопленного нашими предками должны храниться, дополняться и совершенствоваться теми, кто избрал благородную профессию преподавателя.
Профессор Умбридж прервалась, чтобы слегка поклониться своим коллегам, но никто из них не ответил ей тем же. Темные брови профессора МакГонаголл так близко сошлись к переносице, что она стала похожей на ястреба, Гарри отчетливо увидел, как она обменялась многозначительным взглядом с профессором Спаржеллой. Умбридж вновь произвела свое «кхе, кхе» и вернулась к прерванной речи.
— Каждый директор и директрисса Хогвардса внесли что-то новое в трудную задачу управления этой исторической школой, так и должно было быть, потому что без прогресса будет лишь застой и распад. Но прогрессу во имя прогресса надо препятствовать, ибо наши испытанные и проверенные веками традиции не требуют значительных изменений. Баланс между новым и старым, между постоянством и переменами, между традициями и нововведениями…
Внимание Гарри угасло, словно его мозг незаметно выскользнул из настройки. Тишина, заполнявшая Зал всегда, когда говорил Думбльдор, разбилась студентами, склонившимися друг к другу, чтобы пошептаться и похихикать. За столом Равенкло Чу Чэн оживленно болтала со своими друзьями. Сидящая через несколько стульев от нее, Луна Лавгуд, вновь извлекла свой «Каламбурщик». Тем временем, за столом Хуффльпуффа, только Эрни МакМиллан все еще не отрываясь смотрел на профессора Умбридж, но такими стеклянными глазами, что Гарри понял — он просто притворяется, будто слушает, стараясь соответствовать новому значку старосты, блестевшему на его груди.
Профессора Умбриджа, однако, совершенно не смущала неугомонность ее аудитории. У Гарри сложилось впечатление, что если бы даже под ее носом вспыхнул бунт, она бы не на секунду не оторвалась от своей речи. Только учителя продолжали слушать ее очень внимательно, Гермиона тоже впитывала каждое слово, и, судя по выражению ее лица, все, что говорила Умбридж, пришлось ей не по вкусу.
— …потому что некоторые изменения будут очень хороши, а другие, с течением времени, будут признаны ошибочными. Тем не менее, некоторые старые привычки будут сохранены, тогда как другие, вышедшие из моды и устаревшие, должны быть искоренены. Давайте двигаться вперед, в новую эру открытости, эффективности и ответственности, сохраняя то, что должно быть сохранено, совершенствуя то, что должно быть усовершенствовано, и искореняя то, что путем проб мы признали запрещенным.
Она села, Думбльдор захлопал. Учителя неохотно присоединились к нему, но, как заметил Гарри, некоторые — лишь раз или два сложив ладони вместе. Несколько студентов последовали за ними не потому, что их так вдохновили произнесенные слова, а только затем, что так было положено в конце невыносимо длинной речи. Но прежде, чем их аплодисменты зазвучали должным образом, Думбльдор вновь поднялся.
— Огромное спасибо, профессор Умбридж, за такое подробное освещение темы, — поклонился он ей. — А сейчас, как я говорил, отбор в Квидитч состоится….
— Да, это уж точно было освещающе, — понизив голос, произнесла Гермиона.
— Ты же не скажешь, что получила от этого удовольствие? — тихо спросил Рон, повернув голову к Гермионе. — Это была самая занудная речь, которую я когда-либо слышал, а я ведь вырос с Перси.
— Я сказала освещающе, а не приятно, — ответила Гермиона. — Это многое объясняет.
— Серьезно? — удивился Гарри. — По мне, так это чистой воды пустозвонство.
— Но в этом пустозвонстве было многое скрыто, — мрачно ответила Гермиона.
— Как это? — беспомощно спросил Рон.
— Как насчет: «прогрессу во имя прогресса надо препятствовать»? И вот еще: «искореняя то, что путем проб мы признали запрещенным»?
— Ну, и что это значит? — нетерпеливо поинтересовался Рон.
— Я скажу, что это значит, — сжав зубы, ответила Гермиона. — Это означает вмешательство Министерства в дела Хогвардса.
Вокруг них все гремело и скрипело, Думбльдор только что отпустил школу, и все вставали, готовясь покинуть Зал.
— Рон, мы же должны показать первогодкам куда идти!
— Ой, да, — воскликнул Рон, совершенно об этом позабывший. — Эй….эй, вы! Карлики!
— Рон!
— Ну ведь они и вправду мелкие…
— Знаю, но все равно ты не должен называть их карликами!..Первогодки! — командным голосом закричала Гермиона. — Сюда, пожалуйста.
Группка новых студентов застенчиво протопала между столами Гриффиндора и Хуффльпуффа, изо всех сил стараясь не отбиться от группы. Они действительно оказались очень маленькими, Гарри был уверен, что когда приехал сюда, не выглядел таким же юным. Он усмехнулся. Следующий за Эваном Аберкромби светловолосый мальчик оцепенел, а затем толкнул локтем Эвана и что-то быстро зашептал ему на ухо. Эван Аберкромби такими испуганными глазами взглянул на Гарри, что усмешка, как Смердосок, медленно сползла с его лица.
— Увидимся позже, — понуро сказал он Рону и Гермионе, в полном одиночестве направляясь к выходу из Большого Зала, и делая все возможное, чтобы не обращать внимания на перешептывания за своей спиной.
Стараясь смотреть только вперед, он протолкался сквозь толпу в Вестибюле, и заторопился по мраморной лестнице, избирая кратчайший путь. Вскоре он оставил позади основные толпы народа. Чего же еще можно было ожидать, со злостью думал Гарри, шагая по почти пустым коридорам. Конечно же, все будут глазеть на него — ведь пару месяцев назад, он появился на Тримудром Турнире, сжимая в руках мертвое тело приятеля-студента, и заявил, что к лорду Вольдеморту вернулась вся его сила. Это был последний семестр, все разъезжались по домам, и у него просто не было времени детально объяснить всей школе, какие ужасные события произошли тогда на кладбище.
Гарри добрался до конца коридора, ведущего в комнату отдыха Гриффиндора, и застыл перед портретом Толстой Тети, только сейчас обнаружив, что совершенно не знает пароля.
— Эээ…. - сказал он, хмуро уставившись на Толстую Тетю, приглаживающую складки своего розового атласного платья и серьезно глядящую на него.
— Нет пароля, нет входа, — произнесла она надменно.
— Гарри, я знаю! — задыхаясь, произнес, подбежавший трусцой Невилл. — Угадаешь, что это? На самом деле, я только это и смогу запомнить… — он помахал чахлым кактусом. — Мимбулус мимблетония!
— Правильно, — согласилась толстая Тетя, и ее портрет плавно отъехал в сторону, обнажив круглую дыру в стене, сквозь которую и пролезли Гарри с Невиллом.
Комната отдыха гриффиндорцев, удобно расположившаяся в круглой башне, всегда выглядела очень приветливо — со всеми своими хрупкими старыми столиками и обветшалыми мягкими креслами. Огонь уютно потрескивал за каминной решеткой, несколько человек грели над ним руки, перед тем, как пойти спать, в другом конце комнаты Фред и Джордж Уизли прикалывали что-то на доску для объявлений. Гарри не очень- то был настроен болтать, поэтому он помахал всем рукой и отправился прямо к двери спальни для мальчиков. Нивилл пошел за ним.
Дин Томас и Симус Финниган, оказавшиеся в спальне первыми, были заняты приделыванием к стене над своими кроватями новых плакатов и фотографий. Мило разговаривая о чем-то, они мгновенно умолкли, как только Гарри распахнул дверь. Гарри задумался — либо он был темой их разговора, либо он уже стал параноиком.
— Привет, — поздоровался он, направляясь к своему сундуку.
— Приветик, Гарри, — сказал Дин, натягивая пижаму, цветов Уэст Хэмской команды. — Удачно провел каникулы?
— Не плохо, — пробормотал Гарри, потому что подробный отчет о его каникулах занял бы большую часть ночи, а к этому он совсем не был готов. — А ты?
