Джинни, Невилл и Луна, следом — Уизли, Хагрид, Кингсли, Макгонагалл, Флитвик и Спраут. Гарри не понимал ни слова из того, что они кричали, не знал, чьи руки обнимают его, толкают — сотни людей напирали со всех сторон, пытаясь коснуться Мальчика-Который-Выжил, благодаря за то, что все наконец-то завершилось…
Над Хогвартсом поднималось солнце, и Большой Зал все больше наполнялся светом и жизнью. Гарри был неотъемлемой частью всеобщего ликования, траура, печали и торжества. Все хотели, чтобы он остался с ними, — их лидер, их символ, их спаситель и путеводная звезда, а то, что он не спал, смертельно устал и жаждет компании только нескольких из них, казалось, никого не заботило. Ему приходилось говорить о мужестве, пожимать их руки, осушать слезы, выслушивать благодарности, улавливать летевшие со всех концов новости о том, что действие проклятья Imperius снято и пострадавшие пришли в себя, что некоторые Упивающиеся скрылись, некоторые — были пойманы, что невинно осужденных выпустили из Азкабана и что Кингли Шеклболт временно назначен министром Магии.
Тело Волдеморта вынесли из зала, подальше от Фреда, Тонкс, Люпина, Колина Криви и пятидесяти других, кто погиб, сражаясь с ним. Макгонагалл переставила факультетские столы, теперь все сидели рядом: ученики и учителя, привидения и родители, кентавры и домашние эльфы. Выздоравливающий Фиренц лежал в углу. Гроуп просунул голову в разбитое окно, и люди бросали еду в его смеющийся рот. Некоторое время спустя, выжатый как лимон, Гарри обнаружил, что сидит рядом с Луной.
— На твоем месте, мне бы хотелось найти тихое и спокойное убежище, — сказала она.
— Хотелось бы, — согласился Гарри.
— Я отвлеку всех, — сообщила Луна. — Воспользуйся мантией-невидимкой. — И, прежде чем он успел что-либо сказать, она взмахнула рукой в сторону окна и закричала: — О-о-о, посмотрите, балабольная шица!
Все, кто слышали ее, обернулись, и Гарри, скользнув под мантию- невидимку, вскочил на ноги. Теперь он мог беспрепятственно пройти через Большой Зал. Через два стола от себя он заметил Джинни — она сидела, положив голову на плечо матери. Позже, он поговорит с ней позже: у них теперь есть часы и дни, и даже, может, годы. Он увидел Невилла в окружении поклонников. На столе, рядом с его тарелкой, лежал меч Гриффиндора. Пробираясь сквозь ряды столов, он заметил троих Малфоев, державшихся вместе. Они были явно не уверены, надо ли им тут находиться, но на них все равно никто не обращал внимания. Повсюду он видел собравшиеся вместе семьи и наконец обнаружил тех, в чьей компании сейчас нуждался.
— Это я, — прошептал он, наклоняясь к ним. — Пойдете со мной?
Они вскочили на ноги, и все трое — Гарри, Рон и Гермиона — покинули Большой Зал. Большая часть лестницы была разрушена, часть балюстрады исчезла, на некоторых ступеньках все еще были видны пятна крови.
Откуда-то издалека доносился голос Пивза, носящегося по коридорам и распевающего победную песенку собственного сочинения:
— Всем веселиться! Ведь Поттер наш крошка
Оставил от Волдика рожки да ножки!
— Да уж… Исчерпывающе характеризует весь масштаб и трагичность событий, — сказал Рон, открыв дверь и пропуская вперед Гарри и Гермиону.
Ощущение счастья и долгожданной победы непременно наступит, думал Гарри, но в данный момент оно заглушалось невероятной усталостью и болью от потери Фреда, Люпина и Тонкс, мысли о которых отзывались уколами в сердце с каждым шагом. И все же самым сильным чувством, переполнявшим его сейчас, было огромное облегчение и почти непреодолимое желание поспать. Но сначала он должен был объясниться с Роном и Гермионой, с которыми он провел столько времени вместе, — они должны были узнать правду. Во всех подробностях он рассказал друзьям о том, что видел в думоотводе и что случилось в лесу. Его друзья даже не успели выказать свое потрясение и удивление от услышанного, когда они достигли того места, куда, с общего молчаливого согласия, шли во время всего разговора.
Горгулья, охранявшая вход в кабинет директора школы, была отодвинута в сторону, вид у нее был слегка перекошенный и потрясённый, явно от выпивки. Гарри даже задался вопросом, сможет ли она в таком состоянии вспомнить пароль.
— Мы можем подняться? — спросил он у горгульи.
— Проходите, — простонала статуя.
Они перелезли через неё и по спиральной лестнице двинулись вверх. Наверху Гарри открыл дверь. Он успел мельком заметить думоотвод на столе, там же, где он его оставил, как вдруг невероятный шум заставил его вскрикнуть и подумать о заклятиях, возвращении Упивающихся Смертью и воскрешении Волдеморта… Но это были всего лишь бурные овации. Все портреты на стенах кабинета — бывшие директоры и директрисы школы — аплодировали ему стоя, махали шляпами или париками, пожимали друг другу руки через рамы и танцевали в своих нарисованных креслах. Дайлис Дервент, не стесняясь, плакала; Декстер Фортескью радостно взмахивал своей слуховой трубкой; Финеас Найджеллус высоким тонким голоском выкрикивал: «Факультет Слизерина тоже вложил свою лепту в общую победу! Не забывайте об этом!»
Но Гарри смотрел только на самый большой портрет в кабинете, мужчина на котором стоял прямо за спинкой директорского кресла. Слезы катились по его щекам из-под очков с линзами в виде полумесяцев и исчезали в длинной седой бороде. Вид его был преисполнен гордости и благодарности, и это зрелище исцеляло душу Гарри так же, как и песня феникса.
Наконец Гарри поднял руки, и портреты почтительно замолчали, счастливо улыбаясь и утирая слезы, ожидая, что он им скажет. Однако все слова Гарри адресовал исключительно Дамблдору. Пусть он сейчас валился с ног от усталости, от него требовалось еще одно усилие — попросить последнего совета.
— То, что было спрятано в снитче… — начал он, — я обронил это в лесу и не собираюсь туда возвращаться, чтобы найти. Вы согласны с таким решением?
— Да, мой дорогой мальчик, согласен, — ответил Дамблдор. Его товарищи с других картин выглядели заинтригованными и озадаченными. — Это очень мудрое и мужественное решение, и именно такого я от тебя и ожидал. Кто- нибудь еще знает, где оно упало?
— Никто, — сказал Гарри, и Дамблдор удовлетворенно кивнул.
— Я собираюсь оставить подарок Игнотуса у себя, — сказал Гарри, и на лице директора отразилась сияющая улыбка.
— Конечно, Гарри, он твой навеки, пока ты не передашь его кому-то еще.
— И еще кое-что…
Гарри взял Старшую палочку. Рон и Гермиона посмотрели на неё с таким благоговением, какого ему не хотелось бы видеть даже во сне.
— Она не нужна мне, — сказал Гарри.
— Что?! — воскликнул Рон. — Ты с ума сошел?!
— Я знаю, что она обладает большой силой, — устало сказал Гарри. — Но моя прежняя палочка нравилась мне гораздо больше… так что…
Он порылся в мешочке, висевшем у него на шее, и достал оттуда две половинки палочки, соединенных между собой лишь пером феникса. Гермиона сказала, что палочку невозможно починить — повреждения слишком серьезные. Если это не поможет, то надеяться было не на что. Он положил сломанную палочку на стол, коснулся её концом Старшей Палочки и произнес: «Reparo!»
Когда сломанные края соединились и из её конца посыпались красные искры, Гарри понял, что все получилось. Он взял в руки любимую палочку и почувствовал тепло в пальцах, словно рука и палочка праздновали встречу после долгой разлуки.
— Я положу Старшую палочку туда, — сказал Гарри Дамблдору, который смотрел на него с невообразимой любовью и восхищением, — откуда её взяли. Она может оставаться там навсегда. Если я умру сам, как Игнотус, её сила исчезнет, правильно? Потому что прежний владелец палочки не был побежден. И так она закончит свое существование.
Дамблдор кивнул. Друзья улыбнулись друг другу.
— Ты уверен? — спросил Рон, глядя на Старшую палочку, и в его голосе явно слышались тоскливые нотки.
— Думаю, Гарри прав, — тихо сказала Гермиона.
— От этой палочки больше неприятностей, чем пользы, — сказал Гарри. — И, если честно, — он отвернулся от портретов, думая только об уютной постели, которая ждала его сейчас в Гриффиндорской башне, и о том, что было бы неплохо, если бы Кричер принес туда сэндвич, — у меня было столько проблем, что их хватит на всю оставшуюся жизнь.[52]
Эпилог — Девятнадцать лет спустя
-
Осень в этом году наступила удивительно быстро, и по утрам хруст инея под ногами напоминал о спелых яблоках. Пар от дыхания сливался с клубами автомобильных выхлопов, и в этой серебристой мгле небольшая семья торопливо пересекала оживлённую трассу возле большого здания вокзала. Родители толкали перед собой два тяжёлых на вид чемодана, на каждом из которых громыхала клетка с недовольно ухающей совой. Маленькая рыжеволосая девочка застенчиво пряталась за спинами двоих братьев, сжимая руку отца.
— Ещё чуть-чуть, и ты тоже сможешь поехать, — сказал ей Гарри.
— Целых два года! — Лили захныкала. — А я хочу прямо сейчас!
На вокзале ранние пассажиры с любопытством разглядывали сов, пока семейство пробиралось к барьеру между девятой и десятой платформами. Сквозь шум до Гарри донёсся голос Альбуса. Он, похоже, всё продолжал спорить со своим братом — за этим занятием они провели всё утро.
— Неправда! Я не попаду в Слизерин!
— Джеймс, отстань от него, — строго сказала Джинни.
— Я только предположил, что он может туда попасть, — ухмыльнувшись, Джеймс взглянул на младшего брата. — Что тут такого? Может, и в Слизерин…
Однако, поймав взгляд матери,
