Гарри Поттер и Дары Смерти(astronom_bash.ru)

Черити Бэбидж снова повернулась в сторону Снейпа.

— Северус… пожалуйста… пожалуйста…

— Молчать! — приказал Волдеморт, еще раз взмахнув палочкой Люциуса, и Черити замолчала, словно ей в рот засунули кляп. — Ей было недостаточно того, что она портит и загрязняет умы детей- волшебников! На прошлой неделе профессор Бэбидж написала в «Ежедневном пророке» пылкую статью в защиту грязнокровок. Волшебники, говорит она, должны принять этих воров знаний и магии. Сокращение числа чистокровных волшебников, говорит мудрая госпожа Бэбидж, — очень желательное обстоятельство. Она бы с удовольствием заставила всех нас вступать в браки с магглами… и, без сомнения, оборотнями…

В этот раз никто не смеялся. В голосе Волдеморта были ясно слышны гнев и презрение. Черити Бэбидж в третий раз повернулась лицом к Снейпу. Слезы стекали на ее волосы. Снейп бесстрастно смотрел на нее. Она снова отвернулась.

— Avada Kedavra!

Зеленая вспышка осветила всю комнату. Черити с грохотом упала на стол, который задрожал и заскрипел от удара. Несколько Упивающихся смертью отпрянули в креслах, Драко и вовсе свалился на пол.

— Ужин, Нагини, — мягко сказал Волдеморт, и огромная змея, покачиваясь, сползла с его плеч на полированную поверхность стола.[1]

Глава вторая — In Memoriam[2]

Гарри истекал кровью. Придерживая правую руку левой и вполголоса ругаясь, он толкнул дверь плечом. Под ногами хрустнул фарфор: Гарри наступил на чашку с холодным чаем, стоявшую на полу у входа в его спальню.

— Что за…?!

Оглянулся по сторонам — лестничная площадка дома номер четыре по Тисовой улице была пуста. Должно быть, чашка под дверью отражала представление Дадли об остроумных шутках. Держа кровоточащую руку на весу, Гарри собрал осколки и выбросил их в уже и без того переполненную мусорную корзину в своей комнате и пошел в ванную, чтобы промыть рану на пальце.

То, что ему еще четыре дня нельзя будет пользоваться магией, казалось бессмысленной и безумно раздражающей глупостью. Впрочем, Гарри был вынужден признать, что в борьбе с рваной раной на пальце он потерпел бы поражение. Он никогда не учился исцелять травмы. Теперь — особенно в свете ближайших планов — это казалось серьезным пробелом в образовании. Отметив мысленно, что надо спросить Гермиону, как это делается, Гарри скомкал кусок туалетной бумаги, собрал им, как сумел, с пола пролитый чай, вернулся в спальню и захлопнул дверь. Это утро он провел, выгребая из чемодана все вещи — впервые с тех пор, как упаковал его шесть лет назад. Обычно накануне очередного учебного года он просто вытаскивал верхние две трети содержимого и заменял или подновлял его, оставляя на дне слой барахла — старые перья, сушеные глаза жуков и непарные носки. Пару минут назад Гарри залез туда и тут же почувствовал резкую боль в безымянном пальце, а когда вытащил руку, увидел море крови.

Теперь он действовал осторожнее. Встав рядом с чемоданом на колени, Гарри ощупал днище и извлек старый значок, на котором попеременно мерцали надписи «Поддерживайте Седрика Диггори» и «Поттер — вонючка», треснутый, изношенный вредноскоп и золотой медальон, внутри которого лежала записка от «Р.А.Б.», а потом наконец обнаружил ту самую штуку с острыми краями, которая причинила ему такую боль. Гарри ее сразу узнал. Это был двухдюймовый осколок зачарованного зеркальца, которое подарил ему покойный крестный, Сириус. Отложив зеркальце в сторону, Гарри тщательно обыскал чемодан, чтобы найти остальные осколки, но от прощального подарка крестного не осталось ничего, кроме стеклянной пыли. Она будто сверкающим песком покрывала заваленное мусором дно чемодана.

Гарри сел и стал рассматривать осколок, но увидел лишь отражение собственного ярко-зеленого глаза. Бросив зеркало поверх валявшегося на кровати непрочитанного свежего выпуска «Ежедневного пророка», Гарри атаковал остатки свалки, надеясь хотя бы так заглушить горькие воспоминания, тоску и уколы сожаления, которые всколыхнуло в нем зеркальце.

На то, чтобы полностью освободить чемодан, выбросить бесполезные вещи и рассортировать остальные на стопки — брать с собой, не брать, — ушел еще час. Школьную и квиддичную форму, котел, пергаменты, перья и большую часть учебников Гарри свалил горой в углу, чтоб оставить здесь. Интересно, что с ними сделают дядя и тетя? Наверное, сожгут под покровом ночи, как если бы это были улики страшного преступления. Маггловская одежда, мантия-невидимка, набор для зельеварения, несколько книг, подаренный Хагридом альбом с фотографиями, стопка писем и палочка отправились в старый рюкзак. В его переднем кармане разместились карта Мародеров и медальон с посланием Р.А.Б. Медальону Гарри отвел столь почетное место не из-за ценности — во всех обычных смыслах он ничего не стоил, — а из-за той цены, которой за него пришлось заплатить.

В итоге осталась только объемистая пачка газет на столе, рядом с белоснежной совой Хедвиг: по одной газете за каждый день, что Гарри провел на Тисовой улице этим летом.

Он встал с пола, потянулся и прошел к столу. Хедвиг даже не двинулась, когда он стал пролистывать газеты, швыряя их одну за другой в кучу мусора. Сова не то спала, не то прикидывалась — злилась на Гарри, потому что в эти дни он выпускал ее из клетки лишь ненадолго.

Добравшись почти до самого низа стопки, Гарри стал просматривать газеты медленнее, отыскивая выпуск за определенное число — спустя несколько дней после того, как он вернулся на Тисовую улицу. Насколько он помнил, там еще на первой полосе была заметка об отставке Черити Бэбидж, преподавателя маггловедения в Хогвартсе. Наконец Гарри нашел то, что искал, открыл десятую страницу и уселся на стул, чтобы перечитать статью.

«ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЬБУСЕ ДАМБЛДОРЕ», автор: Эльфиас Дож

Я познакомился с Альбусом Дамблдором в одиннадцать лет, в наш первый день в Хогвартсе. Наше взаимное влечение было, без сомнения, обязано тому, что мы оба чувствовали себя отверженными. Я незадолго до школы переболел драконьей оспой, и, хотя я был уже не заразен, все же покрытое оспинами лицо и зеленоватый цвет его отталкивали от меня многих. Что же касается Альбуса, он прибыл в Хогвартс в ореоле нежеланной известности — менее чем за год до того его отец, Персиваль, был осужден за варварское, получившее широкую огласку нападение на трех юных магглов.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (который позднее скончался в Азкабане) и вправду совершил это преступление: наоборот, когда я набрался смелости спросить его, он заверил меня, что не испытывает сомнений в отцовской вине. Но говорить более об этом грустном событии Альбус не желал, хотя многие пытались его к тому понудить. Некоторые даже были расположены восхвалять поступок его отца, полагая, что и сам Альбус относится к числу магглоненавистников. Однако ничто не могло быть дальше от истины: как засвидетельствовал бы любой из знавших Альбуса, ни разу не проявлял он ни малейшего предубеждения против магглов. Напротив, своей решительной защитой прав магглов он нажил себе немало врагов в последующие годы.

Впрочем, не прошло и нескольких месяцев, как слава самого Альбуса стала затмевать таковую отца. К концу первого года обучения он был известен уже не как сын ненавистника магглов, но как самый талантливый ученик — не более и не менее, — какого когда-либо видела эта школа. Те из нас, кто пользовался привилегией быть его друзьями, черпали благо из его примера, не говоря уже о помощи и ободрении, на которые он никогда не скупился. Позднее Альбус признался мне, что уже тогда считал преподавание величайшим наслаждением в своей жизни.

Альбус не только получал все отличительные награды, которые предлагала школа, но и вступил в регулярную корреспонденцию со значимейшими волшебниками своего времени, в числе коих были Николя Фламель, прославленный алхимик, Батильда Бэгшот, известный историк, и Адальберт Уоффлинг, теоретик магии. Несколько его исследований нашли свой путь в научные издания, такие, как «Трансфигурация сегодня», «Сложнейшие чары» и «Вестник зельевара». Будущая карьера Дамблдора, казалось, обещала быть головокружительной, и оставался лишь вопрос, как скоро он станет министром магии. Впрочем, хотя в последующие годы неоднократно сообщалось, будто он вот-вот займет эту должность, сам Альбус никогда не питал подобных амбиций.

Спустя три года после того, как мы начали обучение в Хогвартсе, в школу прибыл и брат Альбуса, Аберфорт. Они не походили друг на друга; Аберфорт никогда не питал любви к учености и, в отличие от Альбуса, предпочитал разрешать споры скорее вызовом на дуэль, нежели разумной беседой. Тем не менее, было бы неверно предполагать, как то делают некоторые, будто братья не дружили. Они ладили так хорошо, как только возможно для двух молодых людей со столь разным характером. Справедливости ради следует признать, что Аберфорту, должно быть, не так уж сладко жилось в тени Альбуса. Он затмевал собою всех, и то был, если мне позволено будет так выразиться, профессиональный риск дружбы с ним. Однако и брата это не могло не тяготить.

По окончании Хогвартса и до того, как вступить на избранное каждым из нас профессиональное поприще, мы с Альбусом намеревались отправиться в обычное для тех времен кругосветное путешествие, чтобы ознакомиться с жизнью волшебников в других странах. Однако удар судьбы спутал все планы. Накануне нашего отъезда скончалась мать Альбуса, Кендра, оставив его