сидя на маминых коленях. Секреты и ложь, именно в такой обстановке мы выросли, и Альбус… для него это было естественным.
Старик перевел взгляд на портрет девочки над камином. Гарри, осмотревшись, понял, что это единственная картина в комнате. Не было ни фотографий Альбуса Дамблдора, ни чьих-то еще.
— Мистер Дамблдор… — неуверенно начала Гермиона. — Это ваша сестра? Ариана?
— Да, — коротко ответил Аберфорт. — Читали Риту Скитер, юная леди?
Даже в розоватом свете камина стало заметно, как покраснела Гермиона.
— Эльфиас Дож рассказал нам о ней, — вмешался Гарри.
— Этот старый болван, — пробормотал Аберфорт, сделав большой глоток меда. — Думал, что у моего братца из всех щелей солнце светит. Ну, вообще, так многие думали, и вы трое, судя по всему, тоже.
Гарри не ответил. Он не хотел говорить о сомнениях и неуверенности в Дамблдоре, которые мучали его уже много месяцев. Он сделал выбор, когда выкопал могилу для Добби; он решил идти по извилистому, опасному пути, который проложил ему Альбус Дамблдор, принять то, что ему рассказали не все, что он хотел бы знать, просто верить. Он не хотел снова сомневаться, не хотел слышать ничего, что увело бы в сторону от назначенного пути. Он ответил на взгляд Аберфорта, невероятно похожий на взгляд его старшего брата: ярко-голубые глаза пронизывали его насквозь, как рентгеном, и Гарри подумал, что Аберфорт знает его мысли и презирает его за них.
— Профессор Дамблдор заботился о Гарри, очень заботился, — тихо проговорила Гермиона.
— Заботился, да? — спросил Аберфорт. — Весело получается: стольким людям, о которых мой брат очень заботился, в результате пришлось куда хуже, чем если бы он для них вообще ничего не делал.
— Что вы имеете в виду? — выдохнула Гермиона.
— Не твое дело, — отрезал Аберфорт.
— Но вы говорите очень серьезные вещи! — воскликнула Гермиона. — Вы… вы говорите о сестре?
Аберфорт гневно уставился на нее; его губы двигались, словно он пережевывал слова, которые пытался сдержать. Затем он быстро заговорил.
— Когда моей сестре было шесть лет, на нее напали, накинулись три мальчишки-маггла. Они увидели, как она колдует, подглядывая через изгородь на заднем дворе: она была совсем ребенком, не могла управлять своей силой, да и никто не может в таком возрасте. Думаю, то, что они увидели, их испугало. Магглы перебрались через изгородь, она не смогла защититься, а они слишком увлеклись, пытаясь остановить маленькую чокнутую девчонку.
Глаза Гермионы расширились, Рон скорчил гримасу. Аберфорт, высокий, как и Альбус, поднялся, и продолжил с неожиданным гневом и болью:
— То, что они сделали, уничтожило ее: она так и не выздоровела. Она не хотела использовать магию, но не могла от нее избавиться: магия обратилась внутрь и сводила ее с ума, она взрывами вырывалась из Арианы, когда та не могла себя контролировать, и временами сестра была странной и опасной. Но в основном Ариана была милой, испуганной и безвредной.
Мой отец погнался за ублюдками, которые это сделали, — продолжил Аберфорт, — и напал на них. И за это его упекли в Азкабан. Он так и не сказал, почему сделал это — если бы Министерство узнало, что стало с Арианой, ее бы заперли в госпиталь св. Мунго. Они бы посчитали ее, в ее тогдашнем состоянии, серьезной угрозой Международному положению о секретности — магия вырывалась из нее, когда она не могла себя сдерживать.
Нам нужно было скрывать ее, держать в безопасности. Мы переехали, сказали, что она больна, и моя мать присматривала за ней, старалась, чтобы она росла спокойной и счастливой.
Меня она любила больше всех, — сказал он, и сквозь морщины и спутанную бороду Аберфорта словно проступили черты неряшливого школьника. — Не Альбуса, он постоянно запирался в спальне, читая книги, пересчитывая награды и поддерживая переписку с «самыми знаменитыми волшебниками нашего времени», — Аберфорт презрительно усмехнулся, — он вообще не хотел иметь с ней дела. Она любила меня больше всех, — повторил он. — Я мог заставить ее поесть, когда не могла даже мать, я мог успокоить ее, когда у нее были приступы, а когда она была в порядке, она помогала мне кормить коз.
Потом, когда ей исполнилось четырнадцать… понимаете, меня там не было, — проговорил Аберфорт. — Если бы я был там, я бы смог ее успокоить. У нее был очередной приступ, а мама уже была не так молода, как раньше, и… все вышло случайно. Ариана не могла ничего сделать. Моя мать погибла.
Гарри почувствовал ужасную смесь жалости и отвращения; он не хотел слушать дальше, но Аберфорт все продолжал говорить. Гарри задумался, когда тот в последний раз об этом рассказывал, да и рассказывал ли вообще хоть раз.
— Так что кругосветное путешествие Альбуса с малышом Дожем накрылось медным тазом. Эта парочка приехала на похороны моей матери, затем Дож уехал один, а Альбус остался — в качестве главы семьи. Ха!
Аберфорт плюнул в камин.
— Я бы присмотрел за ней, я ему так и сказал. Мне не важна была школа, я бы остался дома. Но он мне сказал, что я должен обязательно доучиться, а он займется тем, чем раньше занималась мать. Унизительно для мистера Великолепие, не правда ли — за то, что ты приглядываешь за полубезумной сестрой, каждый день не давая ей взорвать дом, призов не дают. Но Альбус нормально справлялся несколько недель… пока не появился он.
Лицо Аберфорта стало зловещим.
— Гриндельвальд. И у моего брата наконец-то появился равный ему, с которым можно было поговорить, настолько же яркий и талантливый, как он сам. Про Ариану просто забыли — они вынашивали планы о новом волшебном порядке, искали Дары и другие вещи, которыми так интересовались. Грандиозные планы для процветания всех волшебников, и если ради них забыть об одной маленькой девочке — какое это имело значение, Альбус ведь работал для высшего блага?
Но через несколько недель мне это надоело, да, надоело. Мне нужно было уже уезжать в Хогвартс, так что я сказал им, им обоим, в лицо, как вам сейчас, — Аберфорт посмотрел на Гарри, и тому даже особого воображения не потребовалось, чтобы представить Аберфорта жилистым, разозленным подростком, кричащим на старшего брата. — Я ему сказал — ты лучше с этим кончай, пока не поздно. Ты не можешь ее никуда увезти, она к этому не готова, ты не можешь возить ее с собой, куда бы ты ни собирался, чтобы произносить умные речи и искать последователей. Ему это не понравилось, — проговорил Аберфорт, и его глаза ненадолго скрылись за блеснувшими мертвенно-белым очками. — А Гриндельвальду это совсем не понравилось. Он сказал мне, что я тупой маленький мальчик, потому что пытаюсь встать на пути у него и моего великолепного братца… я что, не понимаю, что мою бедную сестру не нужно будет скрывать после того, как они изменят мир, волшебники перестанут скрываться и покажут магглам, где на самом деле их место? Мы начали спорить… я выхватил свою палочку, он — свою, и лучший друг моего братца использовал на мне Круциатус… Альбус попытался его остановить, и мы втроем начали драться, вспышки и громкие звуки вывели из себя Ариану, она не могла это вынести…
Лицо Аберфорта бледнело, словно его смертельно ранили.
— Мне кажется, она хотела помочь, но не понимала, что делает, и я не знаю, кто из нас сделал это, это мог быть любой из нас… и она умерла.
Его голос прервался на последнем слове, и он упал в кресло. Лицо Гермионы было мокрым от слез, Рон был почти таким же бледным, как Аберфорт. Гарри чувствовал только отвращение: он хотел бы никогда этого не слышать, забыть об этом навсегда.
— Мне так… мне так жаль, — прошептала Гермиона.
— Ушла, — прохрипел Аберфорт. — Ушла навсегда.
Он вытер нос рукавом и прокашлялся.
— Конечно же, Гриндельвальд смотался. У него уже были проблемы с законом в своей стране, и ему очень не хотелось, чтобы на него повесили еще и Ариану. А Альбус был свободен, не так ли? Свободен от обузы, которой была сестра, свободен, чтобы стать величайшим волшебником своего…
— Он никогда не был свободен, — проговорил Гарри.
— Что-что? — удивился Аберфорт.
— Никогда, — продолжил Гарри. — В ночь, когда ваш брат умер, он выпил зелье, которое свело его с ума. Он начал кричать, умолять кого-то, кого рядом не было. «Не трогай их, прошу… нападай на меня…»
Рон и Гермиона уставились на Гарри. Он никогда не рассказывал, что произошло на острове посреди озера — события после возвращения Гарри и Дамблдора в Хогвартс совершенно затмили то, что случилось чуть раньше.
— Он думал, что снова дома, с вами и Гриндельвальдом, я знаю, — сказал Гарри, вспоминая, как умоляюще хныкал Дамблдор. — Он думал, что видит, как Гриндельвальд нападает на вас и Ариану… это было пыткой для него, если бы вы увидели его тогда, вы не сказали бы, что он свободен.
Аберфорт, похоже, увлекся созерцанием своих узловатых, жилистых рук. После долгой паузы он сказал:
— Почему ты так уверен, Поттер, что мой брат больше заинтересован в тебе, а не в высшем благе? Почему ты так уверен, что тобой нельзя пренебречь, как моей маленькой сестрой?
Сердце Гарри словно пронзило осколком льда.
— Я не верю этому. Дамблдор любил Гарри, — возразила Гермиона.
— Почему он тогда не сказал ему, чтобы он спрятался? — тут же ответил Аберфорт. — Почему он не сказал ему: будь осторожен, это и это поможет тебе выжить?
— Потому что, — сказал Гарри до того, как успела заговорить Гермиона, — иногда ты должен думать о чем- то большем, чем собственная безопасность! Иногда ты должен думать о высшем благе! Это война!
— Тебе семнадцать, мальчик!
— Я совершеннолетний, и я буду продолжать сражаться,
