Снова взглянув в окно, он встал, подхватил поднос и направился к винтовой лестнице.
— Вы останетесь на обед? — крикнул он снизу, уже скрывшись из виду. — У нас все просят рецепт нашей ухи из пресноводных плим-плимов!
— Наверное, чтобы показать в клинике святого Мунго, отделение отравлений, — негромко пробормотал Рон.
Гарри подождал до тех пор, пока им не стали слышны шаги Ксенофилия на кухне этажом ниже, и заговорил.
— И что ты думаешь? — обратился он к Гермионе.
— Ох, Гарри, — устало проговорила она, — это полнейшая чушь. Не может быть, чтобы этот символ расшифровывался таким образом. Это, должно быть, он сам так своеобразно его понимает. Только зря потратили время.
— А чего вы хотите? Это же человек, подаривший нам морщерогого кизляка, — сказал Рон.
— Ты тоже не веришь? — спросил его Гарри.
— Не-е, это же просто такая история, какие обычно рассказывают детям, чтобы вправить им мозги, разве нет? «Не ищи себе неприятностей, не ввязывайся в драку, будь осторожен с предметами, которые лучше не трогать! Главное — не высовываться, не лезть не в своё дело, и тогда всё будет в порядке». Если подумать, — добавил Рон, — наверное, из-за этой сказки палочки из бузины считаются несчастливыми.
— Ты это о чём?
— Ну как же, все эти приметы! «Родилась в мае — выйдешь за маггла», «заколдован в сумерки — расколдован в полночь», «яблоневая палочка — денег не видать». Да ты их слышал, мама их целую кучу знает.
— Мы с Гарри выросли среди магглов, — напомнила Гермиона. — У нас другие приметы. — Она глубоко вздохнула. С кухни доносился довольно резкий запах. Если что и было хорошего в её возмущении против Ксенофилия, так это то, что из-за него она как будто забыла, что сердится на Рона. — Думаю, ты прав, — сказала она ему. — Это просто нравоучительная история, ведь очевидно, какой дар лучший, ясно, что надо выбрать…
Все трое заговорили одновременно: Гермиона сказала «плащ», Рон сказал «палочку», а Гарри — «камень».
Они уставились друг на друга с весёлым изумлением.
— Ну, это понятно, что ты бы выбрала плащ, — обратился Рон к Гермионе, — но если у тебя есть такая палочка, вовсе не нужно становиться невидимым. Непобедимая палочка, Гермиона, представляешь!
— У нас уже есть плащ-невидимка, — сказал Гарри.
— И если ты не заметил, он нам очень даже пригодился! — поддержала Гермиона. — А с этой палочкой тебя непременно ждут сплошные неприятности…
— Ну, это если о ней кричать на каждом углу, — возразил Рон. — Если ты такой болван, что будешь скакать и размахивать ею над головой, и распевать: «У меня непобедимая палочка, кто тут самый крутой, приходите со мной сразиться!» А если держать язык за зубами…
— Да, но удастся ли держать язык за зубами? — со скептическим видом произнесла Гермиона. — Знаешь, из всего, что он нам рассказал, верно только одно: истории о необычайно могущественных палочках рассказывают уже много столетий.
— Серьёзно? — спросил Гарри.
Гермиона возмущённо посмотрела на них. Это её выражение было так знакомо и дорого Гарри и Рону, что они обменялись улыбками.
— Жезл Смерти, Палочка Судьбы — они появлялись в разные века под разными названиями, обычно принадлежали каким-нибудь тёмным магам, и те ими хвастались. Профессор Биннс упоминал о каких-то, но… ой, да ерунда всё это! Сила палочки не может быть больше силы самого волшебника. Просто некоторые любят хвастаться, что у них палочки больше и лучше, чем у других.
— Но откуда ты знаешь, — произнёс Гарри, — что все эти палочки — Жезл Смерти, Палочка Судьбы и всё такое — это не одна и та же палочка, которая появлялась в разные века под разными названиями?
— Да, вдруг это и правда Сильнейшая палочка, которую сделала сама Смерть? — подхватил Рон.
Гарри вдруг рассмеялся: ему в голову пришла странная мысль… но нет, это просто нелепо. Его палочка, напомнил он себе, была не из бузины, а из остролиста, изготовлена Олливандером, что бы она ни творила в ту ночь, когда Вольдеморт гнался за ним по небу, и будь она непобедимой, как бы она могла сломаться?
— Да, а почему бы ты выбрал камень? — спросил его Рон.
— Ну, раз он может возвращать людей, мы бы снова увидели Сириуса… Грозного Глаза… Дамблдора… моих родителей…
Ни Рон, ни Гермиона не улыбнулись.
— Но у барда Бидла сказано, что им не хочется возвращаться, да? — сказал Гарри, вслух размышляя над сказкой, которую они только что услышали. — И, наверное, не так уж много было историй о камне, который может воскрешать умерших. Ведь не было? — спросил он у Гермионы.
— Нет, — грустно ответила она. — Вряд ли кто-нибудь, кроме мистера Лавгуда, может обманывать себя, что это возможно. Скорее всего, Бидл позаимствовал идею философского камня, понимаешь, только тут камень не делает человека бессмертным, а возвращает назад к жизни.
Запах из кухни усиливался: пахло как будто горелыми подштанниками. Гарри подумал, сможет ли он съесть достаточное количество стряпни Ксенофилия, чтобы не обидеть его.
— Но вот насчёт плаща, — медленно проговорил Рон. — разве вы не видите, что он прав? Я так привык к твоему плащу, Гарри, и никогда толком не задумывался, какая это отличная вещь. Я о других таких никогда не слышал. Он никогда не подводит. Нас под ним ни разу не засекли…
— Ну конечно, мы же были под ним невидимы, Рон!
— Да, но всё, что он говорил про другие плащи — а они, знаешь ли, не по кнату за десяток продаются — это правда! Мне раньше в голову не приходило, но я про них слыхал: когда они стареют, из них чары выветриваются, или, бывает, рвутся от заклятий, и получаются дырки. А Гарри плащ достался от отца, значит, он даже не новый, так? но он… просто идеальный!
— Да, это так, Рон, но камень…
Пока они переговаривались шёпотом, Гарри бродил по комнате, слушая их только краем уха. Подойдя к винтовой лестнице, он рассеянно обратил взгляд наверх, и кое-то сразу же привлекло его внимание. С потолка комнаты этажом выше на него смотрело его собственное лицо. После мгновенного замешательства он сообразил, что это не зеркало, а картина. Движимый любопытством, он начал взбираться по лестнице.
— Гарри, ты что? Думаю, не стоит тут ходить и всё разглядывать, пока его нет!
Но Гарри уже добрался до следующего этажа. Луна украсила потолок своей спальни пятью превосходно нарисованными портретами: Гарри, Рон, Гермиона, Джинни и Невилл. Они не двигались, как это делали картины в Хогвартсе, но в них всё равно была какая-то магия. Гарри показалось, что они дышат. Вокруг портретов извивалась как будто тонкая золотая цепочка, соединяющая их вместе, но вглядевшись как следует, через минуту или около того Гарри понял, что на самом деле цепочка складывалась из одного слова, написанного золотыми чернилами, повторённого тысячекратно: «друзья…друзья… друзья…»
Гарри почувствовал прилив нежности к Луне. Он оглядел комнату. Возле кровати висела большая фотография: маленькая Луна и женщина, очень похожая на неё. Они стояли обнявшись. На этом снимке Луна была причёсана куда лучше, чем в любой день, когда Гарри видел её в жизни. Фотография была покрыта пылью. Это показалось Гарри немного странным. Он внимательно осмотрел всё вокруг. Что-то было не так. На бледно-голубом ковре тоже лежал толстый слой пыли. Дверцы гардероба были распахнуты, одежды в нём не было. Кровать казалась холодной, негостеприимной, как будто в ней не спали несколько недель. По ближайшему окну тянулась паутина, вырисовываясь на фоне багрового неба.
— Что там такое? — спросила Гермиона, когда Гарри спустился по лестнице, но прежде чем он успел ответить, из кухни поднялся Ксенофилий. Он был уже на самом верху лестницы и держал в руках поднос, на этот раз уставленный тарелками.
— Мистер Лавгуд, — обратился к нему Гарри, — где Луна?
