своими гостями, кажется такой же большой, как грузовой лифт. Она выглядит так, словно ее специально декорировали в стиле 1970-х годов: на полу – ворсистое ковровое покрытие в желтовато-коричневых тонах, а кресло обито не слишком изящной дешевой тканью с мексиканским рисунком. Мне казалось, еще немного – и прозвенит резкий звонок.
Сотрудница лаборатории Линда Сент-Пьер укрепляет на моей голове контакты для снятия электроэнцефалограммы. Пока она занята этим, я расспрашиваю профессора о том утверждении, которое он сделал в одной из своих работ. «Хотя полученные результаты заставляют предполагать, будто эти призрачные ощущения и видения являются артефактами, возникающими в определенном состоянии, вызванном экстремальным воздействием, мы не можем исключить возможность того, что они связаны с непостоянными, меняющимися порогами восприятия, которые ограничивает нашу способность различать естественные, но не вполне ясные стимулы». А не могут ли «естественные, но не вполне ясные стимулы», о которых он говорит, исходить от мертвых? Проще говоря, способны ли определенные электромагнитные поля быть не причиной галлюцинаций, а фактором, расширяющим возможности человека к восприятию некоторых истинно паранормальных явлений или сущностей?
Персингер признает: оба объяснения имеют право на существование. Бывает и так, что люди подвергаются физическому воздействию электромагнитных полей, что затем толкуют в привычном для себя культурном контексте – «Призрак!» Они – по крайней мере, некоторые – могут неожиданно (вследствие воздействия полей на их мозг) получить возможность уловить то, что Майкл называет «информацией, действительно существующей в окружающей среде». Профессор полагает, что последнее вполне вероятно. «Особенно, – уточняет он, – там, где человек переживает определенный опыт снова и снова». До своего посещения лаборатории я думала, что Персингер – скептик и разоблачитель. Но теперь мне стало ясно: я ошибалась.
Пока мы вели разговор, он обвязал мою голову видавшим виды шарфом с рисунком, как на кашмирских шалях, – чтобы электроды для снятия ЭЭГ лучше держались. Он сказал, что пользуется этим шарфом не один год. И сделал паузу. «Самое забавное, – подумала я, – будет, если выяснится, что все дело в шарфе». Поверх него Персингер надел на меня оранжевый шлем Skidoo. К его наружной стороне прикреплены восемь маленьких электромагнитов, которые должны посылать в мой мозг милли-секундные импульсы. Персингер заверил меня в том, что уровень воздействия не выше, чем в похожем устройстве для сушки волос. Главное здесь – не мощность, а совокупность и схема (паттерн) сигналов. Профессор погасил свет и повернулся ко мне спиной, направляясь к двери.
«Готовы?»
Нет. «Да».
Дверь закрывается с тяжелым свистящим звуком
К концу опыта я начинаю кое-что видеть и слышать. Как будто мелькают чьи-то лица и слышатся обрывки фраз, но все проносится в моем сознании так быстро, что в следующее мгновение я уже ничего не могу вспомнить. В какой-то момент я слышу в отдалении звуки полицейского автомобиля – дорожный патруль снова и снова сигналит: «ву-уп», «ву-уп» – чтобы водитель впереди прижался к обочине.
Когда все заканчивается, доктор Персингер входит в лабораторную кабину и присаживается на кушетку, дабы порасспрашивать меня о полученном опыте. Я прерываю его. «Вы слышали сирену полицейской машины?»
«Нет».
«А я слышала. Примерно в том направлении».
Персингер отрывает взгляд от своего блокнота. «Это звукоизолированная комната».
Ага. Должно быть, я незаметно уснула.
«Вы клеите ярлыки, – говорит доктор Персингер. – Не нужно этого делать». Он встает, чтобы найти распечатку моей электроэнцефалограммы. Майкл просматривает страницу за страницей – напряженно и очень внимательно. «Вы не погружались в сон. Даже близко не подходили к этому состоянию».
Но, что бы это ни было и каким бы реальным оно ни казалось, ничего такого, что я могла бы назвать сверхъестественным, не происходило. Примерно пять лет назад в течение нескольких месяцев меня по ночам будил громкий неожиданный стук – как будто кто-то настойчиво барабанил в переднюю или заднюю дверь дома. Этот стук был настолько явным и несомненным, что поначалу я вставала с постели, влезала в халат и, спотыкаясь, шла к двери, приводя в великое изумление своего мужа Эда, читавшего что-то в гостиной. Но за дверью никого не было. И стука тоже не было. Все было призрачнее, чем сейчас, но, вероятно, тут важен контекст происходящего – когда в ожидании сидишь в лаборатории или лежишь в постели поздно ночью.
Персингер говорит, что, согласно ответам в анкете, я – человек с преобладанием активности левого полушария мозга. И «менее всего склонна к спонтанным реакциям». Для сравнения он дал мне лист бумаги с выдержками из расшифровки записи, сделанной во время беседы с человеком, для которого характерна доминирующая активность правого полушария и высокий уровень спонтанных реакций.
«Я чувствую чье-то присутствие позади себя, а затем с левой стороны…»
«Я начинаю чувствовать присутствие людей, но не вижу их; они у меня по сторонам. Они бесцветные, серые с виду. Я помню, что дело происходило в комнате для экспериментов, но все казалось очень реальным».
Наибольшее впечатление на меня произвела реакция скептически настроенного исследователя паранормальных явлений Сьюзан Блэкмор. В статье для «New Scientist» она пишет: «Я ощутила, как что-то ухватило меня за ногу, и оттолкнула это нечто, а затем смяла его и размазала по стене».
Вполне вероятно, я никогда не ощущала присутствия призраков лишь потому, что височная доля моего головного мозга просто не предназначена для этого. И не исключено, что основная разница между скептиками (Сьюзан Блэкмор не в счет) и людьми, готовыми все принимать на веру, заключается в тех нейронных структурах, с которыми все они рождаются. Однако основной вопрос пока не снят с повестки дня. Те, чей мозг подвергается воздействию электромагнитных полей и в состоянии возбуждения ощущает «присутствие», реагируют на что-то реальное или же просто галлюцинируют? И нам вновь придется остановиться у статуи Большого Скептика – она высится как раз на лужайке за окнами моего офиса.
Глава 10
Прислушиваясь к Касперу
Сэр Фалк Гревилл жил в замке Варвик с 1605 по 1628 год, пока его слуга Ральф в припадке дурного настроения не вонзил ему в спину кинжал.[62] Правда, это убийство случилось в Лондоне. Однако призрак сэра Фалка, как случается с потерянными, но упорно стремящимися вернуться домой домашними любимцами, нашел путь обратно в замок. Предполагаю, что он воспользовался лифтом музея восковых фигур мадам Тюссо: владельцы последнего купили замок в 1978 году и включили в экспозицию фигуру Фалка – с табличкой «Призрак замка Варвик. Настоящий!» и пояснением: «Избегать при нервозном состоянии».
В Ковентри сэр Фалк считается самым знаменитым призраком и самым, разумеется, буйным, хотя, на мой вкус, и не самым интригующим. Чтобы убедиться в верности сказанного, вы можете нанести визит дипломированному инженеру и исследователю психоакустики Вику Тенди, работающему преподавателем в местном университете. Тенди – крупный мужчина средних лет с улыбкой недалекого увальня и очками с такими толстыми линзами, что они порой перевешивают оправу то на одну сторону, то на другую. Он настолько отвечает моему стереотипному представлению об инженере, что, слыша, как он произносит: «У меня второй дан айкидо» и «Я еще и волшебник», я едва удерживаюсь от восклицания: «В самом деле?» Мы сидим у Вика в гостиной – в компании его жены и сына Пола, владеющего на местном рынке ларьком, в котором продаются игрушечные резиновые собачки. Здесь же присутствует какой-то человек с ученой степенью – вероятно, знакомый семьи и обладатель Хейсман Трофи.[63]
