матерью-настоятельницей приюта. В этой невысокой даме чувствовалась какая-то исступленность; ее седые волосы были ровно зачесаны назад, открывая бледное лицо.
Шарки тем временем разглядывал парнишку у бассейна, а тот и взглядом не повел в нашу сторону.
– Это случайно не Бобби Сифилис? – спросил он у Деккера почтительным шепотом. Деккер согласно кивнул, – Класс, – не сдержал чувств Шарки, – Я сразу понял, что это его фургон на парковке, – Кивком поприветствовав отца Юстина и сестру Елену, он повлек нас к скучающему юнцу, словно тот и был целью нашего приезда, – Старик, это же Бобби Сифилис, – снова возвестил Шарки, явно озадаченный отсутствием у меня энтузиазма.
Какие-то смутные ассоциации это имя у меня вызывало. Рок-певец, который успел сильно намозолить глаза общественности. Рок меня мало интересовал. Я бы не взялся объяснить разницу между новой волной, тяжелым металлом, максимальным роком и не мог сказать, какой из трех этих вариантов бессмысленной какофонии исполняет Бобби Сифилис. Но его дурная слава выползла за пределы субкультуры поп-музыки и проникла в сводки новостей. У меня имя Бобби ассоциировалось с потасовками, арестами наркоманов и всевозможными беспорядками. Он принадлежал к той разновидности профессиональных малолетних преступников, которые понемногу приобретали все большую и большую популярность среди молодежи. Хотя теперь, посмотрев на него вблизи, я увидел, что ему уже далеко за двадцать. Но не исключено, что я неверно оценил его возраст из-за нескольких рваных шрамов на лбу и щеках. Некоторые из них при ближайшем рассмотрении оказались татуировками, однако не все. Нас представили, но ни мне, ни Шарки руки он не протянул, лишь едва заметно кивнул в нашу сторону. Правда, его взгляд задержался на Жанет – он смотрел на нее, не отрываясь, с нескрываемой похотью, и я почти почувствовал, как она зарделась рядом со мной.
Плававшие в бассейне не были нам представлены и не проявили никакого интереса к нашему прибытию. Мы со временем узнали, что девицы – это «подружки Бобби», а юнец, который валял с ними дурака в бассейне, был у него барабанщиком: молнии, вытатуированные на щеках, и светящиеся патлы. Звали его Трахарь. Просто Трахарь. Я понятия не имел, почему эти люди находились здесь. Лучше бы их не было. Их присутствие действовало мне на нервы. Но Шарки придерживался на этот счет другого мнения – он как владелец «Катакомб» привык считать себя почетным тинейджером. И поэтому продолжал крутиться вокруг Бобби Сифилиса, словно тот был современным Моцартом. Он обхаживал Сифилиса, а я постарался увести брата Юстина и сестру Елену в сторону, прихватив с собой Жанет.
– Я недавно был в вашей штаб-квартире в Цюрихе, – сказал я брату Юстину, стараясь говорить так, чтобы мой голос был различим за шумом в бассейне.
– Доктор Бикс связывался с нами, – ответил брат Юстин. В его голосе слышался немецкий акцент. – Мы пригласили сюда вас по его рекомендации. На него ваши исследования в области кино произвели огромное впечатление.
– Правда? Я этого не знал.
– Да. Он считает, что вы можете быть полезны для нас. Или, точнее, для Саймона.
– И в чем?
– Мы поговорим об этом позднее. После просмотра.
– Вы собираетесь показать нам фильмы?
– Да, последние работы Саймона. Разве мистер Шарки вам не говорил? Нам бы хотелось знать ваше мнение.
– И у нас будет возможность поговорить с Саймоном?
– Конечно. Он очень хочет познакомиться с вами. А еще он большой поклонник Макса фон Кастелла. Вам будет о чем поговорить, я не сомневаюсь. К несчастью, Саймон вынужден избегать солнечного света. Из-за глаз. Мы присоединимся к нему в студии, когда он будет готов.
Кивнув в сторону бассейна, я заметил:
– Школа в Цюрихе немного аскетичнее вашей…
Брат Юстин одарил меня зубастой улыбкой.
– Приходится приспосабливаться к местным условиям. Цюрих – это родина Цвингли, а в Калифорнии родился Вуди Вудпеккер{308}. Но вообще-то здесь не школа. Учебный городок расположен вон там, в двух милях. Здесь у нас дом для гостей и студия. Угодья Саймона, так сказать. Мы пытаемся сохранять различия между двумя этими частями. Я полагаю, что обстановка в школе покажется вам гораздо более сдержанной. Здесь мы встречаемся с людьми, с которыми Саймон связан по своей работе. Люди из киноиндустрии. Исполнители…
– Саймон связан с Бобби Сифилисом?
– Конечно, – с явной гордостью заявил брат Юстин. – Мистер Сифилис писал музыку для фильмов Саймона. Он со своими друзьями тоже приехал сюда на просмотр.
В бассейне происходило что-то вроде потасовки. Одна из девиц – та, что была
– Пошел ты в жопу, Трахарь! Ты что, утопить меня хочешь? Пошел в жопу, – Она побежала к Бобби Сифилису, завернулась в полотенце и пристроилась у него под бочком, жалуясь: – Ты видел, что он хотел мне сделать под водой? Извращенец долбаный!
Брат Юстин, который воспринимал происходящее как должное, снисходительно кивнул и улыбнулся.
– Нынешняя молодежь… она такая раскованная, говорит обо всем напрямик. Однако именно они – основная аудитория Саймона. Что тут поделаешь?
Я не знал, как задать этот вопрос поделикатнее.
– А вам не кажется, что фильмы Саймона довольно… экстремистские? В особенности если говорить о молодежной аудитории.
Брат Юстин вздохнул.
– Я уверен, профессор Гейтс, что вы сами прекрасно понимаете, это экстремистский возраст. Этого от молодых людей не скроешь. И они, кажется, приспособлены к господствующим тенденциям в области морали лучше, чем большинство из нас. Они устойчивы к более сильным воздействиям.
– Они просто сами их ищут, – добавила сестра Елена.
– А вы считаете нужным потворствовать им в этом?
Сестра Елена продекларировала, словно это был закон природы:
– Искусство должно отражать свое время.
По этому поводу я мог ей предложить целую гору эстетических теорий, но я напомнил себе, что приехал узнавать, а не спорить.
– Можно ли сказать, что Саймон – первый режиссер, которого вы подготовили после Макса Касла?
– Первый за много лет, – ответил брат Юстин, – В поколении Кастелла были и другие, не такие талантливые, как он. Но после этого режиссура перестала быть в центре нашего внимания.
– От доктора Бикса я узнал, что ваша церковь была не очень довольна Максом Каслом. Поэтому-то вы и перестали готовить режиссеров.
– В этом есть доля истины. Но только доля. Как вы прекрасно понимаете, режиссура – дело творческое. А учить творчеству – занятие очень непростое. Это ведь вопрос моды. Мы хотим быть уверенными в том, что наши ученики найдут работу. Поэтому мы учили профессиям, более востребованным на рынке.
– Это и в самом деле ваша единственная забота – находить работу для выпускников?
– А что еще? – Он приветливо улыбнулся, но за ухмылкой на его лице я чувствовал сильное любопытство.
– Ну, вы могли бы использовать кино, чтобы проповедовать принципы вашей веры.
Брат Юстин и сестра Елена обменялись недоуменными взглядами.
– И что же это за принципы? – спросил брат Юстин.
– Я не так хорошо осведомлен о вашей церкви… не могу сказать.
Брат Юстин удивленно пожал плечами.
– Но как это возможно? Вы считаете, что продюсеры или студии позволили бы нам это? Вы можете представить себе, как Элизабет Тейлор или Марлон Брандо в середине кино читают проповедь? – Он фыркнул. Сестра Елена поддакнула ему.
