– Нет, я ни о чем таком не говорю.
– О чем же тогда? – Он вскинул руки, словно и в самом деле хотел услышать ответ.
– Вы же понимаете, профессор, – вмешалась сестра Елена, – что наши ученики (за исключением Саймона, который исключительно одарен) работают в кино в чисто техническом качестве. А потому они практически не могут влиять на содержание предмета своей работы.
– Да, это верно, – согласился я, не желая ввязываться в спор.
– Доктор Бикс сообщил мне, – продолжил брат Юстин, – что вы удивились, узнав об участии наших учеников в работе над фильмами с братьями Ритц и Ширли Темпл. А теперь скажите откровенно, профессор Гейтс, вы можете себе представить братьев Ритц в роли религиозных проповедников?
Слушая их, я уже начинал жалеть о том, что поднял этот вопрос. Я искал возможность переменить тему, но тут мне на выручку пришел Шарки.
– Слушай, Джонни, ты должен познакомиться с маэстро, – сказал он, ухватив меня за локоть. – Ты только послушай – Бобби пишет музыку для нового фильма Данкла. – Он сообщил мне об этом словно о величайшем культурном событии века.
– Я как раз только что об этом узнал, – сказал я и передвинул свой стул поближе к Бобби Сифилису, напуская на лицо заинтересованное выражение и делая вид, что на меня услышанное произвело впечатление, – Я, по-моему, слышал вашу группу, – солгал я. Не зная, с чего начать, я сказал: – Она, кажется, называется…
Сифилис не ответил – только смерил меня своим стандартным скучающим неподвижным взглядом. Шарки напомнил мне:
– «Вонючки». «Вонючки за умирание». Высший класс!
Бобби Сифилис бросил на Шарки недовольный взгляд.
– Больше, чем высший. Самый высший.
Подумав немного, я решил, что поправлять его не стоит. Сифилис может подумать, что я его поддеваю.
– Это ведь тяжелый металл, верно? – сделал я еще одну слабую попытку, но сразу же понял, что только выдаю свое невежество.
Полуобнаженная девица под мышкой у Сифилиса сделала кислое лицо.
– Бобби уже давно вырос из этих обосранных пеленок.
Когда она открыла рот, я увидел, что ее передние зубки были заточены под острые клыки. Как и у Сифилиса, у нее на щеках были татуировки в виде шрамов. А из левой ноздри выползала татуировка в виде червя, направляющегося к ней в рот. На ее бритом бугристом черепе красовалась единственная прядь нитеобразных волос оранжевого цвета – она, без сомнения, была самым уродливым представителем рода человеческого, каких мне доводилось встречать.
Шарки расшифровал для меня ее комментарий.
– Такие веши быстро меняются. Да, тяжелый металл еще в моде, но Бобби уже ушел вперед. Теперь он работает в морбкультуре.
– Морб? Это пост-панк?
Наконец, дав нетерпеливый ответ, подал голос Сифилис:
– Это все говно, мы пост-апокалипсис.
Я недоуменно уставился на него.
– Но как это может быть?..
– Потому как мы смотрим назад на мир с другой его стороны. А именно это означает, что мы начинаем со всеобщего расового самоубийства.
Девица рядом с ним одобрительно хихикнула.
– Ну, поняли? Поняли? – сказала она, – Чисто смертельно. Просто обояшка. Расскажи ему о фене- цикле.
– Ну да, – продолжил Сифилис, – Это эволюционная психоритмика тотального космоса. Шестидесятые, семидесятые, ты устраиваешь скандал, раздаешь поджопники, засираешь мозги. Но на самом деле мы приближаемся к фене-циклу. А когда это обрушится на тебя, то будет полный абзац.
– Фене-цикл?.. – спросил я.
Тут вмешался Деккер, чтобы поправить фразу.
–
– И тогда, кажется, у нас ничего не остается.
– Прямо в очко, – согласился Сифилис, высокомерно хмыкнув. Увидев, что проявляю должную почтительность, он немного расслабился и откинулся к спинке стула, пребывая при этом в готовности снова ринуться в бой – человек честолюбивой мечты. – Вот вы берете какую-нибудь группу, ну если конкретно, то «Распятнашки». Вы их знаете?
Я понятия о них не имел, но сказал, что знаю.
– Эти «Распятнашки» – сплошной раздолбанный сатанизм. Богохульство, ритуальное жертвоприношение, антихрист и все такое. Я не против. Такова сцена на этом вот отрезке времени. Но ведь они все еще борются. Потому как у них типа есть дело. У тебя есть дело – ты хочешь победить, ты хочешь выжить. А вот позиция морб именно другая. Зачем волноваться? Я хочу сказать, ты живешь, ты умираешь, ты ешь, тебя едят, какая к херам разница? Типа помиралова – что толку с ней бороться,
– Просто оттягивайся на всю железку, – сказала девица у него под мышкой. Обаяшка, – Мы последнее поколение, – Она злобно хихикнула.
И что – я должен был согласиться с такой мрачной перспективой? Я кивнул, словно этот предмет поглотил мои мысли. И тут же понял, что и в самом деле поглощен. Ведь в конечном счете это была часть мира Саймона Данкла и каким-то образом (каким – я еще не понимал) и часть мира Макса Касла.
– А морб – это чья идея? – спросил я у Сифилиса, – Ваша или Саймона?
– Я бы сказал, совместная. Время созрело, и тут еще этот второй лимениум на издохе, все типа
Деккер поправил его:
– Второй миллениум. Двухтысячный год.
– Ну да. Типа того, – продолжал Сифилис. – Мы с Данком попали на одну волну синхронитарно. Данк на всю катушку исследовал сцену рока. А я в это время методологически был там, откуда не найти чистого морба, не сходив в кино. Вот тут-то мы и синергизировались – он и я.
– Объясните, – сказал я, – Что вам дает кино?
– Да все, – ответил Сифилис, словно это было очевидно, – мы уже засунули театралку в глубокую задницу. Что можно сделать на сцене, не разбив задницу или не попав в каталажку. Я хочу сказать, хер ты сделаешь на сцене кастрацию или поджог, ты ограничен. Люди видят, что ты им подсовываешь липу. А если не подсовываешь, то у тебя видок как у старого психа Игги Попа{309}. Этот сукин сын довел идею самопожертвования до крайности. Знаете, что случилось с этим долбаным факером, когда он в последний раз прыгнул в публику? Кто-то попытался откусить ему дрючок.
Шарки, всегда готовый задать уместный вопрос, был тут как тут.
– И кто же это попытался? Мужик или тетка?
– Кто там их разберет – там ведь народ тот еще. Но положим, что кто-то все же оторвал ему болт. Сколько раз он сможет повторить этот трюк? А вот в кино сделал раз – и порядок. И теперь пусть весь мир смотрит крупным планом. Изнасилование, расчленение – что угодно. У вас фактор интимности, у вас фактор повтора, у вас фактор актуальности.
– Актуальности?
– Ну да. Это как реальности. В кино это можно сделать реально.
У меня в голове все смешалось.
– Но в фильме нет ничего «реального», – возразил я. – То есть оно «реально» как произведение искусства. Но оно… сочинено, сконструировано. Как и все искусство, – На меня со всех сторон уставились недоуменные взгляды. Бог ты мой, какие основы им нужно преподать? – Послушайте, фильм – это
