– Физику, – после короткой паузы ответила она.
– Физику? Значит, в вашей школе учат и физике?
– Только основам, – ответила она. – Для углубленного курса мне нужно будет ехать в Копенгаген.
– И когда?
– Через два года.
Дети вели нас к нескольким сгрудившимся в тени деревьев домикам за деревянным забором. За ними чуть поодаль стояло большое, неясной архитектуры здание, тоже из дерева и тоже красное, а рядом с ним – сарай. Еще дальше на склоне горы я увидел загоны для скота и несколько одетых, как наши проводники, детей, которые либо вели лошадей, либо ехали верхом. Здесь, в отличие от Цюриха, веяло фермерским духом.
– И это вся школа? – спросил я.
– Нет, школа там, – ответил мальчик. Он махнул рукой в сторону гор на востоке. – Туда нужно ехать на лошади.
– А это что? – спросил я, показывая на здания впереди.
– Это для гостей, – сказал мальчик, показывая на дома за забором, – а это студия, – Он показал на дом с сараем вдалеке, – Это принадлежит Саймону.
– Все – для одного Саймона?
– Чтобы он мог снимать свое кино.
– Не очень ли много для одного ученика?
Оба уставились на меня – во взглядах удивленное выражение.
– Саймон не ученик, – сказала девочка. – Он пророк.
– Пророк? – спросил я, – Что это значит?
Девочка пожала плечами, словно ей нечего было добавить.
– Пророк…
Шарки посмотрел на меня скептическим взглядом. Вполголоса он пробормотал:
– Не думаю, что его фильмы так уж про рок.
Тропинка впереди разветвлялась, а перед нами было каменное сооружение, окруженное цветами. Оно походило на придорожную часовню. Внутри стояла мраморная скульптура. Знак перед часовней указывал: направо – «Школа святого мученика Иакова», налево – «Администрация и гостевой дом». Прежде чем повернуть налево, мы остановились, чтобы взглянуть на изваяние. Это было псевдоманьеристское скульптурное изображение трех человек – из разряда невзыскательных подражаний Микеланджело, какие предполагаешь увидеть в «Форест-Лон»{306}. Если стиль скульптуры не производил особого впечатления, то тема ее была просто отталкивающей. Центральная фигура являла собой коленопреклоненного бородатого человека. Его чрезмерно мускулистое, обнаженное вплоть до чего- то вроде набедренной повязки тело было сплошь покрыто жуткими шрамами – следами бичевания. Кроме повязки на нем был только нашейный мальтийский крест. Руки были связаны за спиной, а на металлическом ошейнике болталась цепь. Рядом стояли две фигуры в масках и балахонах. Один из этих двоих держал цепь, а другой прижимал клеймо ко лбу жертвы, глубоко впечатывая в кожу букву X. Лицо стоящего на коленях человека было искажено болью.
– Ух-ты! – сказал Шарки, – Похоже, у него крупные неприятности. Что это за история?
Ответила девочка.
– Это святой Иаков. Его мученичество.
– А кто два этих негодяя? – спросил Шарки.
– Инквизиторы.
– Жуткое дело, – прокомментировал Шарки. – Всегда недолюбливал инквизиторов.
В Жанет осталось немало от католического воспитания, и она задала вопрос:
– А по-моему, святой Иаков был забит до смерти камнями. Задолго до появления инквизиции. Разве нет?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Это другой святой Иаков.
– Какой?
– Святой Иаков из Моле.
Шарки сразу же зацепился за имя.
– Слушайте, ведь так звали главного тамплиера.{307}
– Великого магистра, – добавил я. Я вспомнил, что встречал это имя несколько лет назад, читая книгу, которую дал мне Шарки, – Сожжен по обвинению в ереси.
– Тогда он не может быть святым, – возразила Жанет.
– Я же говорю, что они – не католики.
На постаменте скульптурной группы готическими буквами была высечена надпись на средневековом французском. Жанет перевела:
«Живые или мертвые, мы принадлежим Господу.
Слава победителям, да будут счастливы мученики!»
Она в последний раз кинула неприязненный взгляд на скульптуру, и мы направились следом за детьми.
– Ужасно, что дети все время с этим сталкиваются.
Я согласился, но меня не удивило присутствие здесь такой надписи – после часовни в Цюрихе я был готов к чему-нибудь подобному. У сирот был вкус к жестокости. История ордена писалась кровью из их ран.
Мы прошли еще ярдов десять в направлении гостевого дома, когда я, нарушив молчание, спросил у мальчика:
– А ты помогаешь Саймону снимать кино?
Он ответил:
– Пока еще нет. Ему помогают старшеклассники.
– Помогают с монтажом, освещением – всякими такими вещами?
Мальчик кивнул.
– А тебе нравятся фильмы Саймона?
– Да. Мне нравятся те фильмы, которые учат.
– Чему учат?
Голос его стал едва слышным.
– Учат знать, кто есть истинный Бог.
Мы дошли до забора. За ним раздавались какие-то звуки, словно кто-то резвился в бассейне – смеялся и плескался водой. Мальчик толкнул калитку, приглашая нас войти, но отводя в сторону глаза. После этого они с девочкой уселись на лошадей и быстро поскакали в сторону гор. Сцена, открывшаяся нам за забором, расходилась с тем, что я предполагал увидеть в заведении, принадлежащем Сироткам бури. К большому красному дому, сооруженному из камня и дерева, примыкала роскошная купальная кабина. Рядом простирался огромный бассейн, наполненный голубоватой водой. В воде дурачилась группка подростков – три девицы и парень, все с шальными панковыми стрижками. Они брызгались и топили друг дружку, не переставая оглашать окрестности потоком грязных ругательств. Одна из девиц была без купальника.
– Пожалуй, я могла бы остаться в футболке, – шепнула мне Жанет; я недоуменно пожал плечами.
На другой стороне бассейна сидела другая группка. А в ней еще один припанкованный юнец с копной разноцветных, торчащих во все стороны волос на голове. Рядом сидел элегантный человек лет тридцати. С ними были пожилые мужчина и женщина в священнических одеяниях, только без чепцов, скрывающих лицо. Хорошо ухоженный человек поднялся, чтобы встретить нас. Сперва он подошел к Шарки, который в свою очередь представил его мне как Лена Деккера, агента Саймона.
– Ну, это вы слишком, – поправил его Деккер. – Я бизнес-менеджер школы.
Затем Деккер представил нас пожилой паре. Мужчину звали брат Джастин – директор школы святого Иакова и председатель «Студии „Дрозд“». Это был сутулый и лысоватый человек с маленькими бегающими глазками за небольшими квадратными очками. Тепло пожав руку мне и Жанет, он сказал, что рад нас видеть, и представил нам женщину. Та поднялась, чтобы поздороваться с нами. Сестра Елена была
