но и красивой. Я это понял сразу же, как ее увидел.
– Я давно хотела тебя найти, – весело сказала она, увидев меня, – А тут Дон говорит, что вы – приятели.
Передо мной на переднем сиденье автомобиля Шарки вдруг оказалась Жанет, хорошенькая молодая ученица Виктора Сен-Сира; на ней была футболочка в обтяжку с надписью «Ура Голливуду», под которой торчали ее соблазнительные грудки.
– Так вы, значит, знакомы, – вмешался Шарки; голос его звучал не очень одобрительно, он явно опасался, что я могу отбить у него девчонку. А я именно это и собирался сделать при первой же возможности.
Жанет пересела на заднее сиденье, а я объяснил:
– Мы встречались во Франции. Жанет – лучшая ученица Сен-Сира.
– Не может быть, – сказал Шарки, – А это кто такой?
Прежде чем я успел ответить, Жанет быстро внесла поправку:
– Нет-нет, не так. Мы с Виктором больше не друзья.
– Я тебе сочувствую, – сказал я тоном, явно подразумевающим противоположное.
Наша поездка на север давала Жанет возможность познакомиться с типичным калифорнийским пейзажем. Яркое, хотя и подернутое дымкой солнце, битком забитые пляжи вдали – слишком далеко, чтобы различить жуткие ожоги на коже, смазанные маслом, вспучившийся волнами океан, населенный ловкими серферами. Мы ехали, а она рассказывала мне о том, что произошло после моего отъезда из Парижа. Рассказ вертелся по большей части вокруг того, какой скотиной оказался Виктор. Поганец, сукин сын, первостатейный мерзавец. Я с удовольствием слушал, как она поносит великого интеллектуала. Я старался вовсю, чтобы выудить из нее побольше грязных подробностей, которые заполнили все время пути между Санта-Моникой и Зума-Бич и закончились уничтожающим приговором Сен-Сиру как любовнику.
– В постели он абсолютный ноль. (Все лучше и лучше, говорил во мне беззастенчивый голос ненависти. Давай, рассказывай еще. И она рассказывала.) Ты знаешь, что он занимается любовью и одновременно читает свои лекции о кино? По теории кино. Длиннейшие рассуждения о теории кино. Как в Сорбонне.
– Я тоже знаю кое-кого в этом роде, – выпалил Шарки. Я смерил его неодобрительным взглядом, но он его не заметил. – Может, есть такая разновидность людей. Сексуальные киноманьяки.
– Виктор говорит, что перенял это от одной из своих прежних любовниц. От одной блестящей женщины. Они трахались и не переставая спорили о кино. Вы себе такое можете представить?
– Да, – сказал Шарки, будто его кто тянул за язык. – Я это себе могу представить.
Жанет набрала в легкие побольше воздуха, готовясь сделать тяжелый выдох. На вдохе «Ура Голливуду» натянулось на ее сосочках, напомнив мне о ее аппетитных грудках. Интересно, спрашивал я себя, каковы мои шансы на повторное знакомство с ними.
– Ну да бог с ним, – продолжала она небрежным тоном, и как бы ставя точку, – его так или иначе скоро заменят.
– Как любовника? – заинтересованно спросил Шарки.
– Как ведущего теоретика кино, – ответила она, нахмурив бровки.
– Заменят? Кем? Или чем? – поинтересовался я.
Она напустила на лицо выражение полного безразличия.
– Кто это может сказать? Во Франции мыслители существуют только для того, чтобы их заменяли. Виктор не исключение. Ты слышал о Вулколове? Из Болгарии?
Я признался, что не слышал.
– Жуткий тип. Весь какой-то сальный. Жирный. От него воняет, как от козла. Но с прошлого лета он в моде. В кафе все только и говорят о Вулколове. Экзистенциальная кинематика – так называется его система. Это что-то о мышцах… «мышечная преднамеренность». Вы читаете стихотворение, вы смотрите кино, а он закрепляет на вас свои проводочки – на груди, на животе, на гениталиях… словно вы подопытная мышь. А чего еще можно ждать от болгарина? Они ведь там все борцы,
Она сыпала названиями кинематографических теорий так, словно я должен был быть знаком с ними. Для меня они звучали как имена далеких, диких племен.
– Я вижу, нам нужно много о чем поговорить, – сказал я, – Ты должна рассказать мне о Вулколове… и всех остальных.
Но она отмела мое предложение.
– Бога ради, только не это. С меня и так хватило. После семиотики, деконструкции и нейросемиологии – больше ни одной теории. Я так Виктору и сказала – больше никаких теорий. Теперь я просто хочу смотреть кино и радоваться.
– А что на это сказал Виктор?
– «Очень по-женски». Для него хуже этого ничего нет.
И вот она сбросила с себя все эти интеллектуальные одежки и улетела в Нью-Йорк, где благодаря связи с Сен-Сиром ей открылся вход в сообщество киноавангарда. Она поошивалась там несколько месяцев, умудрилась с помощью знакомств, которые завязывала на вечеринках, напечатать несколько обзоров по зарубежному кино в «Виллидж Войс». Когда она почувствовала себя увереннее, то стала просить больше работы и больше денег. Тогда ее отправили в командировку. Езжай, мол, на Запад, найди там Саймона Данкла и возьми у него интервью. Как она его описывала, это задание немного напоминало отправку Стенли на поиски Ливингстона{304}, вот только по дешевке. Оплата билета на ночной рейс в один конец, но никаких тебе гонораров или оплаты расходов, пока интервью не будет представлено и одобрено. Жанет прилетела с деньгами, которых едва хватало на пропитание, но и один бесплатный билет был для нее достаточно привлекателен, потому что и из Парижа-то она уехала, чтобы попасть в Калифорнию. В «Войсе» ее редактор сказал, что начать поиски Данкла лучше всего с Шарки. Вот она его и нашла – и очень вовремя: он как раз собирался везти меня на встречу с этим человеком… вернее, мальчишкой.
– А ты знаешь что-нибудь о Данкле? – спросил я ее.
Она ответила, что видела несколько его фильмов – какие-то в Париже, побольше в Нью-Йорке, в основном на частных просмотрах или во всяких глухих культовых кинотеатриках. А что она о них думает?
Она задумалась, размышляя над ответом, как прилежная студентка.
– О нем говорят столько хорошего в Нью-Йорке. И в Париже тоже. О том, какой он бесстрашный, какой апокалиптичный. Он что, и правда совсем мальчик?
– Ему лет восемнадцать, – ответил я, – по подсчетам Шарки.
– Виктор говорит, что он гений, что он на многие годы опередил свое время…
– Именно! – возвестил Шарки. – Что я тебе говорил? И не забывай – я тот самый человек, который его открыл.
– …но что касается меня, – продолжала Жанет, не замечая Шарки, – то меня он пугает, в особенности если он так молод.
– Это точно, – согласился Шарки, – Но кроме того, на его фильмах можно здорово оттянуться. Ты видела «Бойню быстрого питания»?
Она видела, но продолжала настаивать на своем.
– Нет-нет, мне так не кажется. Меня он только пугает. Но не как Хичкок. И не как Клузо{305}. Не как вампиры или монстры. В его фильмах есть еще что-то. Что- то очень негативное.
– Ты права, – согласился я.
– А что такого плохого в негативе? – пожелал узнать Шарки, – Негатив раздвигает границы. Ты спроси у ребятишек.
Но у меня был вопрос к Жанет.
– А ты связываешь негатив в кино еще с кем-то или с чем-то?
– Ты имеешь в виду Макса Касла? – Она мрачно кивнула, – Да, я понимаю. Между Каслом и Данклом есть связь?
