обращала внимания на прозрачные намеки.
– Слушаю вас, Полина Сергеевна.
– Дело в том, что у этого романа…
Когда Арсеньев сказал «да», Полина чуть не расплакалась. Она взяла себя в руки. Все складывалось так, как должно. Алексей Викторович проявил присущую ему дальновидность. Ключевое слово «прибыль» всегда действует безотказно.
– Рада, что мы договорились. Спасибо.
– Пока не за что.
– Всего доброго.
Полина вышла из кабинета Алексея Викторовича и наткнулась на недобрый взгляд Тины. Эта девушка никогда не нравилась Воробьевой. Тина Звягина ассоциировалась у нее со скользкой хладнокровной жабой, которая временно перестала вырабатывать слизь. Еще немного, и от ее напускного лоска не останется и следа. Он утонет в вязкой полупрозрачной массе, забыв о манерах, каждодневной необходимости надевать маску, угодную шефу. Все знали о непростом характере Арсеньева, но Тина удивительным образом умела найти к нему подход, в каком бы настроении не был Алексей Викторович. Она умела угождать ему, предупреждала вспышки внезапного гнева, умела разрядить обстановку и превратить мечущего громы и молнии шефа в уверенного в себе бизнесмена. Тина была в курсе всех событий в издательстве и, скорее всего, нашептывала о них своему шефу. Некоторые пользовались этой ее «обязанностью», пытаясь быстро донести до Арсеньева нужную информацию.
Воробьева чувствовала, что Тину, как обычно, съедает любопытство. Как же так – она не в курсе, о чем таком важном разговаривали в кабинете. Полина знала, что источник всех сплетен о ней и Шахове – именно эти уста, подведенные алой помадой. Последняя, самая отвратительная ложь, которую с завидным профессионализмом распространяла Тина, касалась завещания Дмитрия. В интерпретации Тины Воробьева выступала расчетливой стервой, сначала влезшей в душу к человеку в непростой период его жизни, а потом и вовсе отправившей его на тот свет весьма изощренным способом: напоила и дала сесть пьяным за руль. О любви Шахова к быстрой езде знали все. С этой точки зрения поступок Полины выглядел однозначно. Она сделала последний циничный шаг, чтобы стать хозяйкой миллионов Шахова. Наверняка планировала грандиозные перемены в своей серой никчемной жизни.
Воробьева, ни сном ни духом не подозревавшая о сгустившихся над ней сплетнях, боролась с депрессией и отчаянием. Она потеряла любимого человека, похоронив вместе с ним свои надежды на счастье. Полина не предполагала, какую роль ей отвели в этих страшных событиях. Марк Иосифович с присущей ему деликатностью рассказал о слухах.
– Я заранее прошу прощения, но… Лучше вы услышите все это от меня и будете готовы защищаться. – От его обычного спокойствия не осталось и следа, когда он рассказывал Полине все версии ее роли в жизни признанного автора.
К концу повествования у Воробьевой закончилась не так давно начатая пачка сигарет и возникло желание крепко выпить.
– Полина Сергеевна, я знаю, что вы из тех, кто нелегко переживает подобную несправедливость. Поверьте, люди, способные на подлости, были и будут, а такие чистые и сердечные, как вы, рождаются крайне редко. Вам нужно выстоять. Вот такая несправедливость. Нападки рано или поздно прекратятся.
– Спасибо. – Полина даже обняла совершенно растерявшегося и расчувствовавшегося Марка Иосифовича.
– Сейчас бы по рюмочке не помешало, – отведя глаза, тихо сказал он, словно читая мысли Воробьевой.
Собственно, после гибели Дмитрия она частенько прибегала к этому способу расслабления. Зачастую две-три рюмки коньяка и пара сигарет заменяли ей ужин. А потом она садилась за компьютер и писала, не замечая времени. Засыпала под утро, заставляя себя лечь в кровать. Эти три часа сна, которые Полина называла пустой тратой драгоценного времени, на самом деле давали ее бушующей фантазии сделать необходимую паузу. Воробьева работала, как одержимая, зная, что чем скорее ее роман выйдет в печать, тем раньше она почувствует себя не счастливой, но уверенной в правильности своего выбора. В память о Шахове она обязана написать так, чтобы каждое слово пронзало сердца читателей, чтобы они плакали и смеялись, а дочитав, не спешили расстаться с книгой. Чтобы каждый нашел в ней что-то для себя, чтобы печатные строки помогли кому-то пережить душевную боль. Так же, как написание самой книги не дало ее автору сойти с ума от тоски по утраченному.
Воробьева смотрела в бегающие глазки Тины, думая о том, что эта дамочка никогда не окажется в числе тех, кто прочтет ее роман. Да и не нужно. Этой циничной стерве ничего не понять. Она живет в ином измерении, разговаривает на другом языке. Они получают удовольствие от разных вещей. Желания отомстить или поставить на место зарвавшуюся интриганку не было. Полина считала себя выше этих дешевых приемчиков, но не спешила одеваться. У вешалки она довольно долго что-то искала в сумочке, потом достала косметичку, попудрила нос и подбородок…
– Тиночка, наверное, нелегко работать с Алексеем Викторовичем? – Воробьева надела пальто, поправила сумочку. Секретарь в ответ кокетливо пожала плечами, мол, сами знаете, зачем лишний раз говорить. – Вы здесь на своем месте. Я всегда это говорю.
– Спасибо, – змеиная улыбка секретарши открывала безукоризненно белые зубы. – Это выбор Алексея Викторовича.
– Наверняка. Он увидел в вас родственную душу, в каком-то смысле вы с ним – одно целое. Вы удивительным образом держите равновесие, когда другие разбиваются в кровь.
– Ой-ой… Вы так странно говорите, Полина Сергеевна. – Тина занервничала, но не подавала вида.
– Только вот что меня беспокоит…
– Да?
– Вы не страдаете от бессонницы?
– Нет, – после некоторой заминки ответила Тина. – Но я знаю парочку прекрасных средств, чтобы вернуть сон.
– Средства? С этим нет проблем. Народные, проверенные. Ложечка меду на ночь, да? Или капли валерьяны?
– Точно.
– Не в средстве дело, а в причине. Говорят, если совесть не дает спать, тут уже ничего не поможет. Муки совести, слышали? Хотя… Ее ведь нужно иметь, – бросив на секретаршу пронизывающий взгляд, Полина всплеснула руками. – Совсем я вас заболтала. Всего доброго.
– И вам того же, – без показного энтузиазма ответила Тина. Она анализировала слова Воробьевой, размышляя над тем, как преподнести ее издевки Арсеньеву. Подавая ему очередную чашку кофе, Тина замешкалась, но шеф дал понять, что сейчас ему не до ее информации, какой бы горячей она ни была.
– Мы поговорим позднее, – не глядя на секретаря, произнес Алексей Викторович. – Спасибо за кофе.
– На здоровье.
Тина бросила на шефа недовольный взгляд, но он слишком сосредоточенно уставился в свой ноутбук. Это означало, что лучше ни на чем не настаивать. Шпильки Воробьевой дойдут до ушей начальства чуть позже, но как переспать с этим ей, не терпящей критики в свой адрес? Пожалуй, в этом они с Арсеньевым схожи, права чертовка. Одного поля ягоды. Только она еще не дозрела. Она в стадии наполнения, обретения истинного вкуса. Ее время еще придет. Когда Алексей Викторович разглядит все ее прелести, Тина закроет рот всем принципиальным и правильным девицам. Ведь всегда прав тот, на чьей стороне сила. Истина она вещь гибкая, покладистая. Искать справедливости – гиблое дело. Эта Воробьева лишится последних иллюзий, если вознамерилась стать на такой путь. Пускай. Тина с удовольствием проследит за каждым ее шагом, порадуется каждой ошибке. Ее всевидящее око не упустит ни единой самой незначительной детали. Улыбнувшись, Тина вышла из кабинета шефа. Он так и не взглянул в ее сторону. Она подмечает все, потому что в ее работе мелочей нет.
Маргарита Петровна была вне себя. Собственно, она не ждала ничего иного. Ее дочь обладала удивительной способностью делать все по-своему, не считаясь ни с чьим мнением. Так повелось с детства. С тех пор как Полина пережила ее неудачную попытку проститься с жизнью, мать перестала быть
