жизни французской буржуазии' ('Зимние заметки о летних впечатлениях')[1564]. Достоевского приглашали на вечера в пользу воскресных школ, являвшихся в начале 1860-х годов первыми очагами революционной деятельности молодежи, и на вечера, собиравшие средства для 'недостаточных студентов' и сосланных революционеров. В частности Достоевский принимал участие в вечере в пользу сосланного в Сибирь поэта-революционера М. Л. Михайлова. Этот вечер, по составу участников его, был воспринят современниками 'как бы выставкой всех передовых, прогрессивных, литературных сил'[1565].
Характерным явлением 1860-х годов были кружки студенческой молодежи, которые участники революционного движения называли 'настоящей школой общественности'[1566]. Достоевский мог знать о студенческих собраниях из рассказов своих друзей. Заметную роль в студенческой среде играли сестры Сусловы, числившиеся III Отделением среди девиц 'известных под именем стриженых' и 'принадлежавших к партии нигилистов'[1567]. Страхов мог рассказать Достоевскому об устроенной им на своей квартире 'последней пирушке в честь высылаемых студентов'[1568], когда провожали в ссылку участника студенческого движения М. П. Покровского. (Ему Достоевский передаст через Е. А. Штакеншнейдер в 1870-е годы привет, узнав о его возвращении из ссылки и возобновит с ним знакомство[1569].) Студенческие вечера устраивались и у первой слушательницы Петербургского университета Е. И. Корсини, где 'собирался более тесный кружок, связанный очень близкими дружескими отношениями и даже сердечными привязанностями'[1570]. Здесь бывали П. И. Боков, М. А. Обручева. Сохранилось письмо Корсини к Достоевскому, свидетельствующее о внимании и доверии революционного студенчества к бывшему петрашевцу. Корсини рекомендует Достоевскому популярного в кругу Чернышевского молодого врача П. И. Бокова[1571]. Весьма вероятно, что популярный среди молодежи автор 'Записок из Мертвого дома', один из немногих петрашевцев, вернувшихся в начале 1860-х годов в Петербург, сам не раз бывал почетным гостем студенческих собраний и ему был хорошо знаком 'шум и оживленный говор большого собрания…' 'человек в пятнадцать'[1572], где, как когда-то в годы его юности, 'чуть не дрались', горячо и страстно споря 'о социализме', о 'провозвестниках новой истины', о 'полезной деятельности', призывая друг друга немедленно 'разрешить вопрос'[1573]. Несомненно, об этом общении со студенческой средой в начале 1860-х годов вспоминал Достоевский в 1866 г. в письме к М. Н. Каткову: '…Все эти гимназистики, студентики, которых я так много видал, так чисто, так беззаветно обратились в нигилизм во имя чести, правды и истинной пользы!'[1574].
Представители студенческого движения печатались и в журнале 'Время' (П. Ткачев, К. Сунгуров, А. Суслова, В. Острогорский и др.). По свидетельству сотрудничавшего в журнале Достоевских М. И. Семевского, Капитон Сунгуров обратил на себя внимание Достоевского как человек в высшей степени способный. Изгнанный из университета за участие в студенческих волнениях, Сунгуров был устроен им корректором в журнале 'Время'. 'Корректор у нас очень хороший, один студент, знает свое дело хорошо'[1575], — писал о нем Достоевский, которого связывали с Сунгуровым не только служебные отношения, о чем свидетельствуют некоторые страницы 'Преступления и наказания'.
Так, воспоминания Родиона Раскольникова о бедной девушке, в которую он был влюблен, близки к дневниковым записям Сунгурова. 'А помните, маменька, я влюблен-то был… Она больная такая девочка была… Право, не знаю, за что я к ней тогда привязался, кажется, за то, что всегда больная… '[1576], — говорит Раскольников в беседе с матерью после трехлетней разлуки. 'От Д<остоевского> зашел к старым хозяевам <…> Наденька больна… Больна! Недаром я продумал о ней целый день четвертого дня <…> Сижу за лекциями, в голову почти ничего не лезет. Голова слишком занята Наденькой и статьей….', — писал К. Сунгуров в своей записной книжке[1577].
Как и Сунгуров, Раскольников будет навещать свою прежнюю квартирную хозяйку, где жила больная девушка, '…Бывшая квартирная хозяйка его, мать умершей невесты его', даст показания, смягчающие ему наказание. И хозяйка, и доктор Зосимов, и прежние товарищи Раскольникова 'заявят' о 'давнишнем ипохондрическом', 'болезненном и бедном состоянии преступника' (Сунгуров умер в 1866 г. в психиатрической больнице Петропавловской крепости.)
Хозяйка последней квартиры, где жил Сунгуров, рассказывала:
'Сунгуров <…> постоянно занимался письмом, иногда посещали его господа Баканин и Достоевский'[1578].
Анатолий Иванович Баканин, близкий товарищ Сунгурова еще по Казани, по гимназии и университету (Сунгуров в 1859 г. был исключен из Казанского университета за участие в студенческих демонстрациях и перевелся вольнослушателем в Петербургский университет), был постоянным сотрудником журнала 'Время'. Его имя часто упоминается в записной книжке Достоевского 1860-1862 гг. среди записей, связанных с редактированием журнала, и в гонорарных ведомостях[1579] . Баканин печатал на страницах 'Времени' очерки из старых уголовных дел, особенно интересовавших Достоевского накануне реформы 1864 г.[1580] Молодой врач Бакавин в записной тетради Достоевского к роману 'Преступление и наказание', часто посещающий больного студента, это, несомненно, прототип А. И. Баканина, 'врача здешнего физиката', почти ежедневно встречавшегося с К. Сунгуровым[1581].
'Молодец Бакавин знатно полечивает…' [1582].
У Бакавина в черновиках романа даже внешний облик Баканина — черные волосы, черная борода, черные глаза. В окончательном тексте романа врач, близкий по своим убеждениям к кругу студентов 60-х годов, 'семинаристов', получит фамилию от имени, распространенного среди духовного сословия, — Зосимов, и внешний облик его изменится, он будет напоминать иногда Бокова, но более всего доктора И. М. Сеченова, особенно популярного среди передового студенчества.
О своих посещениях вместе с Баканиным больного и угрюмого Сунгурова мог вспомнить Достоевский и при описании жалкой каморки 'задавленного бедностью' Раскольникова. Сунгуров жил недалеко от редакции журнала 'Время'.
Сунгуров после изгнания его из Петербургского университета, где он 'слушал науки по юридическому факультету', был 'занят статьей'[1583] и писал небольшие заметки, печатавшиеся в журнале 'Время'. 'В юристы готовившийся' Раскольников также пишет статью 'О преступлении' в ту пору, 'когда из университета вышел'. 'Во мнении некоторых профессоров я стою на видном месте как человек трудолюбивый, дельный, подающий порядочные надежды', — писал Сунгуров в дневнике[1584]. Несомненно! Одним из этих профессоров был А. П. Щапов, находившийся в то время в Петербурге. Он бывал у Сунгурова на Средней Мещанской, Сунгуров навещал Щапова в петербургской больнице[1585] . Изгнанный из Казани, лишенный университетской кафедры, крамольный профессор, земляк Баканина и Сунгурова, также сотрудничал в журнале 'Время'. Здесь, как известно, печаталась знаменитая статья Щапова 'Земство и раскол. Бегуны' (Время. — 1862. — № 10, 11). Со статьями о расколе на страницах журнала Достоевских выступал близкий друг Щапова, кандидат Казанской духовной академии, также причастный к революционному движению 1860-х годов, Николай Аристов. Его имя упоминается Сунгуровым в записной книжке, в списках его друзей. Как видим, при журнале 'Время' образовалась небольшая группировка казанского землячества (Аристов, Баканин, Сунгуров, Щапов), связанная через Сунгурова с революционным студенчеством. (Таким образом, III Отделению не удалось прервать все связи
