западноевропейскому 'Roman')[2257].
Не удивительно, что при таком взгляде на русский роман Достоевский притягивал к себе крупнейших немецких писателей данной эпохи и влиял на их творчество. Влияние это прослеживается, например, в произведениях молодого Г. Манна, Л. Франка, Э. Барлаха, Т. Дойблера, А. Вольфенштейна и ряда других авторов, примыкавших к экспрессионизму и близких к нему. Остановимся лишь на тех случаях, где воздействие Достоевского подтверждается свидетельствами, исходящими от самих художников.
Открытие Достоевского следует считать крупнейшим событием творческой биографии А. Деблина (1878-1957), становление которого как писателя-романиста неотделимо от экспрессионизма. С 1910 до 1914 г. Деблин был активным сотрудником журнала 'Sturm'. С творчеством Достоевского Деблин познакомился еще в гимназии.
'Достоевский был первым, кто обрушился на меня в мои школьные годы <…> Вечерами я читал 'Раскольникова' — днем нужно было зубрить Гете и Шиллера <…> Из этого времени я припоминаю еще мимолетное увлечение эстетического порядка — увлечение Софоклом и Гомером, но оно было недолгим. Оно бесследно исчезло в том огромном будоражащем потоке эмоций, который изливался из Достоевского. Ничто не могло устоять перед мощью этого потока. В нем был бунт, энергия, революция'[2258].
Встает вопрос: о какой революции идет здесь речь? Ответ на него можно найти в другом высказывании писателя.
'Мои главные и истинные впечатления восходят <…> к Достоевскому. Только такое могучее явление как русский писатель могло возвысить меня, как и других, над убогостью и банальностью литературы периода наших дебютов. Когда смещаются эпохи и возникает необходимость новых перспектив, основная задача состоит в том, чтобы открыть эти новые перспективы, отказавшись от старого. Здесь-то русский писатель и оказался для нас как нельзя более кстати' [2259].
Следовательно, по Деблину (который выступает от имени всего поколения экспрессионистов), искусство Достоевского — не литература, это — школа жизни и сгусток жизни, ощущение и опыт переходного времени. В этом и заключается его 'революционность'. Как и многие из его современников, Деблин не раз подчеркивал, что Достоевский 'внелитературен'. По его собственному признанию, он даже не читал до конца произведений Достоевского, опасаясь, что начнет воспринимать их как 'литературу'. Например, глубокое впечатление от 'Преступления и наказания' было вызвано, оказывается, 'не самим романом 'Раскольников', а собственно говоря, лишь отдельными страницами'. Деблин пишет, что не хотел 'погружаться в детали', ему важно было уловить лишь 'музыку книги'[2260]. Точно так же обстояло дело и с другими романами Достоевского. 'Роман 'Идиот', — признается Деблин, — был на протяжении ряда лет моей самой любимой книгой, но я ни разу не дочитал ее до конца'. Деблин рассказывает далее, что 'года два' он всюду носил с собой роман 'Идиот' и, 'раскрыв книгу на том или ином диалоге, не мог от него оторваться'. Было бы 'абсурдом и профанацией', — заявляет Деблин, — читать этот роман как обычную книгу. 'В том-то и дело, — подытоживает писатель, — что это была для меня не просто книга, это была внезапная встреча'. Знакомство с Достоевским Деблин расценивает как событие, как встречу с 'огромным историческим явлением'[2261]. Творчество Достоевского для Деблина — откровение иррациональной стихии жизни. Болезнь Достоевского, по мнению Деблина, 'отвратила его от всего интеллектуального и сразу же поставила на твердую почву инстинктивного' [2262]. Не случайно именно 'антиинтеллектуальные' герои Достоевского (князь Мышкин, Алеша Карамазов) пользовались среди экспрессионистов (и неоромантиков) наибольшей популярностью. Мудрые душой и сердцем, они были восприняты как воплощение подлинной человечности. Только в иррациональном проявляется истинное естество человека, — так считал Деблин и утверждал, что 'наряду с растениями, зверями и камнями есть только две категории людей, а именно: дети и сумасшедшие'[2263]. В этих словах проступает не только Деблин — писатель-экспрессионист, но и Деблин — ученый-медик. Как врач-психиатр, исследующий область подсознательного, Деблин также тянулся к Достоевскому, называя его 'предтечей Фрейда'[2264].
В юбилейном для Достоевского 1921 г. Деблин публикует статью 'Гете и Достоевский'. В хоре хвалебных выступлений, посвященных Достоевскому, выступление Деблина прозвучало резким диссонансом. Деблин оспаривает распространенный в Германии взгляд на Достоевского как на пророка 'русской души', но при этом впадает в другую крайность. Он заявляет, что 'типы Достоевского так же мало говорят о России, как поэтическая фантазия о реальности'. Деблин обвиняет русского писателя в 'ненависти' к Западу, решительно отвергает его религию как 'варварскую'[2265]. Упреки немецкого писателя адресованы, разумеется, не подлинному, а легендарному образу Достоевского, который овладел воображением Деблина. Он отрекается от того самого Достоевского, которому еще несколько лет тому назад сам же восторженно поклонялся.
Этим и вызвано весьма распространенное в немецкой критике тех лет сопоставление Достоевского и Гете как двух контрастных начал: иррационального и рационального. Гете как бы становится символом западноевропейской культуры и традиции, противоположной надвигающемуся из России хаосу. Однако в 1944 г. Деблин опубликовал в своем периодическом издании 'Das goldene Tor' переработанный им вариант статьи 'Гете и Достоевский'. В связи с обращением к католичеству Деблин пересмотрел свои прежние взгляды на обоих писателей и, естественно, предпочел 'мистицизм' Достоевского 'пантеизму' Гете[2266].
Не менее значительной была 'встреча' с Достоевским и для Я. Вассермана (1873-1934), видного немецкого писателя-романиста, принадлежавшего к поколению 'die Moderne'. Знакомство с Достоевским запечатлелось в воспоминаниях Вассермана как сильнейшее потрясение, которое он пережил, ознакомившись, подобно Деблину, лишь с некоторыми отрывками из романа 'Идиот'. 'Теперь я уже не помню, как 'Идиот' попал мне в руки, — рассказывает писатель, — это были отдельные листки из какой-то газеты; прочтя их, я целыми днями и неделями бродил потом как лунатик, как в бреду. В них была такая сила, обезличивающая читателя, такой фанатический хилиазм, что меня охватило ужасающее смятение, и я в растерянности колебался между ненавистью и обожанием: ибо то был уже не человек, а дьявол, святой дьявол, апостол-разрушитель'[2267]. Отныне русский писатель становится 'вечным спутником' Вассермана. О сильном воздействии Достоевского на творчество немецкого писателя указывают исследователи[2268], его признавал и сам Вассерман. В 1921 г. в связи с юбилеем Достоевского газета 'Vossische Zeitung' произвела среди немецких писателей опрос, в ходе которого свое мнение высказал и Вассерман.
В статье 'Некоторые общие замечания о Достоевском' он писал:
'Едва ли мыслимо, воспользовавшись внешним поводом, объяснить явление такого писателя, как Достоевский, или же с точностью установить, что оно означало и означает для нашей собственной судьбы. Ибо оно стало для всех чем-то общим, как жизненная плазма, если так можно выразиться; благодаря неуклонно углубляющемуся влиянию его сущность наложила сильнейший отпечаток на наше миросозерцание и душевный склад'.
Далее Вассерман продолжает:
'Многие увидели в нем даже глашатая и пророка великой катастрофы или грядущего великого обновления, виновника того грандиозного пожара, который охватил Россию и ее народ, гения, возбуждавшего сердца и возвышенные умы, вложившего слово в уста миллионов бессловесных, пробудившего среди миллионов угнетенных чувство возмущения, сознание человеческого достоинства и даже религиозной миссии. Значение Достоевского как духовного явления высшего порядка уже не
