«Москвич» давнего выпуска. Какой-то обормот,едет к дому прямо через пшеницу. В ней ложатся две глубоких колеи от автомобильных колёс. Реэмет не погладит за это по голове.
Машина тормозит подле раскидистого дерева — у того места, где некогда были ворота. Яблоня мешает Пеэпу смотреть вниз, но всё-таки сквозь ветви можно различить, что на машине приехал лишь один человек. На нём летний серый костюм, он не спеша слезает с водительского места и громко захлопывает за собой дверцу. Видно, от долгой езды у него заныли кости: приезжий закладывает руки за шею и, потягиваясь, разминает туловище. Потом он направляется к дому, шаркая по траве ногами, словно они не сгибаются в коленях. Ещё два—три шага — и меж сучьев проглянет лицо приезжего.
Пеэп чувствует, как по телу пробегает горячая волна, как гулко колотится сердце. Неужели это отец? Курчавые белокурые волосы, сильно тронутые сединой, прямой острый нос — конечно, он!
Шаги раздаются уже в, сенях. Сейчас человек войдёт в кухню, и его будет видно совсем отчётливо. Да, это отец. Он медленно переступает порог и останавливается возле кучи мусора. На его лице нет признаков удивления, морщины говорят скорее об усталости, о скуке, безразличии. Кончиком сандалии он отшвыривает в сторону кирпич, вывалившийся из плиты, и при этом как-то гугнит. Надевает, что ли?
Приезжий осматривает все комнаты, потом снова выходит на двор и возится над чем-то за углом у стены. Пеэп всё ещё таится наверху, не подаёт голоса. Неведомая сила заставляет его ничком лежать на чердаке. Он слышит, как гость продолжает свой обход, как скрипят ворота на конюшне и скрежещет ржавыми петлями тяжёлая дверь амбара, как рассыпается ворох деревянных обрезков.
Время идёт, а Пеэпу всё ещё не собраться с духом и что- либо предпринять.
«Если он повернёт к нам, я махну напрямик и успею опередить его», — мелькает у паренька в мыслях.
Слышно, как в саду трясут яблоки. Потом тарахтит мотор.
Пеэп поднимается на колени и выглядывает.
Серая машина, словно жук, виднеется уже на половине поля.
Куда свернёт «Москвич», спустившись в овражек? Налево — значит, туда, где сейчас живёт Пеэп, к их новому дому. А направо — значит, он уедет прочь, не повидавшись с сыном? Пеэпу не разобраться, что ему хочется. В голове гудит, Думы, как маятник, качаются то в одну сторону, то в другую.
А серый жучок тем временем добирается до дороги, на миг тормозит, словно соображая — куда ехать, и потом сворачивает направо.
Пеэп лежит, уткнувшись лицом в пропылённую землю. Губы у него вздрагивают. С глаз сбегает что-то солоноватое.
Наконец он берёт себя в руки и слезает с чердака. Под крайним окном видит доску, а на ней надпись, только что сделанную химическим карандашом:
«Ягод не трогать!»
Пеэп на мгновение задерживается перед надписью, потом остервенело хватает доску за край, отрывает её так, что визжат гвозди, и забрасывает подальше в смородинные кусты…
Потом он бредёт вдоль одного из четырёх автомобильных следов. Вечернее солнце светит прямо в лицо. Иногда он медлит, стоит на месте и смотрит, как мало-помалу расправляются колосья, помятые колёсами. Упорство этих колосьев, кажется, будто утешает Пеэпа.
По просёлочной дороге кто-то катит на велосипеде навстречу. Ну конечно, это Реэмет — уже издали блестит его красное, разгорячённое лицо. Подъехав к Пеэпу, велосипедист спускает ноги с педалей и допытывается:
— Чего это у тебя, Пеэп, вид какой-то чудной? Случилось что-нибудь?
Пеэп машет рукой. Но едва Реэмет вновь ставит одну ногу на педаль, а другой отталкивается, паренёк, уставившись в землю, говорит:
— Если ты, отец, захочешь теперь кое-где пройтись трактором по бабушкиному саду — так давай. Там человеку шею сломать недолго: не сад, а, жалость одна.
И снова снимает Реэмет ногу с педали и смотрит на подростка. А Пеэп, не оглядываясь, шагает домой. Он уверен, что у него хватит силы никому не рассказывать про встречу в бабушкином саду.
