Часть первая
ДОЛИНА ДОЛГИХ УДОВОЛЬСТВИЙ
I. ФУ ПРИЕЗЖАЕТ НЕ ВОВРЕМЯ
То колено реки Янцзы, которое, приближаясь к границе провинции Хубэй, вступает в ущелье Ушань между двух непрерывных цепей гор, богато быстринами и порогами. Скорость течения достигает здесь ужасающей быстроты, и от ударов воды о подводные камни на несколько километров кругом слышен глухой рев. Широкая водная пелена вспыхивает поперечными серебряными дорожками и пенится на камнях крупными каскадами, разбрасывая кругом белую пену. Шум отдается далеко в горах, а горы в среднем течении Янцзы безлюдны, черны и поросли густыми дикими лесами.
Солнце встает. Среди ровного гула воды с реки доносится долгий, унылый человеческий крик, перекатывающийся в горах: «Ха-хе! Э-хе-хе!»
Снизу идет лодка. Десяток полуголых, бронзовых от загара людей ташит ее по берегу на канате. Они напрягаются разом, почти повисают на своих лямках.
Снова хриплый крик — и лодка подвигается вперед на пять — шесть метров.
Лодки, идущие вверх, путешествуют часто по месяцу. Никакая сила не может их продвинуть навстречу могучему течению реки, кроме человеческой. Назад они проделывают тот же путь в три дня. Надо протащить лодку возможно дальше, пока солнце не взошло и не покрыло испариной мускулистые спины.
— Ха-хе!
Эта лодка особенная. Она похожа на плавающий дом с крышами, арками и галереями. На ее мачтах видны подтянутые кверху, как шторы, тростниковые паруса. На ней два рулевых — один спереди, другой сзади. Оба в куртках, но с голыми ногами. И оба, напрягая все силы, почти висят на балках рулей.
На этой лодке полощутся красные праздничные флажки. Корма вся заставлена ящиками, а подле них сидит с трубкой в руках молодой человек, не по летам рыхлый и важный. На нем великолепная шелковая кофта с широкими рукавами. Рядом на циновке сидит на корточках широкоплечий человек в синей просторной куртке и остроконечной соломенной шляпе. Левая щека у него рассечена.
— Да, — говорит он, задумчиво глядя на крутые берега реки, — все вздорожало, уважаемый, даже покойники повысились в цене.
— Как это может быть?
— Вздорожала земля на могилы, Ван Ян продал весной греть своего участка, чтобы достойно похоронить почтенную мать.
— Неужели так дорого?
— Нельзя хоронить где попало. Родовые могилы находятся как раз на границе чужой земли. Ван Ян хотел было выкопать яму рядом с могилой бабки, но там-то уже не его земля.
— Почему же он но похоронил мать с другой стороны?
— Нельзя, уважаемый! Он отправился к Ван Лао, прорицателю. Тот подумал, погадал и велел хоронить именно под старым деревом утун, что на чужой земле. Там самый благоприятный фыншуй[2]*.
— Вот как! Чья же это земля?
— Того, — коротко сказал человек с рассеченной щекой, кивнув головой через плечо, — там…
— Кто там? — спросил его собеседник, пристально вглядываясь в берег узкими острыми глазами.
— Ван Чао-ли.
— «Отец»?
— Да, их «отец». Он взял у Ван Яна треть его участка и разрешил похоронить почтенную мать на своей земле. Так они столковались.
Человек в шелковой кофте рассеянно пустил клуб дыма из своей трубки.
— На месте Ван Чао-ли я взял бы деньгами, — сказал он.
— Извините за вмешательство в ваш разговор, — раздался сзади чей-то высокий, несколько гнусавый голос. — Старинные писатели думали, что если купцу нужны деньги, го помещику нужна земля.
Человек с трубкой посмотрел на говорившего. Это был скромно одетый человек в очках, с коробочкой для туши и кистей у пояса; судя по платью, горожанин.
— В наше время деньги нужны всем, — сказал человек с трубкой и отвернулся.
— Денег ни у кого нет в этой деревне, — заметил человек с рассеченной щекой, пристально разглядывая горожанина.
У этого горожанина было сухое, неподвижное лицо. Глаза его прятались под густыми бровями, почти всегда нахмуренными.
— Осмелюсь спросить: почтеннейший господин не является ли писцом? — продолжал человек с рассеченной щекой.
— Нет, — сухо ответил горожанин. — Я продаю стихи. Этот товар дешевле, чем ящики.
— Какие ящики?
— Те. которые за вашей спиной.
— А что там?
Путешественник в шелковой кофте весело улыбнулся и выколотил трубку,
— Это мои ящики, — сказал он. — Я везу товар заморских дьяволов.
— Япянь?
Тот кивнул головой.
— Изволили купить в Кантоне у англичан?
— Нет, в Шанхае у американцев.
— Эти американцы тоже продают япянь?
— Продают. И дешевле, чем англичане.
— Выгодная торговля?
— Кое-как сводим концы с концами. — насмешливо ответил купен.
— А таможенная стража? А заставы?
Купец сделал вид, что не расслышал этого вопроса…
Солнце встает. Резкие тени бороздят горы, и самая высокая из вершин вырисовывается темным пятном над светлыми макушками остальных. Набегает облако и наводит прозрачную тень на вершины и склоны. Пожелтевшая трава долин ждет дождя, чтоб превратиться в пышный зеленый ковер. Она еще резче выделяет голые причудливые извивы гранитных хребтов.
На ящиках написано: «British India Opium»[3]*.
Между двумя горами и рекой стоят несколько десятков желтых глиняных домишек, утопающих в густой, жирной грязи. По берегам Янцзы бродят стада черных свиней, возятся и купаются в волнах голые ребятишки. Вокруг деревни, на склонах, зеленеют всходами рисовые поля. На полях видны согбенные фигуры в больших конусообразных соломенных шляпах. Стоя по колени в воде, они разглядывают рис и, причмокивая языками, разгибаются, чтобы угрюмо взглянуть на яркий диск солнца. поднимающийся из-за горы. Слишком долго светит солнце — месяц подряд без перерыва. Слишком много солнца — это ведь тоже беда. С берега доносятся визг и скрип водокачек, приводимых в движение буйволами, на спине у которых смеются от восторга бронзовые, узкоглазые, веселые мальчуганы. Визг становится громче. Ветер доносит издалека заунывное «ха-хе».
Снизу идет джонка. В деревне многие ждут ее с нетерпением.
Деревенька эта, заброшенная между двумя горными громадами, носит поэтическое название «Чанлешаньгу», что значит «Долина Долгих Удовольствий».
Она такая же, как и другие деревни в районе среднего течения Янцзы. Между редко разбросанными
