Но где же наш высокоуважаемый друг генерал-ревизор Цзян Вэнь-цин?
Убит.
— А генерал Ван Пын-фэй?
Уехал в Тунчэн.
А генерал-ревизор Чжан Ши?
Уехал в Наньчан.
А великий генерал Сян Жун?
Уповает, что вашему превосходительству угодно будет принять меры к защите императорского города Нанкина от длинноволосых бандитов, что и изложено в конце письма.
Генерал-ревизор приказал читать дальше. Стихи звучали прекрасно.
— Я не знал, что высокий уполномоченный Сян Жун так превосходно владеет стихосложением! — раздраженно заметил генерал-ревизор.
Гонец учтиво доложил, что стихами пишет не сам Сян Жун, а некто, находящийся в лагере длинноволосых. Уполномоченный же приказал переписать его донесение и доставить в Нанкин.
Автор стихов описывал тайпинов совсем не так, как полагалось бы подданному пекинского императора. Он не скрывал того, что армия Великого Благоденствия образцово организована, что воины соблюдают строгий порядок, что крестьяне повсюду оказывают им помощь, выходят навстречу и вступают в ряды армии. Он указывал на то, что удержать в своих руках долину Янцзы цинским войскам становится все труднее, потому что они разоряют деревни, возбуждают ненависть земледельцев и руководятся недостаточно храбрыми генералами. Он равнодушно сообщал, что в Аньцине многие солдаты взбунтовались и перебили начальников, что помещики бегут из своих поместий, что река 'расцвела парусами джонок, как цветами', и что картина, наблюдаемая им, поистине способна исторгнуть слезы жалости из груди любого недостаточно мужественного человека…
— Надо полагать, что этот стихотворец даже слишком мужествен! — сердито заметил Ян Вэнь-дин. — Как его зовут?
Выяснилось, что гонец этого не знает. Он знал только, что автор донесения подписывается 'Старец с Кедровой Горы' и весьма приближен к какому-то 'царю' длинноволосых. Никто не догадывается, что он пишет донесения генералам из другого лагеря.
— Это храбрый человек, — задумчиво произнес генерал-ревизор. — Но что же дальше?
Дальше автор приводил отрывок из воззвания Восточного Царя Ян Сю-цина, где говорилось:
'В настоящее время, поскольку наша армия входит в провинции Аньхой и Цзянси, мы считаем необходимым объявить народу, что беспокоиться не следует; земледельцы, рабочие, купцы и ремесленники пусть продол-' жают заниматься своими делами. Однако необходимо, чтобы богатые приготовили запасы продовольствия и поддержали наши войска. Пусть каждый сообщит нам, сколько он может внести, и мы снабдим его распиской, по которой он впоследствии получит деньги…'
Довольно об этом! — перебил чтеца генерал-ревизор. — Что там еще существенного?
Имеется приказ, — монотонным голосом сказал чтец, — то есть нелепое и возмутительное распоряжение того же Восточного Царя. Предлагается население' вывесить на воротах иероглиф 'шунь', обозначающий повиновение, изгнать всех буддийских духовных лиц, проживающих в храмах, и переселить их туда, где живут бедняки…
Однако, — сказал генерал-ревизор, странно дергая головой, — этот вождь разбойников распоряжается в Нанкине, как будто он уже здесь! А кто приложил печать к этой бумаге?
Печати нет, — сокрушенно ответил чтец, — но написано: 'Внимание и повиновение!'
Мы примем меры, — величественно объявил генерал-ревизор. — Завтра мы соберем всех гражданских и военных чиновников на совет. Необходимо положить кл-нец проделкам злокозненных бандитов!
Совет был назначен на утро следующего дня. Но, когда военные и гражданские чиновники собрались на совет, выяснилось, что генерал-ревизора Ян Вэнь-дина в городе нет. Еще до того, как был дан сигнал к открытию городских ворот, он с домочадцами и семейными ценностями покинул Нанкин и принял решение направиться на восток, в город Чжэньцзян. Чиновникам пришлось заняться спасением Нанкина без генерал-ревизора.
Река действительно расцвела, как весенний сад, хотя была еще зима. Флот тайпинских кораблей, отчаливших от Ханькоу, расцветил всю ширину Янцзы пестрыми пятнами — красными, оранжевыми, розовыми, черными. Это были паруса джонок. Около полумиллиона вооруженных повстанцев плыло вниз по реке. Впереди шла джонка Небесного Царя, украшенная на носу большими желтыми знаменами с позолоченной головой дракона. За ним двигались джонки Восточного Царя Ян Сю-цина и Северного Царя Вэй Чан-хоя. А дальше тысячи парусов почти скрыли течение реки. Казалось, что по Янцзы движется длинный плавучий остров, весь заросший цветами. Джонки шли строем, повинуясь сигналам труб и барабанов. По северному и южному берегам продвигались сухопутные войска. Такого огромного похода еще не видел Китай. И вся эта масса восставшего народа, как грозовое облако, шла к Нанкину, и города по течению Янцзы сдавались один за другим.
Глашатаи громко читали с помостов воззвание Восточного Царя:
'.. Я предал смерти хищных вельмож и развращенных чиновников, но не тронул ни одного человека из народа, так что все могут заботиться о своих семьях и заниматься своим делом без тревоги и страха. Предлагающий товар да будет принят, и путешественник да будет спокоен в дороге. .'
Солнце светило уже по-весеннему. Великую флотилию тайпинов встречали толпы народа в праздничных платьях. Звуки труб, гул литавр и щелканье хлопушек распугивали птиц, и над рекой с гомоном проносились птичьи стаи.
По берегам продвигались тайпинские отряды, и ружейные выстрелы слышны были более отчетливо, когда горы сужались с двух сторон. Миновали 'Расщепленный холм', где скалы снова сжали реку каменной хваткой. Склоны были покрыты зарослями дикого чайного куста, скрывавшего за собой разработки известняка. В каменоломнях никого не осталось: рабочие присоединились к армии.
Сплошь и рядом на фоне ярко-голубого неба вырастали на холме стройные очертания многоэтажной храмовой башни — а их на Янцзы несколько сотен — с изъеденными водой и ветром старинными каменными фигурами. Деревень часто нельзя было заметить издали: они скрывались между холмами. Видны были только тростниковые хижины рыбаков и их сложные приспособления для рыбной ловли.
'Сын моря' Янцзы то прорывается между громадными желтыми и черными скалами, то разливается во всю ширь озерами, усыпанными низко лежащими островами. Высокий тростник колышется над этими островами, и флаги тайпинских разведчиков смело продвигаются через заросли. Доносится звук трубы — это значит, что путь свободен, и люди с копьями и ружьями вновь возвращаются на джонки.
Миновали знаменитую 'Петушиную голову', диковинную скалу, нависающую над водой и бросающую тень почти на всю ширину реки. Здесь птиц было еще больше. Выстрел из ружья перекатывался над Янцзы, повторенный десятикратным эхом и усиленный резкими криками тысяч бакланов, которые одновременно поднимались со скатов 'Петушиной головы' и темнили небо над мачтами джонок.
Миновали городок Цзюцзян, который сдался без сопротивления. Цинские солдаты разбегались, бросая оружие. Они успели поджечь дома, но население потушило пожар. Миновали чистые воды протока, который ведет из Янцзы в озеро Поян и который шире, чем сама река. Длинные столбы дыма над лесами отмечали отступление цинской армии. Мелькнули вдали снежные вершины гор и словно растаяли в синеве неба. Миновали 'Сиротку' — высокую, отвесно поднимающуюся гору, увенчанную буддийским храмом. На вершину этой горы можно подняться только по ступеням, высеченным в скале. Существует предание, что по этой лестнице может подняться только праведник. Тайпины были праведниками, потому что они не только вывесили флаг над храмом, но поставили там военный пост с пушкой.
В деревнях на Янцзы жители вместе с тайпинской армией встречали Новый год — необыкновенный год свободы. На всех дверях шелестели красные бумажки со знаками Тайпин Тяньго и 'шунь'. Только чиновничьи и судебные канцелярии да летние дворцы вельмож, спрятавшиеся в горах, были пусты, и порывистый ветер гремел створками сломанных ворот.
В начале марта тайпинские воины увидели Нанкин. Перед ними на сорок километров в окружности тянулись могучие стены с тринадцатью массивными, многоэтажными башнями ворот. Ни один город в Европе
