ты над ними потеешь, никто на тебя и дыхнуть не посмеет, будь уверен!
– Что за расчеты? - спросил Авдеев удивительно трезво. - Тебе нужна докторская?
– Фи, какие мы подозрительные, - присвистнул Прошин. - Эка, хватил! Разве это тянет на докторскую?
– Да,- сказал Авдеев в раздумье. - Для докторской… хило.
– Уже хорошо. Едем дальше. Завтра ты убеждаешь всех нерациональности сканирую щего датчика. Дело это сложное, но ты гений и потому как там… пусть твои шевелятся и болят, ага? Сделаешь расчетики с помощью лаборатории, затем — пожалуйста! - разрабатывай приемник со своей лоторейной частотой и становись академиком.
– Но уйдет год… Год вхолостую!
– Уйдет не год. - Прошин загибал пальцы: - Январь, февраль, март, апрель… Четыре месяца. Только четыре, не больше!
– Но это же… - сник инженер. - Это же прийдется вкалывать, не разгибая спины. И всех обмануть…
Ай-яй-яй, - посочуствовал Прошин. - Какая трагедия! Я понимаю, старик, но не вижу выхода. А потом что такое четыре месяца? Дальше- то — король! - Он разлил остатки водки по рюмкам.- Дальше докажешь всем, кто ты есть, а есть ты талантливейший человек! Наташке докажешь… По рукам?
– По рукам и по ладоням, - задумчиво проговорил Авдеев. - Ладно! Черт с тобой!
– Ну, ни фига себе! - оскорбился Прошин. - За него переживаешь, а он тут выкобенивается, фрукт! «Черт с тобой!» Это с тобой черт! Не надо никаких расчетов. Сам выпутывайся. Катись отсюда!
– Леш, ты чего? - перепугался Коля. - Я ж в шутку…
– В шутку… - обиженно продолжал Прошин, принося с кухни жареные шампиньоны.
Шутник нашелся! Да! Спохватился он. - Глинскому о расчетах — ни-ни! Узнает — всему хана! Он в курсе, кому из начальства они нужны, и все сумеет увязать. А если поднимется вой, я буду бессилен.
Авдеев понимающе закивал, вытирая рукавом бледное лицо.
– Что с тобой? - испытывая внезапную жалость, спросил Прошин.
– Да… сердце… пройдет сейчас…
В лице Авдеева было что-то трогательное, детское, до боли знакомое… И тут Прошин вспомнил: однажды он несправедливо ударил сына, и у того было такое же выражение лица
– непонимающее, растерянное…
– Коля, - сказал он, отвернувшись. - Я обещаю… Твой анализатор будет… сделан. Во что бы то ни стало. Я обещаю.
Было светло и студено. Над ажурными чашами антенн, в зимней, глубокой синеве поднебесья висели, окоченев, крепенькие, будто сдавленные морозом облачка.
Прошин протиснулся в разломанный стык бетонный секций забора и увидел Лукьянова; тот тоже, видимо, решил прогуляться в лесу и теперь стоял растерянный - как же, застукали! И кого, самого примерного! Прогулки по лесу в НИИ были строго запрещены.
– Ну, чего, - сказал Прошин. - Нарушение трудовой дисциплины налицо. Иду докладывать. Готовьтесь к каре.
– Каюсь. - Тот наклонил лобастую голову. - Нарушение. Но только те полчасика, которые побродишь да веточки потрогаешь — в актив. И не столько себе, сколько государству.
– Процесс воспроизводства рабочей силы на производстве непосредственно, - сформулировал Прошин. - Охране вас не понять, но я согласен. И более того — предлагаю повоспроизводиться совместно. Мне одному скучно, ей-богу, а вы потрогаете еще пару веточек во благо отчизны.. Ну, пошли!
– Вы знаете, - тот направился по тропинке, - а у нас чепе…
– Ага, - Прошин шел следом. - Какое?
– Дискуссия с самого утра. Выступление Авдеева о том, что многоячеечный датчик - это хорошо. Доказательства вообще подозрительные…
– Вы занимаетесь «Лангустом», - сказал Прошин. - Прекрасная тема.
– Слушайте.. - Лукьянов обернулся. Глаза его были внимательно- враждебны. - Я не мальчик. И советов не надо. Я… имею право на работу с анализатором. - Отвернулся, молча пошел вперед.
Теперь они шагали по узкой тропинке решительно, словно с какой-то целью; торопились, провалились по колено в снег… Густели тени старых елей и сосен на глубоких, сумрачных сугробах; здесь был до тяжести свеж воздух, и Прошин, хватая его рассерженным ртом, думал: «А мог бы я убить человека, шагающего впереди? Вот так — снежок скрипит, сосны
шумят… А в руке — маленький, скользкий пистолет. Или лучше — какой-нибудь фантастический распылитель материи, чтобы не мучиться при виде трупа. Елозит палец по спусковому крючку… и странно одной подошвой обрывается след — другая нога уже не ступила на землю… Да! - еще полная безнаказанность, разумеется. А вообще действительно… мог бы убить? А? Нет… наверное. Страшно! И не то, чтобы убить страшно, а то, что потом, после…
И все дело в этом «потом», все дело…»
– Я слышал, - сказал Прошин наобум, - вы преподаете в институте?
– Да, вы об этом прекрасно знаете.
– Так, может, вам стоит уйти на кафедру? Прекрасная работа, зарплата вполне…
Он посмотрел на верхушки деревьев. За ними было небо.
– Я вас чем-то не устроил?
– Всякие фокусы с датчиками — не очень красиво…
– А это не фокусы. Это желание коллектива, обоснованное производственной целесообразностью.
– Но над коллективом есть начальник… - молвил Прошин.
– И этот начальник я. - Лукьянов указал пальцем себе на грудь.
– Да? А кто же я в таком случае? - Прошин всеми силами старался держаться корректно.
– Ну, мы же все понимаем. - Лукьянов развел руками. Зачем вопросы?
– Я вижу, вы обнаглели. - Злость закипела у Прошина в горле, он даже дернул шарф, задыхаясь. - Вы…
– Ну-ну, - сказал Лукьянов, усаживаясь на ствол поваленного дерева и запахивая воротник пальто. - Где ваша чарующая невозмутимость? Давайте тихо и откровенно… Хотите?
– Ха… - Прошин, болезненно усмехнувшись, притулился к березе. -Давайте… откровенно.
– Тогда слушайте. Вы — человек не на своем месте. Вы наносите вред делу.
Лишний вы. Это я насчет лаборатории. Насчет иностранного отдела так: половина ваших зарубежных командировок не более чем болтовня по общим вопросам и наслаждение экзотикой за счет государства.
– Что-то вы много печетесь о государстве. - Прошин сплюнул твердый комочек жвачки, пробивший дырку в сугробе.
– Так кому-то надо… Потом в этом что-то есть. Идея хоть какая, смысл.
– Как же насчет кафедры? - перебил Прошин.
– Вынужден вас огорчить. Никак. Здесь мне больше нравится и работа и коллектив.
– Договорились, - равнодушно произнес Прошин. - Но тогда впредь рекомендую без глупостей. Без умничания, вернее. Приказано делать многоячеечный датчик — вперед!
И чтобы за моей спиной никаких шорохов!
– Многоячеечный датчик, - столь же спокойно ответил Лукьянов, - нам не подходит.
И пока доводы Коли не подтверждены математикой, то бишь Навашиным, ваши грозные распоряжения в силу не вступят. В них, по моему разумению, имеется опрелеленная сверхзадача…
У Прошина затяжелели, дрожа, все мышцы, все жилочки… О, как он хотел ударить сидящего перед ним человека! Ударить не расчетливым приемчиком, а грубо, слепо — в лицо; смяв все, что попало бы под кулак; вложить в удар всю силу, всю ярость…
– Вы… - Он придумывал самое большое оскорбление. - Вы мой подчиненный! И вообще… обязаны…
– Ладно… - Лукьянов досадливо стряхнул перчаткой снег с брюк и встал. - Наш спор разрешит директор. Он, думаю, не опротестует практичный вариант прибора.
