не доставлять неудобства своим присутствием. Или отсутствием, не суть важно. Мораль запрещает делать больно. Логика говорит, что без этого не обойтись. И добавляет, что причинение боли бывает на пользу'.
– Как при жертвоприношении?
Мысль Иглы заострилась и заледенела. И прошила щиты возражений – навылет.
'Нет. Как при публичной порке. Как при хирургической операции. Как при расставании влюблённого с равнодушной. Как при строгом выговоре. Боль изобрели не люди: животным она тоже известна, как членистоногим, как червям, как деревьям. Боль следует признать необходимой. Она существует объективно: как свет, как тьма. Горе и радость, печаль и довольство, любовь и ненависть – у всего этого есть своя цель. Нельзя погрузиться в свет, отказываясь замечать тьму: жизнь не исчерпывается только своей правой половиной. Ладонь, которой никак не сжаться в кулак, – уродство. Кулак, который никак не может разжаться, – другое уродство[13]. Логика должна указывать, когда следует протянуть руку другу, а когда – ударить врага. Человек, который убивает на войне, зовётся хорошим солдатом. Убивающий в мирное время есть преступник. Но тогда не преступником ли надо назвать и того, кто отказывается убивать на войне?'
– Я совсем не об этом хотел поговорить.
'Знаю. Но у логики есть ещё одно отличие от этики. Быть может, самое важное из всех. Логика не даёт лёгких ответов – и не признаёт готовых рецептов. Каждый, кто отважился поднять знамя разума, обязан заботиться о его чистоте САМ. Никто не станет думать за тебя, никто не подскажет, что хорошо, а что плохо. Жизнь в сомнениях тяжела, поэтому не бывает существ, живущих по уму всегда и везде. Любой когда-нибудь да даст себе послабление… но горе, когда отдых от работы мысли вдруг затягивается. Передышки опасны, а снова раскрутить маховик размышлений – тяжело. Некоторым это так и не удаётся'.
– Но я…
'Клин, ты не лучше и не хуже других. Твоя натура – это натура тёмного мага. Таков уж твой путь. И мой. И Стилета. И никто из нас не выбирал тьму сам. Это судьба, ученик. Всё, что мы можем сделать по своей воле, – решить, насколько далеко мы готовы зайти в эти воды. Всё, что мы должны, действительно должны, – стремиться приносить пользу при помощи зла. Это трудно. Это не принесёт нам ни любви, ни хотя бы признания. Что бы мы ни делали, сколько бы жизней ни спасли, сколько бы мук ни облегчили, нас всё равно будут бояться, ненавидеть и презирать. Так устроен мир. Утешься тем, что из страха, ненависти и презрения мы черпаем силы. В мире довольно тьмы и без нас. Некроманты существуют не для того, чтобы она стала гуще, а для того, чтобы её мощь не пропадала впустую. Мы приносим пользу тем, кто изливает на нас своё внутреннее зло. Самый строгий моралист признает, что это хорошо'.
– Но…
'Сегодня ты совершил очередной прорыв. Ты отбил все мои атаки и уцелел. Выжил. Ценой малой крови и малой боли. Но этот прорыв ты совершил не раньше, чем я сменила безопасные поленья на смертоносную сталь. Только после этого ты начал выкладываться по-настоящему. Если бы я не показала, что готова ранить тебя и даже убить, – сколько ещё ты топтался бы на пороге, лениво скребясь в дверь, ведущую к очередному уровню мастерства? Если бы ты не был ранен – как долго пришлось бы ждать подходящего случая, чтобы научить тебя азам самоисцеления? И, кстати, если бы ты не швырнул в меня нож, как долго я оставалась бы в неведении о том, что мои рефлексы бойца и чутьё на опасность остались при мне?'
– Ты не хочешь меня слушать! Я… я хотел сказать… мне понравилось. Там, в Дериге, был момент… моменты… когда мне очень нравилось происходящее. Я хотел сам взяться за… инструменты. Занять место Стилета. Я хотел этого!
'Тише. Я услышу тебя, даже если ты будешь шептать… или молчать. Тебе нравится причинять боль? А отвратительным тебе это не кажется?'
– Кажется.
'И что в тебе сильнее: жажда крови или омерзение? Влечение или страх?'
– Не знаю. Я… ведь так быть не должно!
'Почему? Как раз уравновешенность я бы назвала правильной и нормальной. Тот, кто упивается кровью, – психопат. Но боязнь крови – тоже патология. Я встречала одного чудака, который знал, что я некромант, и упал в обморок от вида красного пятнышка на моей ладони. Но это была не кровь, просто сок земляники'.
– Нормальный человек не будет радоваться крови.
'Тебе нормальным не бывать, так что успокойся. Кто-то когда-то сказал (сейчас я уже не вспомню, кто именно): не желающий быть тем, кто он есть, желает стать никем[14]'.
– Ты смеёшься?
'Есть немного. Но сейчас я скажу всерьёз. Тёмный маг, боящийся крови, смешон; он же, упивающийся кровью, страшен. Раз ты не хочешь полагаться на собственное понимание равновесия, я могу пообещать тебе, как твой учитель, только одно. Если когда-нибудь ты станешь чудовищем, жаждущим чужих страданий не к пользе людской, а только ради извлекаемой и присваиваемой силы, я тебя убью. Просто и без затей'.
Клин сглотнул.
– Верю.
– То'да п'шли спать.
20
– Так чем, говоришь, дело кончилось?
– Счастливым концом. Зло победило очень большое зло.
Антард довольно велик, но земли даже самого обширного государства рано или поздно заканчиваются. Если взглянуть на карту, граница между Антардом и краями, находящимися под протекторатом Союза Стражей Сумерек, покажется ясной и чёткой. Увы, картограф выдавал желаемое за действительное. Лукавил. Черта, проведённая им по вершинам Малого Рубежного хребта, не отражала истинного положения дел. Реальность же такова, что последний 'вольный' город Антарда лежит в двух переходах от ближайшего перевала через хребёт; первый город, признающий верховенство командоров Союза, отделяют от этого перевала ещё три с лишним перехода.
Сам же Малый Рубежный с тех пор, как его оставили медленно вымирающие тьефа, оказался никому не нужен.
Если даже в его недрах когда-то что-то добывали, то месторождения эти истощились задолго до того, как тьефа поселились в переходах и галереях, проложенных в скалах хребта в баснословные времена некими созданиями – может быть, обладающими разумом, может, лишёнными его. Имени этих созданий история не сохранила всё равно. Торговцы рассматривали Малый Рубежный не в качестве ещё одного рынка для своих товаров, но исключительно как препятствие, которое приходится преодолевать караванам, идущим с юга на север и обратно. Постоянное человеческое население хребта стремилось к нулю. В бесплодном, холодном, пустынном краю предприимчивому племени людей делать было нечего…
Именно поэтому Малый Рубежный облюбовала разного рода полу- и неразумная нечисть. Здесь ей было не слишком сытно, зато раздольно и почти спокойно. Клархи, несколько подвидов медуз, гриффисы, охотящиеся в одиночку лемены и стайные существа вроде вирр и гарпонов… все эти и многие иные существа встречались здесь едва ли не чаще, чем в горах печально знаменитого Серого полуострова с его
