Оказалось, что в наше отсутствие в лагере произошли важ¬ные события. В медчасти мнимых больных разоблачили за¬долго до того, как они успели показать все симптомы своих заболеваний. Ниточка потянулась дальше. Узнав в чем дело, отрядные вожатые и воспитатели ахнули. Состоялся большой и полезный разговор. Борьбу за привес признали никчемной затеей, а также медвежьей услугой, которую мы оказали собственному здоровью и — что особенно важно — самим принципам соревнования. Оба отряда всё хорошо продумали, взвесили и прочувствовали.
Сообщение Костика меня глубоко задело. Моя пламенная речь на уровне Цицерона теперь не требовалась никому. Об¬разец ораторского искусства бесповоротно пропал. Его можно было выкинуть на помойку.
— Сейчас-то куда бежишь?— поинтересовался Вовка Тру¬шин у Костика.
— На спортплощадку. Затеваем соревнование за прирост. Какой отряд на сколько сантиметров вырастет. Хочу на пе¬рекладине повисеть полчасика. Чтобы вытянуться…
«Речь пока не надо на помойку,— подумал я.— Приго¬дится!»
КА ЧЕ?
В нашей школе ребятам до восьмого класса часов носить не разрешают. Строгости страшные, проверки каждый день! Обнаружат часы, отдадут завучу Ольге Александровне, и они лежат у нее, пока кто-нибудь из родителей не придет. Ни¬кто не знает, сколько до звонка — изводятся все ужасно. Мишка нашел выход из положения еще в четвертом классе, когда папа подарил ему «Ракету»: стал носить часы на но¬ге. Скоро год их носит, и ни один проверяющий часов не оты¬скал. Мы всегда знаем время с точностью плюс-минус сорок пять секунд — такое отклонение в суточном ходе часов допу¬скается инструкцией.
Как-то Костик спросил:
— Послушай, Сазонов! Будь любезен, если не трудно, скажи, пожалуйста, который теперь может быть час? Сколько осталось минут до конца урока?
Мишка как-то странно посмотрел на Костика и не отве¬тил. Задумался. Тот раза три спрашивал, прежде чем Мишка отвлекся от одолевших его мыслей. Костик смертельно оби¬делся — он у нас душевно ранимый.
— Зачем,— упрекнул я Мишку, когда шли домой,— Ко¬стика расстроил?
— Нечаянно. — В Мишкиной голове все еще шел актив¬ный процесс мышления. Он повернулся ко мне: — Ты в вопро¬се Костика не заметил ничего интересного?
— Это ему было интересно, который час, — сказал я. — А ты молчал… Трудно, понимаешь, ногу поднять!
— Вопрос, который задают очень часто…
— Еще бы, — хмыкнул я. — Миллионы людей на земном шаре спрашивают у других миллионов о времени чуть ни каж¬дый миг. И получают, между прочим, ответ! Один Костик остался без ответа.
— В том-то и ужас, что миллионы, — вздохнул Мишка.— Знаешь, сколько слов в вопросе Костика? Обрати внимание: послушай — раз, Сазонов — два, будь — три, любезен — четы¬ре .— Мишка помнил всю фразу.—…Осталось — шестнадцать, минут —семнадцать, до —восемнадцать, конца — девятна¬дцать, урока — двадцать. Занимает четверть минуты, не меньше!
— Если пятнадцать секунд, — догадался я, куда гнет Мишка,— помножить на миллионы, получатся тысячи ча¬сов…
— Их человечество расходует совершенно напрасно! — воскликнул Мишка. — Впустую!
Мы с Мишкой живо представили себе толпы людей на всех континентах, островах и полуостровах день и ночь задающих друг другу один-единственный вопрос. Тот самый, который Костик задал Мишке. Вопрос занимал пятнадцать секунд, но секунды, перемноженные на миллионы спрашивающих, превращались в долгие, томительные часы пустого существо¬вания. В эти часы люди всего и делали, что интересовались друг у друга, который час. По всем признакам жизнь зами¬рала, останавливались фабрики и заводы, самолеты не взле¬тали с бетонных дорожек, застывали на синих рельсах поез¬да, корабли не бороздили океаны… Люди интересовались временем и не заметили, как сами его остановили! Над чело¬вечеством нависла угроза. Надо было что-то делать!
— Кое-что можно предпринять, — уверил меня Мишка.
— Купить всем часы, — сказал я. — Пусть смотрят!
— Нереально. Да и проблема гораздо шире. Смысл во¬проса, который задал Костик, — разъяснил Мишка, — для че¬ловечества не опасен. Важно, как его задать, в какой форме. Костик, например, потратил двадцать слов там, где можно обойтись двумя: «Который час?» Он отнял у себя и у нас пят¬надцать секунд, а мог уложиться в полторы. Научи мы Кости¬ка экономно расходовать слова, тринадцать с половиной секунд возвращались людям. Помноженные на миллионы, эти чахлые секунды вырастали в часы, заполненные упорным трудом и веселым отдыхом. Вновь начинали работать фабрики и заво¬ды, самолеты взвивались в небо, по морям плыли корабли, на них танцевали и пели… Однако не так уж трудно объяс¬нить людям, что, спрашивая который час, они должны упот¬реблять два слова, а не двадцать. Куда сложнее решить дру¬гую задачу: во всех случаях жизни обходиться наименьшим количеством слов, и таким способом экономить драгоценное время.
Мишка порылся в своей памяти, подыскивая научные тер¬мины, и провозгласил:
— Минимум слов — максимум информации!
Случай показать, что значит экономное употребление слов, представился тут же. Навстречу шел солидный человек с бо¬родкой, прогуливался. Человек приветливо помахал рукой:
— Что, ребята, в школу?— Наверное, думал, учимся во вторую смену.
— Из! — резанул Мишка.
Прохожий с бородкой пошатнулся и долго смотрел нам вслед.
Меня Мишкин ответ восхитил. Ведь еще полчаса назад всё было бы по-другому. Мы бы остановились и сказали: «Здравствуйте! Нет, мы занимались в первую смену, уроки кончились, идем домой. До свидания!» А теперь: «Из!» — и порядок! Да здравствует минимум слов — максимум инфор¬мации!
