Письмо Вероники.
'Привет, Андрей! Я тут много думала. Вообще, о жизни, о себе, о тебе. И мечтала. Девушкам моего возраста свойственно мечтать. Я мечтала встретить своего принца лет эдак через десять. Но встретился он мне гораздо раньше. А он взял — и уехал. Оставил меня одну. Что я думаю о нем? Человек он нормальный, хотя, в данное время голова его занята другим, — мыслей целый воз. Чтобы разгрести, требуется время. Я подожду. Мне всего семнадцать'.
В конце письма Вероника оставила отпечаток губ — два алых лепестка. Будто крылышки бабочки.
Смешная девочка, подумал я. Вспомнился тот злополучный вечер, когда мы с ней отправились на дискотеку, где нас поджидала неприятность. Перед глазами возникла картина: заброшенный стадион, три мерзавца, пистолет, плачущая Вероника, такси…
Вспомнив о пистолете, я зашел в спальню, встал на стул и нащупал сверток, лежащий в углублении шкафа. Тяжесть свертка убедила меня в сохранности оружия. Оставив сверток на прежнем месте, я оглядел комнату. Тахта, коврик, телевизор на табурете, окно, отдернутые шторы… Мой взгляд упал на плед, верней, на небольшой предмет, накрытый пледом. Похоже, картонный короб. Я стянул плед и увидел сейф, металлический сейф, — такие мини-ящики обычно стоят в кабинете большого начальника, бизнесмена, президента фирмы. А еще их встраивают в стене, и маскируют картиной.
Я очень удивился, повертел ручку сейфа, потянул, — дверца не поддавалась. Тогда я приподнял находку — она весила примерно 30 килограммов.
Спать мне уже совсем не хотелось.
Я позвонил родителям. Ответила мать. Родной, близкий голос, который был мне так необходим в этом чужом городе, где происходили очень странные вещи.
О чем говорят после долгой разлуки родные люди? Справляются о здоровье, то да се.
— Ты когда приехал из Улан-Батора? — осведомилась мать, как только я с ней поздоровался.
— ?!
— Ты не болеешь?
— Я здоров, мама. Как вы там?
— Суставы побаливают, да ничего. Отец, вон, баню пошел топить. Чем вас в Монголии кормили?
— Все нормально, мама? А кто вам сказал, что я в Улан-Баторе был?
— Таня, твоя знакомая девушка.
— ?!
— Мы с отцом переволновались: ты не звонишь, не отвечаешь на звонки. Засобирались было в Москву, да Таня позвонила, сказала, что ты в Улан-Батор уехал в командировку. Мы и успокоились.
— Гм… Виноват я, мама. Все так неожиданно вышло…
— Ты ездил не один?
— Не один, мама.
— Смотри, ешь вовремя.
— Ладно.
— А эта девушка, Таня, вроде хорошая и голос приятный. Чем она занимается?
— Учится в институте культуры.
— Понятно. Может, наконец, женишься?
— Гм… Тут, мама, с делами надо разобраться…
— Так-то оно так, а время идет. Тебе уже тридцать один.
— Ладно, мама. Я еще позвоню.
Положив трубку, я вскипятил на газе чайник. Заварил кофе. Положил в кружку с кипятком одну чайную ложку растворимого порошка, бросил два кусочка сахара, стал размешивать. Непривычно было пить кофе одному, без Эолли. Тоскливо. Грустно
Я выпил кофе и съел целую лепешку. Ломтики лепешки, прежде чем отправить в рот, я макал в банку с медом — подарок коктебельского пасечника Герася Осипенко. Кофе, мед и лепешка возвращали мне сил. Тяжесть в голове уходила.
Вспомнился мужчина-бомж в морской фуражке у станции метро. Интересно, где он теперь? Если встретится на улице вновь — приведу домой. Налью ему крепкий кофе и расскажу об Эолли. Хотя видом своим он угрюм, но сердцем добр, потому поймет, что у меня на душе.
Я открыл кран над раковиной, стал мыть кружку. И в это время в моей голове точно колокольчики звонко тренькнули — в памяти возникли очень ясно цифры, которые произнес мне во сне неизвестный человек: '7-7-3-5-9'.
Я вытер руки полотенцем, пошел в спальню, сел на пол, тщательно изучил кодовый замок, и, медленно двигая никелированное кольцо по часовой стрелке, установил запомнившиеся цифры. Крутанул ручку, потянул — дверца открылась.
Внутри находилась картонная коробка. Я потянул за край, но сырая картонка, не выдержав груза, порвалась. Тогда я сунул руку и нащупал продолговатый предмет — на свету он блеснул желтыми гранями. Золото. Я насчитал в коробке десять слитков. Был еще маленький отсек внутри сейфа, который был не заперт, я обнаружил в нем черный бархатный мешочек. Развязал шнурок на горле, двумя пальцами достал круглый граненный камешек. Никакого волнения я не ощущал при виде дорогой находки, лишь удивление — что за чертовщина?!
Я положил мешочек на место и закрыл сейф.
Я не знал, что думать по поводу этих драгоценностей, я вообще ни о чем не думал, — словно это происходило не со мной.
Мои мысли были заняты другим.
На столе зазвонил телефон.
Мужской голос в трубке показался мне очень знакомым.
— Андрей, это ты?
— Я. А вы — кто?
— Авдеев. Борис Авдеев. Не узнал?
— Борис…. Извините…
— Ты в порядке?
— Да.
— Чем занимаешься?
— Пока ничем. Я только вчера вернулся с Крыма.
— Выходит, я тебя случайно застал? Но, как говорится, случайностей в нашей жизни не бывает. Так?
— Да, наверное. Как вы?
— Нормально. Я в Шереметьево нахожусь. Что-то я с тобой все с аэропорта больше разговариваю. Не заметил?.. До вылета у меня есть четыре часа времени. Если хочешь — приезжай. Поговорим.
— Хорошо.
— Тогда жду. Отель в Шереметьево знаешь? В баре увидимся.
— До встречи!
Я положил трубку. И замешкался. Не зная, с чего начинать. Вроде бы надо действовать, но тело не слушалось, руки и ноги не совсем четко подчинялись установкам, идущим из головы, да и в самой голове — не ясно, туман.
Я побрел в ванную. Побриться — нечем, бритвенный станок остался в хижине на берегу моря. Оставалось принять душ. Выкупавшись, надел свежую рубашку и старые джинсовые брюки, которые отыскал в шкафу. Снял с вешалки демисезонную куртку, положил в карман паспорт и пятьсот долларов.
Во дворе я долго искал свою машину, и, не найдя ее среди припаркованных авто, поймал такси. Водитель курил 'Яву', — по запаху дыма я определил. Попросил сигарету, поскольку свою пачку забыл дома, затянулся несколько раз. И тотчас, — будто сигаретный дым помог, — вспомнил, что 'Тойоту' свою я оставил на стоянке аэропорта Домодедово, когда улетал с Трикошиным в Симферополь.
