он показал смеющимися глазами на немцев, тонущих и воющих в полноводной Икве, и крикнул:
- Ишь, купаться захотели, их благородия, господа будущие помещики. Жарко ходить по советской земле!
Я тоже смеюсь, смеются все, и те, которые выглядывают из башни, и те, которые сидят в танках, и те, которые выскочив из своих машин, гонят от берега толпу немцев, испугавшихся воплей тонущих и поспешивших вылезть из воды.
Подавшись вперёд и показывая рукой на пловцов, приближающихся к противоположному берегу, Попель кричит:
- Дайте им! Не жалейте, хлопцы, пару для гостей. Хай учатся, як в нашей воде пузыри пускать!
Со всех сторон застучали пулемёты. С восточного берега по мосту ударила с перелётом батарея.
- Смотрите, танк! - прокричал мне в ухо Никитин, показывая на зашевелившийся на том берегу куст, из которого высунулась короткая толстая пушка.
Я показал на него стоящему рядом в своей машине Кривуле и сам нырнул в башню. В прицел я увидел, что немец поспешно крутил башню, и его пушка, минуя мой танк, остановилась где-то рядом.
"В Попеля наводят", - подумал я и выстрелил в башню. За моим выстрелом последовал выстрел Кривули, и немецкий танк, опустив пушку, задымил.
У моста никто из немцев, кинувшихся в реку, не вышел на тот берег, но дальше, уже в черте города, до батальона пехоты всё-таки перебрались через реку Икву. Уходившие по шоссе на Ровно пехота, танки, артиллерия немцев вернулись и заняли оборону на восточном берегу.
Поставив в прикрытие у моста взвод Т-34 и взвод KB в роще против моста, Попель повёл нас через Дубно обратно в Подлуже, где уже располагался штаб нашего передового отряда. День был хмурый, моросило, но к вечеру тучи разошлись, и солнышко, садясь, улыбнулось нам приветливо и ободряюще, улыбнулось и скрылось. Мы проходили тихий древний город, с одной фабричной трубой, окружённый лугами и плёсами полноводной Иквы. На нём уже лежит печать войны. На западной окраине несколько больших зданий окутано дымом. Костёл зияет сорванными с петель дверями. В центре города мостовая усеяна битым стеклом витрин. На тротуарах лежат трупы убитых жителей.
*
Итог первого боевого дня передового отряда Попеля неплохой: разгромлена на марше 14-я танковая дивизия немцев, взято несколько десятков исправных танков и сотни пленных, занят и удерживается рубеж протяжением в двадцать километров: Иване-Пусте, Верба, Птыча, Подлуже, Дубно.
Как показывают пленные офицеры, у Клейста в нашем направлении действуют шесть дивизий. Это - четыре тысячи танков оперативного назначения, ещё не бывших в боях, только вчера введённых в прорыв. Их задача: захватить переправы на реке Иква, при поддержке авиации выйти на оперативные просторы в направлении Кременца и Ровно, нарушить тыл нашей армии, форсированным маршем идти до Днепра, захватить днепровские мосты и тем самым завершить окружение советских войск в Правобережной Украине. Всё это должно быть сделано за две недели. Захваченный нами в плен начальник штаба дивизии твердо уверен в успехе. Оказывается, вчера утром им было уже известно, что корпус генерала Рябышева движется на Дубно. Легкоброневая дивизия прикрытия Клейста, с которой мы вчера вели бой, обескровлена, но всё же она задержала наше продвижение. Клейст этим воспользовался и опередил нас своей 14-й дивизией с южного направления и 18-й, прошедшей на Ровно, - с северного.
Я поделился с Кривулей этими сведениями, и мы обменялись с ним мнениями по поводу осуществляемого нами замысла фронта уничтожить армию Клейста. Мнения наши сошлись: несмотря на все преимущества, которые имеет Клейст, он будет уничтожен. Этому порукой беззаветная Храбрость и преданность долгу наших бойцов и командиров, с кокон они выполняли свои обязанности во вчерашнем и сегодняшнем боях.
К этому же выводу приходит и мой экипаж за ужином, выпивая бордо, найдённое под сиденьями немецких штабных машин. Кривуля отмерил всем вместо чарки по крышке танкового термоса. Никитин и Гадючка, забыв про упущенный самолёт и улетевшего генерала, едят из одной консервной банки и подносят друг другу по чарке.
После ужина меня вызвали к комбату. Я получил задание доставить пакет командиру корпуса и приказание второму эшелону тыла - подвезти горючее и боеприпасы. Тылы дивизии стояли на южной окраине Заблотца. Я прибыл туда на рассвете 28 июня и только передал письменное приказание, как услышал крик:
- Немцы! Танки!
С начальником отдела кадров штаба капитаном Стадником мы выбежали на шоссе, на которое вытягивалась колонна ремонтно-восстановительного батальона.
- Лёгкие танки, до пятидесяти штук. Идут во ржи. Пехоты не видно, доложил капитану Стаднику его
помощник, старший лейтенант Харченко, подскочивший на "пикапе".
- Взять гранаты, всем строиться повзводно, шофёрам остаться, - подал команду капитан Стадник.
От машины к машине вдоль колонны полетело:
- Гранаты! Строиться!
Среди пробежавших я увидел знакомого мне политрука Белевитнева. Он побежал в рожь со взводом резервных танкистов. Я, по указанию капитана Стадника, занял со своим танком позицию за крайними домиками, чтобы встретить отсюда наступающих огнём с места.
Немцы уже подошли на дальность выстрела, но мне их почти не видно. Лёгкие танки, вооружённые одними крупнокалиберными пулемётами, совсем утонули во ржи. Очевидно, и немцы мало что видят вокруг себя.
Я решил бить по передним танкам, рассчитывая, что задние, увидев горящие машины, повернут обратно.
Первые снаряды я послал в два немецких танка, далеко обошедших наш левый фланг и мчавшихся по шоссе к хвосту колонны. Повторяться не пришлось: оба танка пустили густые клубы дыма. Однако справа, совсем вблизи меня, поднялась винтовочная трескотня, зачастили взрывы гранат. Я поспешил развернуть свою башню, но стрелять не смог. Волнующаяся рожь была испятнана комбинезонами наших ремонтников и ребристыми шлемами резервных танкистов. Они били из винтовок по приближавшимся танкам, бросали гранаты, ныряли в рожь и появлялись уже в новом месте. Я восхищался ими и досадовал, что мешают мне стрелять - неизбежно попал бы в них. Впрочем, стрелять и нужды не было. На моих глазах экипажи немецких танков выбрасывались из своих башен в рожь.
Когда я высунулся из люка, чтобы оглядеться вокруг, стрельба прекратилась. По неподвижно стоявшим во ржи немецким танкам лазали наши бойцы. Только один танк, дымя выхлопной трубой, надрываясь, стремился уйти подальше от места боя. Он был уже на недостигаемой для меня дистанции. Сплюнув с досады, я вылезаю из башни. Ко мне подошёл капитан Стадник.
- Ну, что? - спросил я его.
- Три подорваны, двенадцать целы и невредимы. Крутились, крутились немцы по ржи, видят - гранаты со всех сторон, бросили танки и сбежали.
- Э, шкурка у них тонка! - подбежав к нам, засмеялся какой-то командир. - Сейчас захвачу тягачи, и повезём комдиву боевой подарочек от тылов.
...Вспоминаю эту стычку и думаю: роль моя в ней - пустяковая. Это гранатомётчики, невидимые во ржи, решили её исход, голой грудью пошли они против немецкой брони, врукопашную схватились с ней, и немецкая броня сдала.
Как сейчас вижу: вот они идут, молодые, весёлые, упоённые победой. Война познакомит с вами весь мир!
На пути в штаб корпуса, свернув в селе Крупец с шоссе на полевую дорогу, я остановился, услышав какой-то гул. Не пойму, откуда он. Впереди, к селу Ситно, - чистое поле ржи, на шоссе никакого движения. Всматриваюсь в опушку леса, что в полукилометре от меня. По опушке стелется сизый дымок. Что это такое? Ведь там у шоссе штаб Рябышев!
Внезапно из леса стрелой вылетают танки БТ: один, второй, а за ними несётся развёрнутый в боевую линию строй остроносых, быстроходных машин. Они летят по ровному полю вдоль шоссе, ныряют в волнах зелёной ржи.
- Наши идут в атаку! - с восторженной дрожью в голосе крикнул Никитин. - Ну и лихо идут!
И он вылезает на башню, весь подаётся вперёд, чтобы не пропустить ни одного движения атакующих.
- Такого мы ещё не видали! - кричит он мне. С радостно бьющимся сердцем я подымаюсь к нему. За мной высовывается Гадючка.
Однако где же противник? Слева - ровное поле, оно окаймляет виднеющиеся вдали сады и крыши села Ситно. Там тихо и спокойно. Только вверху в солнечной голубизне что-то вдруг случилось: как будто разошлись густые фиолетовые чернила. Гигантские фиолетовые ленты прочерчивают небо, изгибаются над мчащимися в атаку нашими тапками.
- Вот, гидра, пустила чернила, - ворчит Гадючка. - Ну, теперь держись, хлопцы, налетят, стервятники! - Он с досадой махнул рукой и скрылся в свой люк.
И у меня защемило сердце. Осматриваюсь, настораживаюсь. Слева, оттуда, где всё брызжет солнцем, доносится грохот, кажется, что там сбрасывают листовое железо, и близко от меня свистит снаряд, пролетающий в сторону леса.
Теперь ясно. Немцы в селе Ситно. Огнём с места встретили они нашу атаку. Уже не слышно отдельных выстрелов - они слились в оглушающие раскаты.
Вот уже наши танки отделяет от села только узкая зелёная полоска. Несколько танков застыло на бегу. Одни горят, другие стоят, окутанные голубоватым прозрачным дымом. Оставшиеся в строю стремительно несутся к густо-листным садам села, которые встречают их в упор орудийными выстрелами. Вот герои ворвались в село, вот сомкнулись за ними сады. Лязг и гул артиллерии утихает. Поднимающееся к зениту солнце пожелтело, поблёкло от расплывшегося по небу дыма.
- Всё кончено... - шепчет Никитин. - Засада! - вдруг со злостью вскрикнул он. - Товарищ
