утра, пробурчала Ирина и взяла трубку.
— Здравствуй, дочка, — раздался приветливый голос отца, и Ирина улыбнулась. — Как прошла ночь?
— Не очень, — честно призналась молодая мама. — Алеша почти не спал. У него режется зубик, а то и два. Вот он и беспокоится.
— Бедная ты моя девочка, — искренне пожалел ее отец. — Наверное, тебе сейчас не до меня, но я хотел тебя попросить кое о чем…
— Пап, ты же знаешь, что мне все время до тебя, — тут же возмутилась Ирина. — Ты ведь у меня один остался. Не считая, Алешки, конечно. Но он маленький еще, с ним особо не пообщаешься. Хотя я уже несколько раз пыталась. Не ладится у нас как-то разговор. Он сразу плакать начинает и что-то от меня требовать. Пока догадаюсь, чего именно, на разговоры не остается сил.
— Об этом я и хотел с тобой поговорить… — загадочно отозвался отец и вновь замолчал.
— О чем? — не поняла Ирина. — О том, как люди сходят с ума?
— Да что ты говоришь такое, дочка?! — возмутился мужчина. — Об общении… Я хотел поговорить с тобой об этом.
— Тебе тоже не хватает общения? — начала раздражаться Ира. — Так навещай нас почаще. Получается, у нас с тобой общая беда. Будем бороться с ней вместе.
— Лучше ты к нам. А? Ир? Приезжай к нам. Прости ты дуру эту, — болезненным, звенящим от напряжения голосом, наконец, выговорил он.
— Опять ты за свое, — вздохнула девушка и осторожно потрогала лобик спящего сына. — Пап, мы с тобой сто раз на эту тему говорили. Не хочу я видеть ее, не хочу и не могу. Она мне всю жизнь искалечила, а я буду улыбаться ей, как ни в чем не бывало. Неужели ты этого не понимаешь?
— Понимаю я все, — тяжело вздохнул он. — Но ведь и она измаялась вся, Ириш. Слоняется по дому, как тень. Не знает, куда себя девать. Ни красится, не расчесывается. Даже в зеркало смотреться перестала. Я ее никогда не видел такой. И мне за нее страшно. Слышишь, девочка? Мне страшно за нее.
— Странно, — равнодушно отозвалась девушка. — Обычно она действует другими способами. Лежит в койке и целыми днями смотрит телевизор, закатывая глазки, лишь когда кто-то заходит в комнату. Видимо, теперь у нее другая роль. Решила попробовать себя в другом амплуа. Растет наша мамуля, растет.
— Неужели ты настолько возненавидела ее? — отчаянно вскрикнул отец.
— Папа, она отняла у меня все! — с трудом сдержав чуть было не сорвавшийся с губ крик, звенящим шепотом, отчеканила она. — Любимого человека, надежду на счастливое будущее, семью, о которой я так мечтала! И все из-за ее прихоти! Из-за ее непонятных амбиций и…
— Марина! Что с тобой, Мариночка! — прервал ее отдаляющийся голос отца. Через секунду последовал глухой удар, словно на землю бросили мешок с картошкой. Ирина почувствовало как бешено заколотилось ее сердце, дыхание перехватило.
— Папа, папочка! — в полный голос закричала она, уже не боясь разбудить ребенка. — Что у вас случилось? Ответь мне, пожалуйста!
Но в трубке воцарилась полная тишина. Зато мордочка малыша стала резко заливаться яркой краской. Он сморщил лобик, открыл сонные глазки и закричал во всю свою младенческую мощь. Ирина бросила трубку на рычаг, схватила его на руки и забегала по привычному маршруту: правый угол — левый угол, правый… В очередной раз упершись взглядом в острый косяк, она замерла.
— Что же я делаю, Алешенька? — глядя прямо перед собой, обратилась она к сыну. — Что я творю? Ведь она моя мать! Моя родная, любимая мамочка! Какая бы она ни было, что бы ни творила — другой у меня не будет!
Ирина положила крошечный сверток на кровать. Малыш, уставший от бессонной ночи, даже не пошевелился. Он вновь заснул.
Девушка надела на себя первое, что попалось ей под руку, спешно расчесалась, плесканула в лицо прохладной водой и вызвала такси. Когда автомобиль подъехал, она завернула малыша в стеганое одеяло и бросилась на улицу.
Всю дорогу девушка пыталась дозвониться отцу на сотовый телефон. Но он не брал трубку. В сотый раз, слушая длинные гудки, она заплакала. Ей было очень страшно. Это чувство закралось в ее сердце в ту самую секунду, когда она услышала тот странный глухой звук. Где-то в глубине души она давно поняла, что произошло. Но она не вынимала этого понимания из глубин своего подсознания. Слишком ужасным оно могло оказаться. Настолько ужасным, что она просто этого не переживет.
Карета скорой помощи как раз отъезжала от родительского подъезда, когда такси с Ириной затормозило около него. Девушка, прижав к груди малыша, бросились вслед автомобилю с красным крестом. Но та, включив мигалку, быстро влилась в шумный паток машин и скрылась в автомобильном море.
Опустив голову и бесшумно плача, поплелась она в родную квартиру. Дверь открыл посеревший и как-то резко осунувшийся отец.
— Увезли нашу маму, — растерянно посмотрел он на дочь. — С сердцем у нее плохо стало. Говорят, инфаркт. Меня с собой не взяли. Почему-то. Вот, собираюсь ехать к ней сам.
— Прости меня, пап, — шагнув через порог, Ирина уткнулась в широкую отцовскую грудь и надрывно, громко зарыдала.
Малыш, зажатый между двумя взрослыми людьми, недовольно напрягся, выгнулся и огласил квартиру звонким криком.
Ирина вздрогнула, отстранилась от отца и, заставив себя успокоиться, принялась укачивать сына.
— Это ты нас прости, доча, — глядя на прямую девичью спину, тихо сказал он. — Никудышные тебе родители достались.
Только Ирина его не слышала. Алеша заходился громким плачем, давясь собственными рыданиями и у нее никак не получалось успокоить его. Минут через пять она услышала голос отца:
— Ириш, я в больницу. Как только что-то узнаю — позвоню.
Девушка побежала к двери, но не успела. Тихонько щелкнул ключ в замочной скважине и все внешние шумы стихли. Остался только надрывный детский плач, которым последние три месяца была наполнена вся Ирина жизнь. Молодая мама глубоко вдохнула, промокнула невольно пробежавшую по щеке слезу и, натянув на лицо улыбку, поспешила к малышу.
Алеша успокоился только к вечеру. В незнакомой обстановке, окутанной густым запахом лекарств, ему было неуютно и страшно. Да и вредный зубик никак не хотел прорываться сквозь упругую десну. Во рту все саднило и чесалось, раздражая малыша все больше и больше.
Ирина тоже не находила себе места. Ей казалось, что ноги превратились в мраморные колонны. Она с огромным трудом передвигала ими, укачивая малыша. Как только она садилась на диван, Алеша просыпался и вновь открывал свой розовый ротик. Тогда она вскакивала, как ошпаренная, и продолжала свой бесконечный бег по комнате. Несколько раз, сквозь недовольный детский крик, ей слышалась телефонная трель. Тогда она бежала в коридор, хватала прохладную трубку и прижимала ее к уху. И, в очередной раз досадливо вслушиваясь в длинный, бесконечный гудок, она раздраженно швыряла трубку на рычаг.
Телефон зазвонил, когда Алеша, измученный собственным плачем, уснул крепким сном. Даже громкая трель, разрубившая на части полную мерную тишину, не нарушила его покоя.
— Алло, алло! — закричала Ирина, почувствовав ухом знакомую прохладу. — Я слушаю!
В трубке что-то шипело и скрипело. Голос отца еле пробивался сквозь эти звуки. Но Ирина разобрала главное:
— С мамой… все хорошо.
Она еще долго держала трубку и улыбалась, слушая быстрые торопливые гудки. Ирина была уверена, что теперь и у них все будет хорошо. Они все поняли, все переоценили, научились любить и понимать друг друга. Больше они не будут играть в настоящую крепкую семью, хватаясь за тонкую, постоянно ускользающую видимость благополучия. Теперь они будут самой настоящей, нерушимой ячейкой общества: она, ее родители и ее сынишка. А больше им никто не нужен.
В первое воскресенье апреля Ирина по привычке собиралась на кладбище. Давно, еще в прошлой
