вина. Многие из вас получили в этом году правительственные награды и я еще раз благодарю всех вас за отличную службу. Вам выпало служить в непростом месте. У ваших сверстников в Союзе служба и легче и проще. Но именно тут, — комбат показал себе под ноги, — из сопляков рождаются мужчины. Где бы вы ни были — вы уже никогда не будете теми мальчиками, которыми пришли на призывные пункты. Вы возмужали в Афгане. Окрепли нравственно и физически. Закалка, которую вы получили в батальоне, будет с вами всю жизнь. Хочу пожелать тем, кто увольняется в новом году — дослужить до дембеля, а молодым желаю дожить до следующего Нового Года.
От аплодисментов задрожали хлипкие стены и оцинковка цэрээмки.
Комбат сказал хорошо и понятно. Он занял свое место за столом и только теперь все почувствовали как проголодались. Несколько минут шло поглощение плова, а когда наступило первое насыщение, цепочки солдат потянулись к выходу не перекур. Ночь долгая, зачем за раз обжираться? До утра на всех всего хватит.
С наших двух столов исчезли деды и черпаки. Минут через десять человек пять вернулись и Гулин сказал:
— Духи, вас ждут в каптерке.
Переглядываясь между собой и пожимая плечами мы вылезли из-за стола и пошли туда, где нас ждали. Когда мы открыли дверь, то первое, что услышали, был встревоженный голос Полтавы:
— Закрывайте быстрее! С ума что ли сошли? Спалить нас хотите? Шакалье по батальону лазает, а вы дверь расхлебениваете!
Посреди каптерки стоял открытый тридцатишестилитровый термос из которого жутко несло дрожжами. Кравцов, как заправский виночерпий, разливал брагу:
— Давайте, мужики, — он зачерпнул кружку и поднес мне, — с Новым Годом!
Мы по очереди принимали и выпивали бражку. Веселело…
В столовую мы вернулись в донельзя приподнятом настроении. Под столом Гулин сунул Нурику косяк:
— На ваш призыв. Смотрите, не спалитесь.
Нурик положил косяк в шапку.
— Подводим итоги конкурса тортов и стенгазет! — провозгласил Скубиев.
А чего тут подводить? Ингредиенты у всех были одинаковые: печенье, масло, сгуха. Поэтому и торты разнились между собой только по форме. Самым красивым и вкусным был признан торт разведчиков. Правильно — у них в соседней палатке живут повара, наверняка это они подсказали добавить для цвета кофе. Да и сам торт тоже скорей всего помогали делать. А то, что лучшей была признана стенгазета четвертой роты — тоже ничего удивительного: у них замполит как Левитан рисует.
Поди, переплюнь.
Подошедшие оркестранты разобрали инструменты и вдарили «Modern talking». Хлебнувшие бражки пацаны выскочили праздновать на проход. Танцевать без девчонок было совсем не интересно, но веселье требовало выхода и каблуки впечатывали в бетонный пол от души. Следующей была лезгинка и все, кто родился от Ленкорани до Майкопа по обе стороны Большого Кавказского хребта, хлопая ладонями в такт музыке, образовали круг, в который впрыгивал то один, то другой джигит для того, чтобы сделав несколько замысловатых па, вернуться на свое место и хлопать, глядя как выкаблучивается еще один сын гор. Кавказ плясал очень хорошо и красиво, поэтому музыканты дали «наурскую». Я так плясать не умел, поэтому смотрел на круг с джигитами со стороны. Сзади за рукав меня потянул Нурик:
— Ты до утра тут стоять будешь?
— Пойдем, Сэмэн, — позвал Тихон.
Мы вчетвером зашли в нашу курилку, задвинулись глубже под масксеть и Нурик Вынул из шапки косяк:
— Взрывай, Женек.
Красный огонек поплыл в темноте по кругу. Нурик сунул руку под лавку, пошарил там и вытащил пластмассовую литровую фляжку. Отвинтив крышку, он отхлебнул из нее и передал фляжку по кругу вслед за косяком. В курилке густо пахло коноплей и дрожжами.
— Нурик, откуда?
— Цх, — ответил потомок кочевников, — на этих дедов надейся… Земляки с четвертой роты подогрели.
— Цены нет таким землякам.
— Пойдемте смотреть телевизор, — предложил Тихон.
Я уже порядком окосел и мне хотелось принять горизонтальное положение, однако в палатке меня ждал Облом Иваныч — все кровати были заняты: три взвода смотрели новогодний «Огонек». Были заняты не просто все кровати, а даже второй ярус: рискуя обрушить панцирную сетку на головы сидящих внизу на втором ярусе сидело по три-четыре человека на кровати. Вообще «сидело» это сказано неверно. Шло небыстрое, но постоянное движение. Кто-то уходил, кто-то приходил и занимал свободное место. В столовой продолжался праздник и часть людей была все еще там. В каптерках разливалась брага и нужно было заглянуть и туда. По трое, по четверо, по пятеро выходили черпаки и деды для того, чтобы взорвать очередной косяк. Словом, был полный отдых, свободный от шакальего догляда. Каждый отдыхал как хотел и никто не заметил как часа в три ночи к нам в палатку заглянули Баценков и Скубиев, ничего не сказали, ни в чем не упрекнули, не почуяли ни запах дрожжей, ни вонь конопли, а, не делая замечаний и не вступая в полемику с перепившимся и обкуренным личным составом, тихо удалились догуливать к себе в модуль.
Ох, мудёр был наш комбат!
Он слишком себя уважал для того, чтобы роняя свое достоинство увещевать нетрезвых солдат вверенного ему батальона. Зачем? Все равно не поймут, потому, что уже слово «мама» не выговаривают. Пусть проспятся. До утра. Утро вечера не просто мудренее, а еще и трезвее.
В семь часов утра комбат в одних спортивных трусах и кроссовках на босу ногу зашел в палатку второго взвода связи где на восемнадцати кроватях вповалку спали человек сорок. Трезвые никогда бы не разместились, а пьяному — ничего: ножки поджал под себя и спит…
Втроем на одной кровати.
— Подъем! — скомандовал Баценков и все, недавно уснувшие, по очереди стали просыпаться и продирать глаза.
— Построение взводу связи, разведвзводу и хозсброду через пять минут перед палаткой, продолжал лютовать комбат, — Кто на сколько минут опоздает, тот столько суток проведет на гауптической вахте. Время пошло.
Ровно через пять минут три взвода, пошатываясь и отчетливо пованивая перегаром, стояли на передней линейке. Смотреть на комбата без одежды было холодно и противно.
Бр-р!
— Вы, юноши, охудели, — комбат прохаживался вдоль строя, — совсем пить не умеете. К вам в палатку заходит целый майор, а вы даже булками не пошевелили для того, чтобы подвинуться и дать место. Раз не умеете пить, то будем изгонять из вас зеленого змия. Кросс три километра. Норматив двенадцать минут. Время отсекаем по последнему. Кто не уложится — перебегает все подразделение. Бегом — МАРШ!
Разумеется с первой попытки не уложился никто. Не то, что последние, а даже первые не пробежали быстрее четырнадцати минут. Мы добегали до финиша и сгибались пополам, хрипя и выплевывая на песок сопли и слюни. Комбат дал нам минут пятнадцать на отдых и запустил нас на старт еще раз. На втором забеге все уже проснулись и протрезвели. До каждого дошло, что комбат не шутит и бегать можно до вечера, пока не научимся укладываться в отведенный норматив. Собрав оставшиеся силы и волю три взвода набегали на финиш. Взмыленные лица, выпученные глаза, распахнутые рты, до предела раздутые легкие и одна только мысль: «уложиться, уложиться, уложиться».
Выслушав наши хрипы и стоны, удовлетворенно осмотрев наши умирающие туловища, комбат смилостивился:
— Умывайтесь и идите на завтрак. На развод не опаздывайте.
После шести километров быстрого бега по сыпучему песку все протрезвели и поумнели. Каждый понял: праздник кончился, начались будни.
