за скверные мысли. Сегодня дурной день. Завтра же поднесу вам дары, буду поститься и припаду к Пустоте…
Свечи на алтаре, казалось, услышали его — пламя дрогнуло, как на сквозняке, зачадило, едва не погасло, а потом дружно взвилось. Боги услышали Мастера. И подавали ему добрый знак.
«Вот всё и решилось. Иду». Он вдруг отчётливо понял, что с нетерпением ждёт новую Игру. Большую, рискованную и азартную, с правильной раздачей. Валет он, прах побери, или не валет? А если Боги будут милостивы к нему — очень может быть, что и козырный…
Козодоев. Не остынет
День был воскресный, благостный. Природа явно это чувствовала и торжествовала вовсю. В синем небе не было ни облачка, ветерок баюкал разомлевшие цветы. В такой день хорошо выкинуть из головы всё суетное, активно отдохнуть и набраться положительных эмоций на предстоящие будни…
Старший прапорщик Козодоев и старший лейтенант Сипягин этим, собственно, и занимались. Нет, они не взмывали на парапланах и не обкатывали в карьере новенький квадроцикл. По-настоящему, по- мужски работали руками и головой — приводили в божеский вид скособочившуюся баню. А та была хоть с виду и маленькая, но без смётки и опыта поди совладай. Подкопать, поддомкратить, реанимировать венцы, заменить гидроизоляцию и вернуть сруб на фундамент… Говорят, настоящий мужчина, помимо прочего, непременно должен выстроить дом. Или, по крайней мере, как следует отремонтировать. Так вот, облезлую милицейскую общагу было не узнать. Теперь это была не общага, а уважаемое общежитие. В котором не на головах ходили в пьяном угаре, а — жили. У особнячка появлялось всё больше сходства с дворцом, который маленький Вовик с мамой когда-то видели в Репине. Крыша в два слоя крыта суриком, на стенах — свежая штукатурка, в окнах — стеклопакеты, в сортире — импортные бактерии, прожорливые, как пираньи. Строго по отвесу выправлена ограда, а на воротах — красная звезда.
И всё это — стараниями Козодоева и Сипягина. Без толку сетовать на жизнь, сидя сложа руки и дожидаясь, чтобы кто-то осуществил твою мечту и поднёс тебе на блюдечке. Дулю! Не осуществит и не поднесёт. Мечту можно воплотить только собственными руками…
Собственно, поначалу вкалывал один Козодоев, остальные предпочитали крутить пальцами у виска. Однако пример оказался заразительным. Во всяком случае, для Сипягина. А вот Кузнецов и Сергеев вообще постепенно перестали показываться. Кто-то видел их у китайцев — грязных, опустившихся, занятых самой подлой работой…
Что ж, у каждого свой путь.
Солнце между тем поднялось высоко. Сипягин стряхнул пот со лба, с удовольствием оглядел баню, потом повернулся к Козодоеву:
— А что, Сергеич, стало как надо, перед ужином можно будет и попариться… Кстати, не в курсе, что там Иваныч состряпал?
Две недели назад, основательно подковавшись теоретически, они переложили нещадно дымившую печку. Бережно высушили, потом стали топить — и дедушка-партизан, ни слова не говоря, взялся за ухваты.
— Щавель в огороде собирал, это я видел… — почесал в затылке Козодоев. Тоже вытер лоб и кивнул: — Э, а вон и сам Иваныч, лёгок на помине. Это хорошо, долго жить будет.
Действительно, на высоком крыльце показался хозяин дома — Григорий Иванович. Всё в тех же полотняных штанах и длинной рубахе, похожий на святого угодника. И по обыкновению, не один. Рядом с его бородой торчала борода Георгия, такая же белая и торжественная.
— Ты только глянь, как поставили-то ладно, — посмотрел старец на баню, потом — с одобрением — на вспотевших офицеров. — Обед готов, архаровцы, можете идти жрать. А можете и нас дождаться, мы, Бог даст, скоро. В общем, хлёбово в чугунке, скоромное в латке, запивка в бадье на холодке доходит… Не маленькие, разберётесь!
Вот уже которую неделю, большей частью по выходным, Григорий с Георгием ходили в народ. На площадь, к заблудшим, к угодившим в бесовскую стихию. Иваныч не по годам ловко забирался на постамент к отставному вождю и вещал оттуда, словно с амвона. Если бы доктор Эльза Киндерманн могла его слышать, она точно вспомнила бы пророчества Мрачной Веледы. Старец Григорий предрекал скверну, погибель, прегрешения и всеобщий конец. Георгий звенел антикварным колокольцем, натягивал цепь и с удовольствием подбирал окурки. Народ подходил, радуясь бесплатному цирку. Милиция же к Иванычу не приближалась на пушечный выстрел — чего доброго, потребует арендную плату.
— Идите, Григорий Иваныч, спокойно, — кивнули Козодоев и Сипягин. — Мы вас подождём, нам тут ещё мусор убирать.
— Каждому воздастся по делам его, не забывайте это, архаровцы, — посмотрел на них благожелательно дед. — Ну, с Богом… давай, Георгий, веди.
Закрыв за ними ворота, Козодоев опустил в колодец ведро. Оно царапнуло по дну, и он уже с привычной хозяйственностью подумал, что колодец надо будет почистить. А то совсем песком заплывёт.
Вода в Пещёрке, даже водопроводная, была отменного качества, но в этом колодце её отличал совершенно особенный вкус. Может, оттого, что Козодоев сам сколотил аккуратный домик и приспособил на цепь новенькое ведро?..
В это время на улице проскрежетали тормоза, хлопнула автомобильная дверца — и показался хмурый старшина, помдеж по отделу.
— Владимир Сергеич, поехали, тебя срочно к начальству. Кузьмич сказал, чтобы лётом. У нас там такое… Вернее, Владимир Сергеич, у тебя!
Старшина смотрел на Козодоева так, будто тот попал в огромную беду. И помдеж решал про себя: то ли руку протянуть, то ли падающего толкнуть.
Тут надо сказать, что сослуживцы относились к Козодоеву очень по-разному. Особенно со дня великой стирки в лесном озере. После этого от него какое-то время форменным образом шарахались, потому что он перестал быть понятным. Тоже выискался, понимаешь, архангел в мундире, совесть ходячая, прыщ, заноза, фурункул!.. Однако постепенно большую и лучшую часть пещёрской милиции начала одолевать совесть. «А мы-то, а мы? — вопрошали себя стражи порядка. — Нам ведь тоже родина доверила блюсти закон, вершить порядок и справедливость… А мы-то, блин, а мы?..»
В итоге случилось невероятное — люди в форме начали понемногу меняться. Не так драматично, как сам Козодоев, но очень заметно. Перестали бить людей, подбрасывать наркоту и патроны, заниматься крышеванием и поборами, приторговывать конфискатом… Впрочем, кое-кто в отделе с ненавистью посматривал ему в спину, крестил за глаза штрейкбрехером, иудой и стукачом и сулил: мол, достукается.
— Ну, если надо, то поехали, — кивнул старшине Козодоев и как был — в тельняшке, кедах и тренировочных штанах — направился к УАЗу.
Клацнуло сцепление, истошно заблажил мотор, рулевой сержант выругался сквозь зубы — такую твою мать. Какой рост преступности, какой социальный план? Вот то, что первая не включается, — это да. Действительно беда.
— Ну так что там случилось-то такого срочного? — повернулся к старшине Козодоев.
Помдеж пояснил, что в отделе объявилась баба с пацанкой и с кляузной заявой, из которой следовало, что пацанка являлась плодом преступной связи означенной бабы и его, старшего прапорщика Козодоева. Да не простой связи, а гнусного насилия, после коего он подался в бега. Ну а баба, понятно, его повсюду искала и вот, слава Богу, нашла. И теперь хочет одного — справедливости. В лице российского суда, сурового к лиходеям.
— Во стерва! — наконец врубил передачу сержант. Резко, так, что охнул глушитель, надавил на газ и тронул машину с места. — Мать её…
«Ох-х-хренел…» — огрызнулся УАЗ, выпустил сизый выхлоп и ревущим болидом покатил по тихим улочкам Пещёрки. До центральной площади, где стоял оплот законности, ехать было всего ничего. По
