Когда стану миллионером…
Прославленный друг мой Эдуард Успенский в жизни суетник, каких поискать, и когда смотришь на его фотографии, вроде, он и там дергается и кричит: «Главное, мужики, больше писать, пробивать свои вещи, утверждаться!». Какая-то чертовщина! Маленький, носатый, вертлявый, Успенский не пьет (хотя, вроде когда-то выпивал, и не слабо) и не курит, и за женщинами особо не волочится, ну разве что изредка (хотя заглядывается на них частенько), и понятно, близкими друзьями мы никак быть не можем, но все же считаемся друзьями, хотя за сорок лет, что знаем друг друга, виделись не более сорока раз — в среднем, по разу в год. Так что, скорее мы приятели. Что касается женщин, в молодости и зрелом возрасте Успенский все же за ними ухлестывал — прозаик Анатолий Членов мне не раз говорил:
— Мы с Эдиком развлекаемся с девочками. Присоединяйся к нам!
В ЦДЛ Успенский заглядывает редко — только по делам. Подозреваю, он презирает нас, алкашей и трепачей. Собственно, чего подозревать — вот вспомнил, пожалуйста! Я позвонил ему — надо было в чем- то помочь Обществу защиты животных. А он, не дослушав:
— Ленька, не морочь мне голову. Делай сам, не ленись. Потрать на это денек, поменьше выпьешь в ЦДЛ, здоровей будешь.
— Что ты мелешь? — говорю. — К тебе прислушаются, у тебя имя, а я для них ноль.
— Пойми, я разрываюсь на части, — отвечает. — Мне надо сделать то-то и то-то. А ты все вечера напролет просиживаешь в ЦДЛ. Удивляюсь, кстати, когда ты пишешь? — дальше он четко обозначил, куда надо пойти и что кому сказать, и заключил: —…Если надо подписать, я всегда готов, ты знаешь.
Вот так! Он давал понять, что всесильные, масштабные не занимаются мелочами, что для него всякие разговоры на отвлеченные темы — досадные помехи, что его бесценные мозги настроены на великие дела.
Успенский вечно спешит, носится, словно пришпоренный, словно у него сзади ракета; не говорит, а выдает пулеметные очереди (не успеешь переварить одно, как он уже шпарит другое), не может спокойно посидеть, поговорить с приятелями (дает понять, что он мастер и его время дорого стоит), даже не приезжает на похороны друзей — не хочет лишний раз тревожиться, эгоист, себялюб, негодник. Хотя, каких друзей?! У него только партнеры, ведь дружба это нелегкая ноша, дружить-то надо уметь, то есть жить не только собственной жизнью, а Успенский свое жутко плотное время не собирается транжирить попусту, он «делает дела»; он, напористый — да что там! — бешеный до истеричности — весь в делах; он как бы говорит: «у меня божий дар и я должен быть жесток».
В творческом котле Успенского чего только нет: он пишет стихи, песни, повести, пьесы, рассказы, сказки, учебники, теле- и радиопередачи и выступает как ведущий, при этом балаболит не умолкая и даже поет (такой охват; у него страшная ненасытность, и понятно, он гребет деньги лопатой). Ясно, при такой всеядности, он не очень-то следит за качеством текста; у него получаются механические сцепки между эпизодами, некая скачущая проза, а часто и просто потребиловка, низкопробные однодневки (например, сценарии на телевидение он пишет со скоростью звука — ну, и ясно, с такой же скоростью они лопаются).
Еще будучи студентом технического вуза, Успенский участвовал в КВН и, считая себя ценным «веселым и находчивым», по его словам — никогда не ездил на уборку урожая, а недавно по телевидению с гордостью заявил:
— Все студенты поехали на целину, а я отказался.
В литературу, как он сам говорит (опять-таки по телевидению), его «впихнул» Б. Заходер, а помогали З. Герд и Кира Смирнова. Но еще раньше на радио его пристроил Литвинов (и еще парочку «своих» — Лившица и Левенбука — они вели «Радио няню»).
— Юморок у Успенского невысокого класса. Успенский с самого начала встал на путь саморекламы, — сказал требовательный к литературе Марк Тарловский.
С этим нельзя не согласиться, и скажу больше — у Успенского и его компании нет ни самоиронии, ни чувства меры (последнее качество начисто отсутствует у большинства «богоизбранных», зато самовосхваления — хоть отбавляй!). Успенский блестящий пример того, как человек небольших способностей, благодаря деловой хватке, настырности, связям и скандалам, стал известным, кричаще богатым и пользуется незаслуженной славой.
В начале «перестройки» прыткий Успенский, проанализировав ситуацию, быстро смекнул, что к чему, и организовал собственное издательство «Самовар» и хотел строить завод по производству бумаги из макулатуры (ему явно тесно в литературном пространстве, да и в любом другом) — в то время он параллельно судился с кондитерской фабрикой и с агентством авторских прав — выбивал из них деньги, воевал с Комитетом по печати из-за больших налогов, и с Комитетом госбезопасности, который «подложил взрывное устройство» под его машину — такая у него могучая сила и скандальная известность; он производит впечатление человека, способного сделать невозможное. Скандалы для него образ жизни, он взахлеб трезвонит о них при каждой встрече, и получает от них прямо-таки мальчишеское удовольствие. Недавно по телевидению на вопрос ведущего «что принесло вам известность?», гордо, любуясь собой, заявил:
— Скандалы! Я боец! Пока своего не добьюсь, не успокоюсь… Я никого не простил, всех негодяев помню поименно (и это в шестьдесят пять лет! Он готов все и всех смести на своем пути).
Понятно, многие талантливые конфликтны, но Успенский, горячий, всесведуюший ум, явно перебарщивает. Кстати, не могу понять, почему Успенский судился с фабрикой, неужели за слово «Чебурашка»? Но ведь это слово принадлежит Далю. Уж если на то пошло, судится за этикетки должен художник, который нарисовал куклу.
Кстати, недавно какой-то музей (то ли в Саратове, то ли в Воронеже) обнаружил у себя истинного деревянного Чебурашку и показал его по телевидению. Это стало сенсацией. Работники музея собираются подать на Успенского в суд.
У нашего персонажа всегда прорва обширных планов, он, оборотистый, свое дело знает четко, знает, что будет делать завтра, послезавтра, через месяц — у него адская творческая жадность, боевой дух — он, шизик, готов делать все, охватить весь мир, а для этого ему явно не хватает одной жизни. Одни называют его баламутом, скандалистом, пронырой, настырным дельцом, другие — борцом за достойное существование (не наше, общее, а только свое); одни считают его творчество эстрадными хохмами, анекдотами, другие — ярким социальным юмором.
В рассказах Успенский обыгрывает любое сообщение по радио или заметку в газете, где говорится о дурацких сторонах нашей жизни; в детских рассказах(!) откликается на все политические события, вворачивает всякие новшества: «прикольно», «обратился к Лужкову» (думает, тем самым создает современность!).
— Ему главное в литературе — показать кукиш власти, — сказал Мазнин и, похоже, попал в точку.
В самом деле, в своей злости к властям этот летописец доходил до абсурда. В «Пионере» печатал повесть «Гарантийные человечки», так в ней было (если меня не подводит дырявая память) что-то вроде: «красные человеки сидели за красным столом и ели красные мозги». Такая политическая подоплека.
С Успенским мы знакомы давно — как я уже упомянул, лет сорок, пожалуй — с тех пор, когда он еще работал инженером. Первое, что он сказал мне при знакомстве:
— Не думай, я не еврей. А то, что у меня брат в Америке, это ничего не значит.
— Все его поведение и творчество говорит об обратном, — усмехались наши общие знакомые.
Кстати, почему-то среди его приятелей люди только одной национальности: Остер, Лившиц, Левенбук, Камов, Танич, Кушак… Имея в виду это «элитное» сообщество, один из моих друзей как-то заметил:
— Плохие люди всегда быстро объединяются, а хорошие, как правило, разрознены…
Недавно то ли брат Успенского, то ли его знакомые евреи присмотрели для него дом в Бостоне. По слухам, уговаривают его перебраться туда. Кстати, когда заходит разговор об эмиграции, я вспоминаю
