считать в прошлом) казино или игрового салона не вызывает такого неистового осуждение. А пропаганда различного рода шарлатанов, экстрасенсов, магов, астрологов, короче, всяческих суеверий, оккультной и магической ахинеи даже приветствуется.
Почему так происходит? На мой взгляд, ответ лежит на поверхности: безоглядное отрицание религии, вульгарный атеизм — дело достаточно сомнительное и бесперспективное. Поэтому более действенным мыслится подход размывания дробления территории веры, ее полной дискредитации. На рынок выбрасываются и активно пропагандируются всевозможные третьесортные подделки, имитации, ширпотреб эзотерических учений и сектанских бредней. В большой политике давно уже стало известно, что диалог с политическими оппонентами мало к чему ведет. Лучше внедриться на чужую территорию и произвести на свет компот ручных партий, которые попросту оттянут у оппонента его электорат.
3. Часто, говоря о Православии, разговор как бы невзначай переходит в плоскость борьбы с суевериями, оккультизмом. Тем самым, в сознании реципиента ставится знак равенства между верой и суеверием. Вот и получается, что приметы, черные кошки и плевки через плечо — это то, что диктует нам религия. А раз так, то критическому гневу не будет края. Раздавить гадину!
Любой церковный ритуал в народном сознании под воздействием времени обрастает иными общепонятными подробностями. Суеверие зачастую становится некой демократизированной транскрипцией религиозных догматов, с чем, собственно, Церковь регулярно борется. Но ведь нельзя отвергать иконопочитание только потому, что кто-то может соскребать с икон краску, заваривать в кипятке и пить вместо чая.
4. Исходя из этого, выводят утверждение, что «русский человек нерелигиозен, говорит про иконы: годится — молиться, а не годится — горшки покрывать» (Парамонов). За религию принимали исключительно суеверия, а исходя их этого «православные священники не пользовались духовным авторитетом в народе» (Парамонов). Да вы и сами посмотрите, каковы их нравы, только откройте «Современный патерик» Майи Кучерской и все сами увидите…
5. Пугают угрозой сближения церкви и государства. Чертят ужасающие контуры клерикального государства, которое чуть ли не автоматически становится прибежищем и рассадником терроризма (видимо, из-за примата нетерпимости к инакомыслию): «Религиозное возрождение, приобретающее порой экстремальные формы, стало знамением нового тысячелетия. На слуху — террористическая активность сетевых исламистских организаций, ведущих настоящую войну против Запада» (Столяров). Помимо террористической угрозы конгломерат церкви с государством будто бы ведет к созданию мощного бюрократического союза.
К слову сказать, ситуация взаимоотношения Православия и светской власти может рассматриваться и совершенно иначе. Так рассуждая о характере взаимоотношений церкви и государства в Киевской Руси Х- ХШ веков, Георгий Федотов писал: «В драматической и даже трагической истории отношений между Церковью и государством киевский опыт, пускай краткий и непрочный, может быть причислен к лучшим достижениям христианства. Была усвоена византийская система «симфонии» (согласия) этих двух сфер жизни. Но если в Византии перевес политической власти часто вел к господству государства над Церковью, в Киевской Руси их сотрудничество было искренним».
6. Православная церковь на современном этапе в логике рыночного мышления не что иное, как коммерческая структура, «использующая образ Христа только как раскрученный бренд» (Столяров). По версии публициста Елены Чижовой («Русская Православная церковь как политическая партия», Нева, № 3, 2006) Православная церковь предстает «совокупным олигархом» со всеми вытекающими отсюда последствиями, а значит и общими для многих олигархов источников происхождения начального капитала. Оказывается, она в свое время «воспользовалась кратким периодом безвластия, чтобы «под шумок» укрепить свои позиции и пополнить закрома» и это во времена всеобщего запустения и повсеместной разрухи. Сейчас это тоже чистый бизнес и ничего личного, под рясой сельского батюшки скрывается респектабельный костюм мелкого ларечника.
7. Время Церкви — далеко в прошлом. В качестве допущения выделяется даже некоторая положительная ее роль, но это все былое, и теперь ситуация изменилась. Вытаскиваются за уши ветхие аналогии, что, в частности, Средневековье — это детство человечества и тогда людям нужны были различные сказки и побасенки. Сейчас же человек невероятно возмужал и вырос из тех штанишек. Христианство, становится существенной помехой на пути решительного движения к прогрессу, оно плодит лишь «иллюзии, скрывающие подлинную реальность» (Столяров). Сверхчеловекам, то есть пафосным людям третьего тысячелетия, умудренным недюжинным опытом и достижениями науки, крайне необходимо самим решать «что хорошо и что плохо», самим «устанавливать для себя правила социального бытия, сами их соблюдать, не опасаясь божьего гнева» (Столяров). Церковь сейчас — экспонат музея, причем он достаточно долго простоял в основной экспозиции и его уже пора выносить в запасники. Мы великодушно отдаем ей последнюю дань, хотя бы из чувства исторической справедливости: «Пусть оно остаётся фактом российской культуры» (Столяров). В светлом и прекрасном будущем ей места, увы и ах нет, и пусть она не загораживает нам туда дорогу.
Вывод делается достаточно определенный и бескомпромиссный: Православная церковь — «неэффективная, искусственная идеология», которая не в состоянии адаптироваться к вызовам современности и бесперспективная в плане генерирования «конкурентоспособного человека», то есть человека нового времени (Парамонов). Однако не так все безотрадно и нам предлагаются некоторые варианты выхода из этой ситуации, при которой должны быть и волки сыты и овцы целы:
1. Если допустить, что религиозные воззрения имеют право на существование в современных условиях, то у них должны быть своя четко очерченная резервация. Веру необходимо перевести в сферу глубоко личной интимной жизни человека. Это его свободный выбор, реализация его самости и поэтому здесь не должно быть никаких посредников. Как в протестантизме, где каждый сам себе священник, что является «основой свободной, самодеятельной личности» (Парамонов). Трансформация в протестантизм — это практически единственная панацея, которая позволит Православию сохранить себя. Вот и раздаются призывы к «религиозной реформаций», которая мыслится не иначе как широкое «народное движение» (Парамонов).
2. Вслед за описанием благостной роли протестантизма делаются различные пассы и комплименты сектантской традиции, «ведь сектантство, едва ли не во всех своих вариантах, и было живым религиозным течением» (Парамонов). Если традиционные конфессий являлись чуть ли не тягчайшим ярмом для человека, то в сектантских течениях реализуется «свободный религиозный поиск, то есть становление самодеятельной личности» (Парамонов). Именно сектантство, как утверждается, может стать основным движителем «религиозной реформации» в России.
Одно время появлялись даже целые монографии, посвященные доказательству того, что, к примеру, хлысты более всего отражают русский дух. Людская память — явление непредсказуемое и часто недолговечное. Так, если буря, ажиотаж по поводу какого-либо произведения смолкает, то волнение можно нагнать искусственно, включив механизмы шоу-бизнеса. Как это сделать? Очень просто. Достаточно собрать, отклассифицировать различные мнения, рецензии, точки зрения и вести кулачный бой с безответными муляжами. Со стороны это выглядит даже эффективно. Например, эссеист А. Эткинд, близкий к кругу журнала «НЛО», под занавес 90-х опубликовал в «Неприкосновенном запасе» (№ 2, 1998) заметку «Господа рецензенты». Метод автора, явленный в ней, что называется, «сделать из мухи слона»: возвести частный факт до размеров основополагающего, типичного, произвести подмену одного другим. Так он нападает на рецензента «Литературной газеты» (8 июля, 1998) за то, что тот позволил себе высказать мысль, будто Эткинд в своей работе «Хлысты» приписывает сектанству многое из того, что составляет и православную христианскую традицию. Парируя удар, Эдкинд утверждает, что секта и есть часть
