История с этим текстом вообще характерна. Профессиональное сообщество в лице жюри «Большой книги» осыпало лаврами «Асан», блоггеры, голосовавшие за худшую книгу года в рамках нацбестовского ЖЖ не скупились самыми негативными эпитетами относительно ее. Но дальше интереснее, комментаторы сего действа, видимо в угоду общественному вкусу или чему-то еще, стали говорить, что претензий в качеству книги у голосовавших против нее не было. Самое главное, что возмутило и взбудоражило так это то, что Маканин посягнул на «честь офицера российской армии». То есть этим практически сводились на нет все труды непримиримых критиков «Асана», которые объясняли свою позицию как раз претензиями к качеству романа. Тот же Илья Плеханов редактор журнала «Искусство война» в интервью мне сказал: «Роман плох не недостоверностью деталей, но полной недостоверностью характеров. Это фантастическое произведение, которое и должно быть обозначено, как принадлежащее к жанру фантастики. Тогда и вопросов бы не возникло ни у кого… Маканину не удалось передать характер и суть войны и, как кажется, он даже и не пытался. Если заменить в «Асане» «федералов» и «чеченцев» на марсиан и лунатиков — ничего не изменится».
С другой стороны, говорить о качестве текста, о том, что художественный текст должен вызревать годами, если не лукавство, то практически бесполезное сотрясание воздуха. Литература сейчас все более не искусство, а бизнес, доходность которого сомнительна для писателя, но тем не менее. Коммерческая составляющая превалирует и это очевидно. Издательская издевательская гонка и бизнес-проекты делают свое дело. Тот же Владимир Маканин, создавая свой «Асан», ориентировался на потребителя, на спрос, а также прогнозировал и, скорее всего, во многом загодя срежиссировал споры вокруг романа. Отсюда и получилось то, что получилось. Но, с другой стороны, уповать на мощное государственное издательство, которое бы поддерживало бы высокий формат литературы, также едва ли стоит. И здесь даже не в пресловутой цензуре дело. Взгляните на «толстые» журналы. Разные, очень разные тексты там есть. Ну, а как иначе, тогда не смогли бы они выходить ежемесячно…
Или вот показательна история с Александром Иличевским. Заявился с несколькими многообещающими текстами, далее попав в тиски книжной индустрии (остановимся на этом объяснении, хотя их может быть значительно больше), стал регулярно выдавать всевозможные невнятные книги. Чего только стоит «Ослиная челюсть», «Гуш Мулла» и еще ряд наименований, у которых едва ли когда-то найдутся читатели за исключением нескольких лояльных критиков?.. А ведь очень хотелось бы, чтоб он чем-нибудь удивил.
Если обозреть историю литературы, то можно без специальной аппаратуры увидеть, что многое в ней движется по кругу. Мы выявляем не реалии, а лишь лишний раз иллюстрации к закономерностям. Многие проблемы неоднократно обозначены, но мы вновь и вновь буксуем на месте. Хотя возможно многое здесь играет человеческая психология, уж очень хочется думать, что раз уж ты появился на земле, то живешь в эксклюзивное невероятное время, готовое вскрыть многие вопросы, над которыми ломали головы тысячелетия.
С другой стороны, «современное» — это практически всегда несовершенное, особенно в сравнении с неким полумифическим «золотым веком». Да уж, было время!.. Что сейчас? Сплошные борзописцы, гоняющиеся за длинным рублем…
Дмитрий Мережковский в работе 1892 года «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» отмечал, с одной стороны застой, скуку, отсутствие крупных талантов на современном ему литературном поле, а с другой, он понимал, что переживается «один из важнейших моментов в историческом развитии русской литературы. Это — подземное, полусознательное и, как в начале всякая творческая сила, невидимое течение. Тайные побеги новой жизни, новой поэзии слабо и непобедимо пробиваются на свет Божий, пока на поверхности достигает последних пределов торжество литературной пошлости и варварства». Очень бы хотелось быть оптимистом и вооружиться подобной же верой…
Или, к примеру, Кнут Гамсун бичевал современную ему норвежскую литературу (в частности, в докладе «Норвежская литература») за то, что она «по сути своей материалистическая, интересовалась больше нравами, нежели людьми, а значит общественными вопросами больше, нежели человеческими душами».
Мы и сейчас можем высказать подобные же претензии, что литература более скатывается к социальному модусу, нежели психологическому, индивидуально-личностному. Главное, даже не герой, не его внутренние духовные борения. На первый план выходит матрица социума, разветвление его метастаз. Вместо фона он становится главным действующим лицом, подверстывая под себя все пространство, будто черная дыра втягивает на погибель человеческие вселенные, которым ничего не остается как мимикрировать, приспосабливаться. Человек давно уже не интересен сам по себе, разве что как отражение среды, отпечаток особенностей исторического времени.
Так что многое уже проходилось и многое отлежалось…
Не стоит забывать и еще об одном аспекте: «качество текста» — категория довольно условная, во многом механическая, часто говорящая лишь о писательской мастервитости и не более. Качественный текст — обезличенный текст, сделанный, а не сотворенный, чисто внешний, плотский и совершенно бездушный, особенно когда речь идет о безусловном примате «качества», а не ценностных категорий.
Художественное творчество по определению должно быть распахнуто, предельно открыто и восприимчиво как губка, из которой периодически отжимается вода. Оно впитывает в себя современность, живую жизнь, соотнося ее с традицией, а мера соотнесения — устойчивые аксиологические категории. Творчество не может быть только посюстороннем. Заниматься только тем, что отвечать на актуальные вопросы современности, отражать и кодифицировать современность. Сам акт художественного творчества сложный и многоаспектный процесс. Лермонтов в стихотворении «Пока Рафаэль вдохновенный» представил нам его грани: это чувственный, эмоциональный процесс, интеллектуальный и еще непременно присутствует момент вдохновение свыше — печать трансцендентного.
Релятивистские рассуждения по поводу применения к художественному тексту, каких то ценностных характеристик — это тоже норма нашего времени. Мы уклоняемся от принципиальной оценки: «хорошо это или плохо, проще говорить: все имеет право на существование. А потому беремся обсуждать формальные признаки художественного произведения, без заглядывания дальше вовнутрь. Говорим о технике письма, занимаемся описанием, кодифицированием этой техники и не более того.
Период великой русской литературы кончился тогда, когда прошел этап десакрализации искусства, оно превратилось в банальное ремесло, которому можно обучиться, а уж потом экспериментировать своими «дарованиями», выпячивать свою непохожесть и инаковость. И действительно, что еще остается, когда пропадает тайна, когда писание — лишь набор механических действием, подкрепленных какими то знаниями и навыками?..
Так что же, в конце концов, делать? Или как у Василия Розанова: чистить ягоды и варить варенье, а если зима пить чай с этим вареньем… Но только вот видимо, чайком со сладостными дарами мы еще не скоро побалуемся. Да и рецепт варенья у каждого собственный, в любимцах ягоды у каждого свои. У кого-то аллергия, у кого-то изжога, кто-то просто не любит сладкого. Но и отказываться от варенья ох как не хочется…
НОВАЯ КРИТИКА РАСПРЯМИЛА ПЛЕЧИ
Энергичная статья Валерии Пустовой “Пораженцы и преображенцы. О двух актуальных взглядах на реализм” вызвала разные отклики. И все чаще, знакомясь с ними, чувствуешь, что их авторы почувствовали себя во многом уязвленными. Дело здесь не в личных обидах. Сама жанровая форма показалась непривычно смелой — еще бы, манифест! Допустим ли он сейчас, не чрезмерная ли это заявка? Звучит адресованный критику недоуменный возглас: “Что манифестировать? Вы же, господин хороший, подневольное существо, находящееся на окладе!”
Пустовая — критик яркий и смелый, с незашоренным сознанием, свободный от догматизма и
