заметил. Но я-то знал. Он хотел сказать: «Будьте осторожны», но сказал: — Будь осторожен, Гарри.
Мама завернулась в халат и зашагала вверх по лестнице. Папа глянул ей вслед.
— Может, поешь немного? Я уже открыл сардины. Черт!
Наверное, он пролил на себя масло. Я не обернулся.
Не дожидаясь того, что будет дальше, я закрыл дверь. Подождал в коридоре. Мы с Дэном всегда так играли, будто бы это и не коридор вовсе, а переходник на подводной лодке. Нельзя открывать сразу две двери, не то в корабль хлынет вода. Не говоря уже об угрозе химического, биологического и ядерного оружия.
На этот раз казалось, что все плохое собралось внутри. Вот бы запереть все плохое там навсегда, а самому уйти, начать новую жизнь снаружи. Начать новую нормальную жизнь.
Только они не дадут. Не отпустят.
Биффо подал голос:
— Ну же, дружок. У тебя получится. Не такие уж они и страшные.
Я переступил порог, закрыл входную дверь. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И посмотрел за ограду на улицу.
Кошка Молчуна Джефри подавилась комком своей шерсти, выплюнула его и смерила меня недовольным взглядом: мол, чего пялишься, кошек не видел? Вот еще. Не хватало переживать из-за всяких кошек. Старик Джефри, опираясь на лопату, поднял голову, увидел меня, улыбнулся и пробормотал что-то вроде «привет». Я поздоровался в ответ так же невнятно.
Покачивая битой, я пошел по траве к кирпичам для барбекю, которые служили у нас калиткой. Бита лежала в руке как влитая, будто я родился с ней. От жары захотелось пить. Мне было здорово не по себе, даже ноги подкашивались. Нужно было все-таки попить и еще в туалет зайти.
Женщина с голыми толстыми руками взглянула на меня, толкнула в бок свою подружку и сказала ей что-то, наверняка какую-нибудь гадость. Казалось, сейчас вся улица повернется и уставится на меня. А потом они скажут: «Вот он, тот мальчишка».
Но никто не повернулся.
Я пошел дальше.
Миссис Гомез кричала, что кто-то, и пусть он не надеется, что она не знает кто, оставил включенным шланг.
Бен и Себастьян дрались в кустах.
Близнецы Макнелли валялись на одеялах, расстеленных на траве, хихикали и листали журналы.
Джошуа Бернштейн играл в солдатиков.
Отец Милли орал на Кэла, а Милли вертела головой и хохотала как полоумная.
Все как обычно, короче. Казалось, никто, кроме старика Джефри, его одноглазой кошки и тетки с толстыми руками, и не заметил меня. Да и она, может, просто любовалась моей битой. Я мог бы идти незамеченным среди всех этих людей, как человек-невидимка, как призрак.
Я и шел.
Гомики из соседнего ресторана привезли кому-то суши. Мать Кэла, сидя на террасе в полном одиночестве, откинулась на спинку старого плетеного кресла и выжимала последние капли вина из бутылки себе в бокал. Младшая сестра Кэла, Крошка Пи, топала босиком по траве и угощала всех детей конфетами.
Я это сделал! Я вышел за ворота!
— Здесь не место для игр! — Отец Милли гневно потрясал пальцем прямо перед носом у Кэла. В руках у того была настоящая новенькая бита для бейсбола, из алюминия!
Я спрятал за спину свою позорную деревянную клюшку. Представляете, как я себя чувствовал?
— Кал, — позвал я.
— Это безопасно? Абсолютно безопасно? — спросил отец Милли. Он всегда спрашивает, хотя и сам знает ответы. Он ведь учитель.
Милли болтала ногами на стуле и кричала что есть мочи, чтобы все слышали:
— Сегодня я ужинаю на улице!
Мама Милли со своим смешным акцентом сказала:
— Я не тумаю, што вся улитса толшна снать это.
Кэл посмотрел на отца Милли и сказал:
— Совершенно безопасно. Ломаются только деревянные биты.
— Мне дали яичницу! — сообщила Милли всем, кто еще этого не заметил.
На другом конце улицы братья Джамал и Зак дубасили по траве битами и делали всякие неприличные знаки отцу Милли. Меня они даже не заметили.
— Я говорю не о бите, — продолжал отец Мелиссы, — а о мяче. Импульс удара придает мячу ускорение. Он летит с огромной скоростью, гораздо большей, чем при толчке. — Он почесал лысину и поморщился. Похоже, Кэл угодил ему мячом прямо по лысине.
Кэл взглянул на него.
— Кэл, — снова позвал я.
— Это обычное физическое явление.
Кэл всем своим видом показывал, что впервые слышит о чем-то подобном.
— Я ем яичницу! — кричала Милли.
— Ешь, ешь уше наконес, — недовольно бурчала ее мать.
Джамал и Зак угостились леденцами Крошки Пи, а потом напихали ей в кудри травы. Загоравшие близнецы отбросили журнал в сторону и убежали. Им, наверное, тоже надоели родители Милли.
Мама Кэла чертыхалась на штопор, открывая новую бутылку.
— Думаю, бита из железа лишь усиливает скорость мяча, придает ему просто громадное ускорение.
Кэл почесал в паху.
Крошка Пи досеменила до стула Милли, улыбнулась и протянула ей свой пакетик с конфетами.
— Спасипо, малышка, но Милли ест яйса, — сказала мать.
Улыбка сошла с лица Крошки Пи, рот подозрительно искривился.
— Сначала конфетку, потом яйца, — пропела Милли и, взяв конфетку из пакетика, счастливо улыбнулась.
— Ну фот, теперь она не путет есть яиснису, — вздохнула мама Милли. — Перетай сфоей маме польшое спасипо, — сказала она Крошке Пи вредным голосом. Было ясно, что думает она совсем по- другому.
Мать Кэла на своем крыльце запыхтела сигаретой.
— Ну-ка, дай я посмотрю, — сказал отец Милли, протягивая руку к бите Кэла.
— Нет! — Кэл ловко спрятал биту за спину.
— Кэл, — позвал я.
— Писать, писать, писать! — закричала Милли и захлопала руками.
— Таким большим ребятам, как ты, следует играть в парке.
— Пойду пописаю в кустах, — сказала Милли.
Отец Милли повернулся к дочери:
— Нет, ты будешь писать дома, в туалете.
— Кэл.
Он сделал вид, что не слышал меня. И отошел к Джамалу и Заку. А я стоял, как дурак, со своей битой.
Милли подпрыгивала на стуле, хлопала по перильцам ладошками и кричала:
— А я хочу в кусты!
— Мелисса, только собаки и кошечки ходят в туалет в кусты, — резонно заметил папа Милли.
— Расфе ты сопачка?! — поддержала его Миллина мама и подтянула дочери трусы, которые та успела спустить.
