костюмах. Тут — пчелы, там — разноцветные павлины, и все вокруг сияет на солнце.
Маме придется получить подарок, хочет она этого или нет. Нельзя отказываться от жизни. Нужно жить. Жить во что бы то ни стало, жить, что бы ни случилось. Впрочем, можно еще лечь и умереть.
Ну уж нет. Этого я не допущу.
No pasaran.
Я тридцать девять раз проплыву вдоль бассейна. Ради мамы. Тридцать девять раз проплыву туда и обратно. Это будет мой собственный великий рекорд. Я могу ей даже ничего не говорить. Ведь главное — это желание.
— Так держать, — подбодрил меня Биффо. — Молодец, дружок. Я горжусь тобой.
На душе было хорошо, легко, весело. Я сказал:
— Эй, Биффо, не хочешь ли отдохнуть? Иди, дружище, устрой себе выходной.
Я встал в очередь за билетами. Где-то недалеко стучали барабаны. Это оркестр репетировал перед началом карнавала.
— Как жарко, — проговорил мужской голос позади меня.
— Хоть бы дождя не было, — подхватил эстафету женский.
Люди вокруг болтали со знакомыми и незнакомцами, всех радовало приближение карнавала. Это был наш карнавал. Карнавал нашей семьи, наших соседей, нашего квартала. Он проходил рядом с нашей улицей, и все остальные были лишь нашими гостями.
— Пекло будет то еще, — сказал я, но про себя, чтобы никто не слышал.
Я был уже на девяти карнавалах. На десяти, если считать тот, когда я еще не родился, был у мамы в животе. Дэн утверждает, что это он был у мамы в животе во время карнавала. Враки. Можете у мамы спросить, если не верите.
— Эй, малыш, малы-ыш, ты чего в облаках витаешь? Тебе чего?
Я даже вздрогнул от неожиданности. Задумался, наверное.
— Мне один билет на заплыв юниоров, пожалуйста.
— Ты будешь участвовать в соревнованиях инвалидов?
Нет, конечно.
— Нет? Если ты не инвалид, то ваше время, к сожалению, уже началось. Осталось пятнадцать минут. Ну так как, все равно будешь брать билет?
Пятнадцать минут. Пятнадцать раз туда и обратно. Ладно, сойдет. Я протянул деньги.
— За шкафчик придется заплатить еще фунт.
— У меня есть фунт! — громко сказал я. Пусть не думают, что я дурачок какой — с виду вроде нормальный, а в башке не все дома.
В мужском душе пахло совсем не так, как в женском. Да и вообще все здесь было по-другому. Больше взрослых. Меньше разговоров. И немного страшно. И все стараются не смотреть друг на друга. А в женском, куда мы раньше ходили с мамой, глазеть на кого-то просто некогда было. Мама то и дело нас подгоняла, а мы с Дэном лупили друг друга по задницам полотенцами.
Я выскочил из душа. Барабаны здесь грохотали еще громче. Через ванну для ног я перепрыгнул сразу на скользкую кромку. Глянул на часы — оставалось десять минут, нужно торопиться. Десять раз туда и обратно. Больше не успею.
— Эй, фы! Не стояйть на край пассейна, — прорычал бугай немец, спасатель в бассейне.
Тоже мне! Раскомандовался. Нельзя уж и гусиным шажком пройтись? Где это написано, герр Прик?
— Эй, фы, там. Фы принимает туш?
— Конечно.
Если честно, я только как следует послюнил волосы.
— Принимайт снофа, пошалуйст.
Ненавижу этот душ. Вода хлещет или ледяная, или настоящий кипяток.
Осталось лишь семь минут. Ничего, не страшно. Главное ведь желание. Но бегать я больше не буду. И даже семенить по краю не буду.
Я спускаюсь в воду.
Уф, какой класс — пустить струю в холодную воду. Что, поймали вы меня, герр Прик?
Я думаю о маме и плыву вперед, разрезая светло-голубую гладь. Я человек-торпеда. Я скольжу вдоль края бассейна, а наверху стучат барабаны и отдаются в ушах глухими ударами из-за воды.
Каждый год эти барабаны были символом маминого дня рождения и символом карнавала.
Когда за несколько дней до праздника барабанщики начинали свои репетиции, это значило, что нам с папой и Дэниэлом нужно идти в магазин выбирать маме подарок. Это также значило, что мы втроем, купив подарок, будем сидеть в парке, жевать бутерброды с беконом и вести настоящий мужской разговор.
Однажды ночью после маминого дня рождения я проснулся от боя барабанов. Пахло дымом. Я помчался вниз. Наверное, в доме пожар. Надо разбудить всех, вывести на улицу, вызвать пожарную команду. В то время у нас в семье еще не было пожарника. Спустившись в гостиную, я увидел, что мама и Джоан лежат на диване, обнявшись, и смеются. И глаза у них красные. На столике рядом с диваном — красное вино и шоколад. И смешная сигарета. Одна. Они, наверное, курили по очереди.
— Нет, Гарри, нет, милый, нет, родной. В доме нет пожара.
— Иди к нам, Гарри. Ложись в серединку, милый мой сыночек.
Голоса у них тихие и немного охрипшие. И они, не переставая, смеются.
Есть! Я уже у стены с мозаичными морскими змеями и русалками. Я сумел. Я справился. Проплыл весь бассейн под водой! Личный рекорд. Для мамы. Только для мамы. Я выныриваю, хватаю ртом воздух. Барабаны оглушают.
Но это еще не все. Я скрещиваю руки на груди, прижимаю локти к телу. Подбородок к груди. Погружаюсь.
вниз
вниз
вниз
на дно.
Касаюсь ногами дна бассейна. Никогда не думал, что это возможно. Желтые лучи света пляшут вокруг. Вода так приятно давит на уши. Я зажмуриваюсь. Открывается какой-то люк. Меня тащит вниз, вниз, вниз. Интересно, как долго я буду тонуть? Надеюсь, мне не будет больно.
В прошлом году мы были здесь с папой. Помню, Дэн стоял на краю бассейна, проверяя, не видит ли нас герр Прик.
Папа не в курсе, что такие прыжки здесь запрещены.
— Молодчина, Дэниэл. У тебя здорово получилось, — похвалил он Дэна и помог ему выбраться.
Дэн стащил свои надувные нарукавники.
Папа ничего не заметил. Он вообще часто бывает рассеянным.
— Пап, Дэн утонул.
— Да, да, сынок, хорошо.
— Пап, пап, пап, ты слышишь? Дэн утонул. Он еще не всплыл.
— Что?
Папа вытащил Дэниэла.
Дэн был весь бледный. Ему было плохо, его тошнило.
Папа тоже был бледным. Ему было страшно.
Видите, какой у меня папа молодец. Раз — и готово.
Не так-то просто утонуть, как вы думаете. Герр Прик все испортит, вытащит, сделает искусственное дыхание на глазах у всех.
Я взмахнул руками, открыл глаза. Вверх, вверх, вверх, к свету, к воздуху.
