ушах зазвякало, как в тот раз, когда один из братцев Макнелли саданул меня по голове.
— Ищи, дружок, ищи.
Я и искал. Ощупал всю спину, а кнопки нашел на самой попе.
Потом стащил эту желтую штуку с Малыша. Вернее, счистил, как кожуру с банана. И увидел подгузник.
Пока я обдумывал дальнейшие действия, Малыш умолк.
Чистые подгузники и всякие салфетки были сложены у клетки хомячка.
Слух постепенно возвращался.
— Ы-ы-ы-ггг, — сказал Малыш.
Мне не понравился этот звук. Как бы он не проглотил язык.
Я нагнулся к нему.
Он впился мне в глаза жутко острыми ногтями, издал очередной вопль. Полуслепой, я отпрыгнул назад и стиснул кулак. Но быстренько разжал.
— Спокойно, дружок. Успокойся и досчитай до десяти. Думай, что делать с подгузниками.
Я успел досчитать до девяти, когда меня посетила гениальная идея: подгузники — это те же трусы. Что я, трусы снять не смогу?
Я попытался стянуть их.
Ничего не вышло.
Спереди на трусах Малыша два розово-лиловых медвежонка играли на барабанах и смеялись, вроде здорово подшутили надо мной.
Я разглядел их как следует и заметил липучки. Расстегнул. Трусы раскрылись.
Противно, наверное, будет до смерти. Надо посчитать, как при взлете ракеты. Десять, девять…
Три…
— Держу пари, не так уж это и ужасно.
Два.
Я отпрянул.
Один.
Стянул подгузник.
Пуск!
Извержение! На покрывало хлынула желто-зеленая гадость. Я чуть не задохнулся. Салфетки, скорее! Я повернулся к клетке с хомячком.
Я не смотрел на Малыша какую-то секунду, но он успел набрать полные кулаки этой желто-зеленой гадости. Я начал вытирать все салфетками, и тут, вот ужас-то, Малыш выплюнул попой еще кучу желтой каши.
— Спокойно, дружок, могло быть и хуже.
Малыш пописал прямо на меня. Поцарапанные глаза обожгло прямо как настоящим огнем, но я даже внимания не обратил. Какое это имеет значение, когда тут такое. Настоящая беда. Там… под животом… дырка. Вместо члена у Малыша — дырка.
Не удивительно, что он так кричал.
Я напряг мозги. Что произошло? Все понятно. Тот человек ворвался в наш дом, разгромил кухню, оглушил маму и скрылся с членом Малыша.
Я разревелся. Так разревелся, что перед глазами все поплыло. Я вытер Малыша, надел новый подгузник. Липучку застегнуть не смог, поэтому достал из ящика Дэна трусы, натянул сверху. В них Малыш был похож на Супермена.
Я попытался вытереть его руки, но на них было слишком много всяких малюсеньких морщинок. Я вытащил из-под него покрывало, пошвырял все грязные вещи, вытер об него руки, свернул и бросил на пол.
Какая теперь разница. Подумаешь, покрывало. У Малыша член пропал.
Я поднял бутылочку, нашел халатик Дэна, завернул в него Малыша, опустился на кровать и прижал его к себе.
Я не обращал внимания ни на крик, ни на вонь. Мне даже на коленках его качать было совсем не тяжело. Бедный, бедный Малыш, теперь понятно, почему он так злился.
— Все будет хорошо, — повторял я и сам успокаивался.
Плач стал тише. Малыш засопел тихонько. Будто песню запел себе под нос. Я тоже замурчал какую-то мелодию, пытаясь попасть в его ритм. Он попил немного из бутылочки, размяк и отяжелел в моих руках. Голова его покачивалась на моем плече. Он выплюнул соску изо рта, отрыгнул. Я положил его на кровать. Малыш заворочался. Я погладил его по груди, сказал:
— Все хорошо, Малыш. Все хорошо. Спи.
И он заснул.
Мама лежала так же, как я ее оставил. Я дотронулся до ее руки. Холодная как лед и неподвижная. Моя, наоборот, была горячей и дрожала. Ее кожа была совсем серая. А губы синими. Но меня даже не это испугало, а холод. Мама была очень холодной. Как дедушка, когда лежал в гробу.
Я видел все как в кино. Как будто висел в углу, под потолком. Мальчишка в школьной форме стоял, уставившись на маму. Ему страшно. Он боится даже подумать о том, что его мама… что она… Он должен что-то сделать. Немедленно. Но что? Он вспомнил рисунки в учебнике, на которых делали искусственное дыхание в рот. Он тогда еще смеялся над ними с друзьями.
Он переступил с ноги на ногу, сунул руки в карманы, вытащил их, сцепил руки за спиной, расцепил, протянул одну руку, дотронулся до того места у мамы, где должно быть ее сердце. Только он не знал, как должно стучать сердце. Тогда он приложил ладонь к своей груди. Колотится. Бухает как молоток. Под свитером, в кармане рубашки, он нащупал острый край открытки Отиса и Джоан.
24
На лестнице внизу — мужские голоса:
— Осторожно, разворот. Не стукни об угол.
— Наклони.
Скрежет, как будто двигают пианино.
— Прелестный ребенок. А что случилось-то, не в курсе, приятель?
Он еще спрашивает. У меня бы спросил.
— Отис…
У меня пальцы дрожали, я даже не мог протянуть руку, чтобы показать ему…
— Отис… тот человек… он отрезал Малышу пенис.
Ну вот. Сказал вслух. Теперь все точно не как в кино. Все взаправду. Страшно.
Отис опустился на колени перед кроватью, где лежал мой братик. Распахнул халат Дэна.
— Я не смог закрыть липучки.
— Хорошо придумал с трусами, молодец.
Отис осторожно стянул с Малыша трусы, передал их мне.
Малыш даже не проснулся.
Я стиснул кулаки, собираясь с духом. Сейчас Отис увидит… Что с ним будет?!
На лестнице зашаркали. Я уцепился за руку Отиса.
— Все в порядке, Гарри. Это моя знакомая. — Он повернулся к двери и шепнул: — Подожди немного.
— Надо поговорить, — ответил женский голос. Сильно испуганный.
— Прошу прощения, Гарри, я скоро, — сказал мне Отис, как взрослому.
Отис на цыпочках вышел из комнаты. Я посмотрел на Малыша. Он чмокал губами, как будто сосал грудь.
