овощей тонкими ломтиками. Можно также резать вафли или грибы для жульена.
— Здорово,— сказала я. Неожиданно меня охватили видения ровных ломтиков жареной картошки и шинкованной капусты домашнего приготовления, хотя ни то, ни другое я никогда сама не готовила.— Сколько она стоит?
— Сто десять долларов. С запасным ножом — сто тридцать восемь. Хотите, чтобы я вам показала, как она работает?
Я отрицательно покачала головой, не желая тратить столько денег ради красивой картошки. Рамона встала, поправила фартук. Она оказалась ниже меня на полголовы, и от нее исходил запах духов, образец которых мне на прошлой неделе прислали по почте. Аромат лаванды и жасмина. Впрочем, меня удивил не столько запах духов, сколько их цена. Я бросила флакончик в ящик шкафа, и теперь всякий раз, когда достаю нижнее белье, меня буквально одолевает лавандо-жасминный аромат.
— Если я не ошибаюсь, вы Рамона Уэстфолл, не так ли?
Выражение любезной учтивости на ее лице сменилось на осторожно-выжидательную улыбку:
— Да, это я. Мы уже встречались?
— Нет, не приходилось. Меня зовут Кинзи Миллхоун. Работаю здесь, в Санта-Терезе, частным детективом.
— Чем могу быть полезна?
— Я ищу Тони Гаэна. Насколько мне известно, вы его тетя.
— Вам нужен Тони? Боже мой, зачем?
— Ко мне обратились с просьбой разыскать его по личному делу. Я вышла на вас, потому что не знаю других способов связаться с ним.
— Что за личное дело? Не понимаю.
— Один человек, который недавно умер, попросил передать ему денежный чек.
Рамона непонимающе смотрела на меня, но вскоре я заметила в ее глазах огонек понимания:
— Вы имеете в виду Джона Даггетта, да? Мне сегодня рассказали, что его имя прозвучало вчера вечером в сводке новостей. А я думала, что он по-прежнему в тюрьме.
— Его выпустили полтора месяца назад.
Лицо Рамоны залила краска:
— Отлично, просто великолепно! Пять человек погибли, а он вновь разгуливал по улицам.
— Не совсем так. Мы могли бы где-нибудь сесть и поговорить?
— О чем? О моей сестре? Ей было всего тридцать восемь. Красавица, замечательный человек. Он врезался в них, несмотря на сигнал «стоп», когда они переходили улицу. Ей оторвало голову, муж тоже погиб. И сестру Тони он задавил насмерть. Ей шел седьмой год, совсем еще дитя…— Рамона говорила короткими, рублеными фразами, не сознавая, что усилила голос и почти что кричит. Люди, работавшие неподалеку, стали оглядываться.
— А остальные двое? Вы знали их?
— Вы же детектив. Вот и выясните.
Сидевшая через проход темноволосая женщина в полосатом фартуке с беспокойством поглядывала на нас и наконец смогла привлечь внимание Рамоны:
— Все ли в порядке?
— Я немного отдохну,— сказала ей Рамона.— Если меня будут искать, я в задней комнате.
Темноволосая женщина мельком взглянула на меня и отвернулась. Рамона стремительно пошла по торговому залу в дальнюю часть помещения. Я последовала за ней. На нас больше никто не обращал внимания, но я подозревала, что становлюсь участником неприятной сцены.
Когда я вошла в комнату, где несколько секунд назад скрылась Рамона, та трясущимися руками рылась в сумочке. Наконец ей удалось справиться с молнией бокового отделения, и я увидела у нее в руках флакон с таблетками. Вытряхнув одну из них себе на ладонь, женщина разломила ее на половинки, одну из которых отправила в рот, запив холодным кофе из белой кружки с наклейкой с ее именем. После секундного колебания она проглотила и вторую половинку.
— Простите, что вызвала у вас неприятные воспоминания,— извинилась я.
— Не стоит извиняться, лучше от этого мне не станет. Она пошарила в сумочке и извлекла оттуда пачку «Уинстона». Достав сигарету, она помяла ее пальцами и прикурила от одноразовой зажигалки «Бик», которую достала из кармана фартука. Держа сигарету на уровне лица, впилась в мое лицо злым взглядом потемневших глаз:
— Что вам вообще нужно?
Я почувствовала, что к моему лицу приливает краска. Как-то неожиданно денежный вопрос, который меня, собственно, и привел сюда, отошел на задний план: любая сумма в этой ситуации выглядела мелкой, незначительной.
— Джон Даггетт передал мне чек на имя Тони, попросил доставить его по назначению.
В ее улыбке был максимум презрения:
— А-а-а, чек, значит… Интересно, сколько? За каждую голову отдельно или за общий живой вес, так сказать?
— Миссис Уэстфолл…
— Можете звать меня Рамоной, дорогая,— у нас ведь такой неофициальный разговор. Мы говорим о людях, которых я любила больше всего на свете.
Она глубоко затянулась и выпустила дым в потолок.
— Я понимаю, насколько больно вам говорить об этом,— сказала я, пытаясь говорить спокойно и вежливо, ничем не выдавая своего раздражения.— Я прекрасно осознаю, что гибель близких ничем не компенсировать. Но Джон Даггетт сделал такой жест и, независимо ни от чего, желательно, чтобы Тони смог получить причитающееся.
— Благодарю, но Тони ни в чем не нуждается. Нам ничего не нужно ни от Джона Даггетта, ни от его дочери, ни от вас.
Я с трудом пробиралась через волны исходившего от нее гнева, словно пловец сквозь бурлящий прибой.
— Позвольте мне сказать, и прошу вас, не перебивайте. На прошлой неделе Даггетт явился в мой офис с чеком на имя Тони.
Рамона начала было говорить…
— Я же вас просила,— укоризненно сказала я.
Она так и не успела ничего сказать, и я продолжала:
— Я положила чек на хранение в банк до тех пор, пока не смогу их вручить согласно договоренности. Вы можете порвать его, выбросить в мусорную корзину — мне наплевать, но я сделаю, что обещала. А обещала я убедиться, что именно Тони получил этот чек. Собственно, Тони, и никто другой, должен распорядиться чеком. И я бы вам была обязана, если бы вы переговорили с ним, прежде чем что-либо предпринимать.
Она задумалась, потом, не сводя с меня глаз, спросила:
— Сколько?
— Двадцать пять тысяч. По-моему, неплохое подспорье. Можно оплатить учебу Тони в колледже или съездить за границу…
— Я все понимаю, поверьте,— прервала она меня.— А теперь разрешите мне сказать. Мальчик живет у нас уже почти три года. Сейчас ему пятнадцать. Его мучает мигрень, он обкусывает во сне ногти. Я не помню, спал ли он хотя бы раз восемь часов после трагедии. Учится он отвратительно, часто пропускает занятия. По умственному развитию он находится на одном из последних мест в классе. Он конченый человек, и всему виной Даггетт. Нет таких денег, которые могли бы возместить ущерб, нанесенный этим человеком.
— Да, я понимаю.
— А я говорю, что нет.
Глаза ее неожиданно наполнились слезами. Она плакала молча, но руки тряслись так сильно, что она с трудом доносила до губ сигарету. Ей удалось еще раз затянуться. Было видно, какие усилия она предпринимает, чтобы успокоиться… Молчание затягивалось. Некоторое время ее била дрожь, но вдруг
