рубежам будет уже практически расчищен первым батальоном. Одновременно смогут двинуться вперед советские танкисты — соседи Рабаса, которые прикроют его левый фланг.
После разговора с полковником Рабас отдал новые распоряжения всем командирам своего батальона.
Станек тем временем доложил майору Давиду о восстановлении связи с «Андромедой». Майор приказал ему оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений. После этого надпоручик вызвал «Бельведер» — Галиржа, «Липа» ответила, что «Бельведер» занят.
— Как только освободится, немедленно соедините его с «Андромедой», — сказал Станек.
Рабас сыпал приказы налево и направо. Он ждал донесений с передовой, но уже сейчас чувствовал облегчение, зная, что к нему идет помощь. Он благодарно улыбнулся Станеку:
— В бою нет ничего нужнее, чем телефон, поверь старому солдату, Ирка. Теперь у меня дела пойдут как по маслу. — Он повернулся к собиравшемуся уходить Калашу: — Это вы? Забыл ваше имя, красавец мужчина!
Калаш вытянулся:
— Четарж Йозеф Калаш.
— Ну конечно, Калаш. С заводов «Шкода». — Рабас протянул ему пачку сигарет. — С вами-то ничего не случилось? — спросил он озабоченно.
Калаш заметил напряженное выражение лица у надпоручика.
— Нет, пан капитан. — И отвел глаза в сторону. — Пан надпоручик, разрешите идти? Я соберу наших ребят, чтобы потом тянуть линию дальше.
Зазвонил телефон. Рабас взял трубку и услышал голос Галиржа — ему сейчас меньше всего хотелось бы разговаривать с ним. Но выкручиваться не стал:
— Твое предложение опоздало. Двенадцатый уже посылает мне помощь.
— То есть как? Ты уже говорил с двенадцатым? Ведь в первую очередь телефонную связь должны были использовать мы, разведчики!
— В первую очередь, во вторую! Плевать мне на все службистские инструкции, — грубо отрезал Рабас.
Станек догадался, что Галирж не хочет согласиться с тем, что в сложившейся ситуации оперативность была важнее соблюдения субординации. Он представил себя на его месте и искренне огорчился, что не выполнил данное другу обещание, поставив его тем самым в неловкое положение.
— Ирка мне обещал, — настаивал Галирж, — я же его просил об этом. Ну ладно, я вам этого так не оставлю!
Ковачук доложил:
— Пан капитан, танки, посланные к нам на помощь, попали под обстрел противотанковой батареи.
— Черт побери! — Рабас едва не раздавил трубку и рявкнул Галиржу: — Быстрее, «Бельведер», не задерживай!.
— Ваша обязанность… — сердился Галирж.
— Черта лысого! Кладу трубку, — крикнул Рабас.
Сведений о танках не было. Рабас не находил себе моста — садился, вскакивал, снова садился, теребил Ковачука, требуя, чтобы тот узнал, прорвались ли наконец танки через огневой заслон. Но радист никак не мог установить связи с командирской машиной.
— Это бордель! — орал Рабас.
Ковачук отчаянно замахал рукой, показывая, чтобы капитан не мешал.
— Соединился?
— Пан капитан, идут! Идут!
Возбужденный, разгоряченный, Рабас отдавал приказы. Как только вокруг Сырца стали сжиматься клещи, одно плечо которых образовали роты Рабаса, а второе — легкие танки, немцы обратились в бегство.
Рабас обнял Станека толстыми ручищами.
— Это и твоя заслуга, Ирка. А я иногда, грешным делом, думал, что у тебя в башке только твое фортепьяно. Дружище! Дружище дорогой! — Станек смущенно улыбался. Рабас расплылся еще больше. — Ирка, скажу честно, я вас, связистов, вообще не ждал. Ведь вы, бедолаги, должны были пробираться через такие места. Но ты уже пришел в себя, правда?
— Пожалуй.
— Что значит, пожалуй? Не пугай. Хочешь водки? Не хочешь? Черт побери, пожелай же хоть чего- нибудь! — Рабас нервозно переступал перед Станеком с ноги на ногу. — Тебе плохо? Нет? Правда, нет?
— Да нет.
— Ну слава богу, что ты снова… Ты мне пока телефон оставишь, правда? Я ведь буду перемещаться… Ты будешь ругаться, но мне надо…
— …чтобы я провел линию на новый КП, — сказал Станек, — И опять в пекло. Не смотри на меня жалостливыми глазами, Карел. Я сам знаю, что я должен делать. — Он вынул из планшета карту и, примостив ее на колене, стал наносить схему новой телефонной сети.
Батальон Рабаса вырвался из опасного места и вышел на очередной, пятый рубеж. Здесь, в центре города, все три батальона бригады остановились, получив приказ занять круговую оборону и двигаться дальше только утром.
Никто из солдат не спал. Огненные сполохи прорезывали небо. Силуэты домов и железобетонные скелеты развалин были окрашены в карминовый цвет. Киев горел. Огонь гудел, проносясь над городом обжигающим вихрем, от жара лопались стекла, из оконных проемов на бульвары выплескивались языки пламени. С шипением взлетали сигнальные ракеты, казалось, что они — искры этого огромного пожара. Высоко в небо бил фонтан горящей нефти. Словно живой, он дрожал, метался, напоминая собой гигантское существо с взъерошенной шерстью, нависшее над городом.
Вокроуглицкий жмурил воспаленные от постоянного недосыпания глаза, но жар проникал в них сквозь веки.
Воздух сотрясали мощные взрывы. Проваливались крыши домов, шатались голые стены, качались целые улицы.
— Немецкое «прости», — бесцветно проронил Галирж.
— А что мы, Джони? Так и будем стоять тут, в стороне от сражения? — отозвался Вокроуглицкий.
Галирж сухо усмехнулся:
— Это уже не сражение, это месть…
Вокроуглицкий крикнул:
— А мы, Джони, не шевельнем и пальцем?
Столб горящей нефти поднимался все выше и выше. Вместе с ним в небо поднималась дымная гарь. Черный балдахин над городом становился толще, тяжелее. Из него сыпался пепел.
— Джони, ради бога, неужели мы будем бездействовать?
Немцы бежали, крались от тени к тени. Некоторые взбирались на крыши и стреляли оттуда. В ущельях улиц царил хаос — суматоха, дым, пальба, крики.
Советские войска продвигались по отведенному им коридору быстрее, чем предполагал генеральный план наступления, и это ускоренное движение внешнего кольца окружения требовало, чтобы внутреннее кольцо двигалось с такой же скоростью.
Командующий 38-й армией генерал-полковник Москаленко ночью отдал новый приказ полковнику Свободе: продолжать наступление независимо от соседей слева и справа, действовать так, чтобы к рассвету шестого ноября Киев был полностью освобожден.
Сразу после получения приказа танковый батальон бригады вместе с автоматчиками стал пробиваться к Днепру. С рассветом выступили оба стрелковых батальона. За батальонами следовал штаб. Старенький автомобиль, в котором находились Галирж и Вокроуглицкий, выехал на пустой бульвар. Всюду развалины, дымящиеся пожарища. Из груды обломков вылез старик. Увидев приближающуюся машину, он упал на колени, белая голова склонилась до самой земли.
