однодневной торговли — покупки ценной бумаги в надежде продать ее несколько часов спустя с прибылью — в том, что она сопряжена со всеми издержками, с которыми связана торговля ценными бумагами (комиссионными и налогами, не говоря уж о затратах времени), не принося никаких выгод, возникающих из длительного владения ценными бумагами.
Итак, у вас есть способ проверки личных инвестиций — ваше чутье вкупе с вышеизложенными правилами. В следующий раз, когда какой-нибудь консультант по инвестициям подойдет к вам с предложением, сулящим, по его словам, 20 или 40 % прибыли, вы будете совершенно точно знать, что в данном случае верно одно из трех предположений: (1) для того чтобы оправдать столь высокую ожидаемую прибыль, это инвестиционное предложение должно быть весьма рискованным; (2) этот консультант натолкнулся на возможность, которую до сих пор не обнаружили даже самые изощренные инвесторы мира, и настолько добр, что делится с вами этой возможностью; или же (3) этот консультант некомпетентен и/или недобросовестен. Слишком часто истинным объяснением оказывается предположение (3).
Самым восхитительным в экономике является то, что фундаментальные идеи неизменны. Монархи Средневековья нуждались в средствах (обычно для ведения войн) точно так же, как ныне нуждаются в средствах только что возникшие биотехнологические компании. Понятия не имею, на что будет похожа планета через сто лет. Возможно, человечество начнет заселять Марс или превращать соленую воду в возобновляемый источник чистой энергии. Но я уверен, что оба предприятия используют финансовые рынки для мобилизации капитала и ограничения риска. И я совершенно уверен, что американцы не станут стройными и здоровыми оттого, что будут питаться одними грейпфрутами и мороженым.
Глава 8. Мощь организованных интересов:
что экономика может поведать нам о политике
Несколько лет назад я проводил отпуск вместе с друзьями. Как единственный академический ученый в группе, я был объектом легкого любопытства. Когда я рассказал о том, что изучаю государственную политику, один из товарищей по отдыху задал скептический вопрос: «Если люди знают столько о государственной политике, то почему все это так чертовски запутано?». С одной стороны, вопрос идиотский; задавать его — все равно что спрашивать: «Если нам столько известно о медицине, почему люди продолжают умирать?». Лет через десять кто-нибудь всегда сможет выступить с умными репликами по этому поводу. (В тот момент я промямлил что-то вроде «Ну, все так сложно».) Я мог бы указать на то, что в сфере государственной политики, как и в медицине, мы добились кое-каких отличных результатов. Американцы стали более здоровым, более богатым, более образованным народом, который теперь менее, чем когда-либо в своей истории, уязвим для последствий экономических бумов и спадов — несмотря на крах предприятий, занимавшихся интернет-бизнесом.
И все же вопрос, заданный товарищем по отдыху, преследовал меня несколько лет, в значительной мере потому, что он содержал намек на важный момент. Даже тогда, когда экономисты достигают консенсуса относительно политических мер, которые улучшат наше положение, эти меры зачастую упираются в глухую стену политического противодействия. Прекрасным примером тому служит международная торговля. Я не знаю ни одного экономиста, представляющего доминирующее в экономике течение, который не считал бы международную торговлю решающим фактором для благосостояния и богатых, и бедных стран. Есть лишь одна маленькая проблема: вопрос о международной торговле в буквальном смысле вызывает бунты на улицах. Еще до того, как демонстранты, яростно протестующие против глобализации, вышли на улицы Сиэтла и Генуи, соглашения о расширении торговли вроде Североамериканского соглашения о свободной торговле вызвали ожесточенные политические бои.
Тем временем законодательное утверждение программ, объединяемых в единый «пакет» на основе сговора представителей отдельных регионов США, успешно проходит в конгрессе, что обрушивает щедрые потоки денег на мелкие проекты, которые вряд ли можно назвать проектами, служащими национальным интересам. В течение почти 40 лет федеральный бюджет включал в себя выплаты американским фермерам, производящим мохеровую шерсть (мохер начесывают из шерсти ангорской козы, и он используется как заменитель шерсти). Субсидии на мохер были введены в 1955 г. по настоянию вооруженных сил в целях обеспечения достаточного количества пряжи для изготовления военной формы в случае войны. Я не хочу шутить по этому поводу.
Не потому, что фермеры — производители мохера обладают какой-то особенной мощью, огромными финансовыми возможностями и политической изощренностью. Ничего этого у фермеров — производителей мохера нет. Собственно говоря, преимуществом в данном случае оказалось небольшое число фермеров — производителей мохера. Их малочисленность дает им возможность получать от правительства крупные выплаты, которые фактически незаметны для налогоплательщиков. Предположим, есть тысяча фермеров, производящих мохер; каждый из них каждую весну получает от федерального правительства чек на 100 тыс. дол. — просто за то, что держит ангорских коз. Получающие субсидию фермеры очень заинтересованы в ней — возможно, больше, чем в какой-либо другой из политических мер правительства. Между тем остальные граждане, которые платят пусть жалкие, но дополнительные гроши налогов для того, чтобы сохранять ненужные запасы мохера, не слишком заинтересованы в этих субсидиях. Любой политик, занимающийся проблемами занятости, может подсчитать, что, отдав свой голос за сохранение субсидий для производителей мохера, он сможет заручиться твердой поддержкой этих производителей, ничуть не теряя поддержки других избирателей. Это тот случай, когда политику не стоит голову ломать.
Проблема состоит в том, что производители мохера не единственная группа, претендующая на получение субсидий, снижение налоговых ставок, защиту отрасли или на какую-то иную правительственную меру, которая принесет им деньги. И верно, наиболее хваткие политики могут обменивать одни льготы на другие: скажем, если вы поддержите производителей мохера в моем округе, то я поддержу правительственные субсидии на строительство в вашем округе Зала славы игроков в бинго. Когда я был спичрайтером губернатора штата Мэн, мы называли бюджет штата рождественской елкой. Каждый законодатель мог повесить на эту елку одно-другое украшение. Теперь я проживаю в штате Иллинойс, в пятом округе по выборам в конгресс, место в котором от этого штата уже несколько десятилетий занимает Дэн Ростенковски. Мы, чикагцы, можем колесить по нашему городу и буквально указывать на объекты, построенные Рости. Когда Музею науки и промышленности понадобились десятки миллионов долларов на строительство подземной парковки, Дэн Ростенковски нашел эти деньги в федеральном бюджете [91]. Должны ли налогоплательщики в Сиэтле или аграрном Вермонте платить за подземную парковку для чикагского музея? Конечно, нет. Но когда в прошлые выходные я повел дочку в музей, а погода была ненастной, то с удовольствием припарковал машину в закрытом помещении. Этот пример помогает объяснить, почему Дэну Ростенковски, не так давно вышедшему из федеральной тюрьмы, участники политических сборищ в Чикаго по-прежнему устраивают овации и встают с мест ради такого случая.
Теперь субсидии для производителей мохеровой шерсти отменены. В какой-то момент они стали наглядным примером законодательного утверждения программ, объединяемых в единый «пакет» на основе сговора представителей отдельных регионов США, и их вопиющая абсурдность обрекла их на отмену. Но процесс, который на протяжении десятков лет приносил производителям мохера деньги, жив-здоров. Поговорим об этаноле — производимой из зерна присадке к автомобильному бензину, которая якобы полезна для охраны окружающей среды. Налог, которым облагают бензин, смешанный с этанолом, на 5,4 цента меньше налога на чистый бензин под тем предлогом, что бензин с этанолом сгорает чище, чем чистый бензин, и что использование смеси бензина с этанолом снижает нашу зависимость от поставок нефти из-за рубежа. Разумеется, ни ученые, ни защитники окружающей среды не уверены в том, что этанол такая уж прекрасная штука. В результате исследования, проведенного в 1997 г. Главным бюджетно- контрольным управлением США, непартийная исследовательская служба конгресса установила, что использование этанола оказывает незначительный эффект как на окружающую среду, так и на зависимость США от поставок нефти из-за рубежа. Однако субсидия на этанол обошлась бюджету США в 7,1 млрд дол.
