Тем временем механик с мотористом открыли капот. Мы ждали, стоя у крыла. Алексей ковырял толстой подошвой снег и заглаживал его.
Когда боковинка снялась с патрубков, мы увидели прокопченный блок цилиндров. Против одного из патрубков на дюрале - светлое, будто обожженное паяльной лампой пятно; по бокам свернувшаяся обгорелая краска.
Механик соскочил с крыла бледный.
'Простите, командир... Целиком виноват. Менял патрубки и забыл подтянуть у одного гайки', - вид у него стал жалкий.
Я махнул рукой:
'Бывает'.
Мы с Гринчиком вскочили на крыло. Обгорелые трубки, профили на капоте, краска - только что не расплавленный дюраль - все говорило за себя... Десять минут назад из-под флянца патрубка садил огонь внутрь капота... Так что взлети я, мог быть тот самый 'номер'. Алексей, помню, смотрел на меня внимательно и долго, потом рассмеялся в озорной улыбке:
'Король, будь начеку - 'она' за тобой гоняется неспроста!'
Я, должно быть, криво улыбнулся. А что мне оставалось? Было как-то не по себе от этой истории, от этой шутки...
Николай замолк.
Я подумал: 'Да, шуточка!..' Но на аэродроме иногда было принято так 'миленько' шутить.
Еще в войну, году в сорок втором, стало ясно, как важно упростить пилотирование, сэкономить силы летчика и сосредоточить его внимание на боевой задаче.
Одним из первых энтузиастов этих исследований был у нас Николай Адамович. Начал он как будто с приборной доски пилота. Не говоря уже о ее форме, наклоне и освещенности, здесь было что совершенствовать - нужно было в первую очередь рационально разместить пилотажные приборы.
В этом тогда царила удивительная вольница. Если, допустим, на самолете А указатель скорости размещался слева компаса (компас чаще по центру), то на Б его можно было найти справа.
Зато высотомеры могли быть установлены в обратном порядке. А так как приборы одинаково круглы и черны, как галки, то летчик, пересаживаясь с самолета на самолет, должен был по-новому наметывать глаз, чтобы охватить показания стрелок рефлекторно - одним взглядом, а не искать нужный ему прибор.
По правде говоря, создавалось впечатление, что конструкторы, размечая на приборной доске отверстия под приборы, действуют, как хозяйка, автоматически нарезающая в раскатанном тесте стаканом коржи.
Разумеется, такой подход к решению 'интерьера' рабочего места не мог устроить летчиков. Настал момент, когда сам 'утопающий' понял, что для спасения нет более надежных рук, чем его собственные.
Поставив перед собой задачу выработать научно обоснованный метод оснащения кабины всем необходимым, в это дело включились многие, и более других летчик-инженер Николай Владимирович Адамович.
Проведя ряд исследований, Николай Адамович приходит к мысли построить наземный стенд, чтобы воспроизводить работу летчика в полете. Электроники тогда еще не знали, и нужно было, используя главным образом механику, создать имитатор полета с различной загрузкой управления, изменяемой 'чувствительностью' рулей, с записью быстроты реакции летчика и других качеств его работы.
По замыслу автора, такой стенд позволял сравнивать в равных условиях работу разных летчиков и, таким образом, обобщать понимание этого процесса.
Как-то в 1944 году, вскоре после своего прыжка из горящего ЛА-7-го, Николай Владимирович изложил свои основные мысли на трех листах и пришел посоветоваться к известному ученому, профессору В. С. Ведрову.
Всеволод Симонович, большой любитель всяческой новизны, заметил:
- По-моему, это план целой книги. Беритесь, Николай Владимирович, за перо, и да поможет вам разум и терпение.
Так родилась идея очень смелой, наделавшей у нас в сорок шестом году много шума книги со скромным, бесконфликтным названием: 'Управляемость современного самолета'.
Мне кажется, начав в годы войны исследования условий работы летчика, Адамович не предполагал, что этот труд захватит его на многие годы, может быть, на всю жизнь.
Но одно дело - работа, увлекающая тебя как оригинальная тема, а другое - полеты, которые тебе поручают. Испытания ведутся самые разнообразные. Далеко не всегда они совпадают с личными техническими увлечениями летчика-инженера. Что делать!
Перефразируя известную поговорку, можно сказать так: назвался испытателем - полезай в кабину!
И всем нам, в том числе и Адамовичу, не раз приходилось отправляться в полет, не испытывая особого удовольствия от проводимой работы. Ничего не поделаешь - нужно!
Уже по обрывку фразы в дверях кабинета Чесалов понял: 'Так и есть, очередная 'панама'!'
- Разрешите, Петр Васильевич? - спросил он.
Замнаркома Дементьев говорил с кем-то по телефону о технологии склейки. Протянув руку, он показал глазами на стул и продолжал разговор, не заботясь о мягкости формулировки.
В ожидании профессор искоса поглядывал на говорящего по телефону. Он даже подумал, что, пожалуй, не хотел бы оказаться на его месте: идет война, и на нем лежит ответственность за серийный выпуск боевых самолетов.
- Дрянь дело, Александр Васильевич! - начал Дементьев, бросив трубку.
- Догадываюсь. Что-нибудь с фронта?
- Черт знает! Есть случаи срыва обшивки с крыла на ИЛ-вторых. Машины выпуска первой половины сорок третьего года... Закуривайте, - предложил он.
- Благодарю.
Достав из стола бумаги, Дементьев сказал твердо, не предвидя возражений:
- Вашему институту надо провести срочно прочностные испытания машин этих заводов.
- На выбор?
- Испытанным 'методом шапки' - вот, из сотни выбрали номера: 302214, 302221, 302345, 302313, 7004 и 7005.
Чесалов выразительно поморщил нос.
- Когда их ждать на аэродроме? - спросил он.
- Сегодня перегонят. Начинайте прямо с завтрашнего дня.
- Программу вы утвердите?
- Да. Пришлите ее с нарочным ночью. Учтите - фронт! Думаю, недели хватит вам на всю работу?..
Чесалов наклонил голову.
- Мы все взвесим, Петр Васильевич, - а сам подумал: 'Вот новости... Сверх плана...'
- Причину найти надо! Придется погонять на сверхмаксимальных скоростях и предельных нагрузках. Разумеется, примите меры предосторожности, - добавил Дементьев.
Выходя из кабинета, профессор подумал: 'Меры предосторожности... Легко сказать... Подушку не подстелишь!'
Однообразие - надоедливая штука. От зари до зари нет-нет да и взревет в небе мотор. Будто слон в яме. На что жители нашего поселка привычны к разноголосому гулу моторов, и то стали пялить глаза наверх при каждом вое пикирующего ИЛа.
Однако программа испытаний шумной семерки подходила к концу. Сотни раз у испытателей закладывало уши и темнело в глазах, а фанерная обшивка крыльев держится 'железно'. Бакелитовый клей,
