Когда с нами летал Алексей Петрович Якимов, он тоже таскал шланг, не боясь пошатнуть свой авторитет, - тогда он был начлетом.
Работа не хитра - лишь подставляй плечо.
- Эй, бурлачки! - однажды крикнул нам кто-то из прохожих.
- Любезнейший, подите-ка сюда, - пробасил Якимов и поманил весельчака 'перстом согбенным'. - Да, да... Вы не ошиблись, вас зовут.
Тот, сообразив, что влип, смущенно подошел.
- Вы что-то, кажется, сказали? - спросил Якимов.
Молодой инженер замялся. Мы со шлангом на плечах смотрим с любопытством. Он краснеет.
Ждем, что будет дальше.
- Я просто так, шутя, - смущенно говорит молодой сцециалист.
- Так я и думал. Тогда позвольте ваше плечико вместо моего. - И парень стал в цепочку.
- Это ненадолго, - успокаивали его.
От трансформатора дежурный электрик зовет меня:
- Вас здесь спрашивают.
- Кто еще? - Освобождаю плечо. - Иду.
Вижу двух человек. Один - наш диспетчер, другой - незнакомый, полный, важный.
Диспетчер представил. И я понял: придется объяснять все единственному 'экскурсанту'...
- Откуда вы? Простите, я не понял.
Он холодно:
- Из главка.
- У нас сейчас полет, - говорю, - лучше бы в другой раз.
Гость нахмурился. Обиженно уходит. Провожаю его глазами. Думаю: 'Все как-то нескладно получилось...' Только потом я понял, какую ошибку допустил: после того дня в главке к нам отношение изменилось к худшему.
- Все в порядке, командир! - крикнул Пастухов.
- Сделан продув? - спрашиваю машинально.
- Да, да, все в порядке. Можно собираться.
Я снял парашют с передней стойки, надел его. Полез в кабину.
Стал осматривать по порядку свои приборы, поправил лямки парашюта, давящие как-то больше обычного. Потом пальцем правой руки нажал на кнопку штурвала, вызывая по очереди всех абонентов: 'Как слышно?' Отвечают: 'Готов, слышу хорошо'. Так до одиннадцатого. Одиннадцатый - кинооператор, на месте хвостового стрелка.
- Командир, Черепанов в кабине и готов, - отвечает он.
- Можно запускать? - спрашивает Пастухов.
- Да, запускайте.
- Запускаю с первого! - заорал Пастухов, перегнувшись со своего места в шахту люка. - От винтов!
Машину тряхнуло. Я посмотрел налево. Огромный винт пошел. Сперва лопасти были заметны, затем слились в серебряный мираж. Двигатель окутал белый дым.
Тряхнуло второй раз, третий, четвертый... Через минуту четыре пятиметровых 'ветряка' уже крутились - кабина ожила.
- В порядке, командир; можно рулить, опробуем на старте.
Запрашиваю старт; вызываю Якимова - он готов. Я снял со 'стопа' тормоза, наша ТУ-4, плавно поклонившись стеклянным носом, двинулась, чуть вздрагивая на стыках бетонных плит.
С Алексеем Петровичем Якимовым мы пришли работать в институт примерно в одно время, перед войной. Долгая совместная работа испытателями укрепила наши отношения. Происшедший затем, в конце войны, особый, как Якимов выразился, 'пикантный' случай будто побратал нас.
В сорок четвертом году мне пришлось проводить довольно подробные испытания американского высотного истребителя 'рипаблик тандерболт', поднимаясь примерно на высоту 13 000 метров без герметической кабины и скафандра - ни того, ни другого у нас в практике тогда не было. Это дало мне определенный опыт и тренировку.
Вскоре я был назначен на опытный высотный истребитель МИГ-11 конструкторов Артема Ивановича Микояна и Михаила Иосифовича Гуревича.
Я выполнил несколько высотных полетов, поднимаясь с Центрального аэродрома в Москве, и в последнем из них в стратосфере уловил, как мне показалось на слух, неисправность турбокомпрессорного колеса.
Прекратив дальнейший подъем и приземлившись, я доложил инженерам о своих наблюдениях.
Присутствовавшие здесь представители моторной фирмы не скрыли насмешливых улыбок: мол, тоже мне, услышал биение компрессорного колеса на оборотах двадцать четыре тысячи в минуту!
- Я верю своему слуху, как хотите, - говорю им, - звон металла заметно изменился - в предыдущем полете скрежетания не было. Это не просто так!
Описав все в полетном листе и передав его ведущему инженеру Константину Павловичу Ковалевскому, я улетел на свой аэродром, чтобы провести в этот день еще один испытательный полет на другом самолете.
Полет кончился весьма трагично. В результате пожара, возникшего в воздухе, произошла катастрофа. Я уцелел случайно, только обгорел немного.
Вместо меня, вышедшего на три месяца из строя, на МИГ-11 был назначен Якимов. Чуть ли не в следующем полете после моего высотного на самолете разрушился турбокомпрессор, а затем и сам двигатель. Алексей Петрович вынужден был выброситься из объятого пламенем самолета на довольно большой высоте, находясь над северо-западной окраиной Москвы.
К счастью, парашют не подвел. Якимов, получив ожоги и травмы, приземлился, можно сказать, удачно... Самолет упал, не натворив особых неприятностей.
Примерно через год случайно на Кавказе мы встретились с Костей Ковалевским - он окликнул меня из окна встречной машины.
Вышли. Закурили.
- Знаешь, - сказал он - вспоминали тебя не раз. Ты оказался прав. Весьма досадовали, что не убедили упрямых мотористов.
Я улыбнулся:
- Пока мотор винт крутит - в неисправность поверить трудно.
Не вижу, скорей чувствую, как Якимов 'прилип' к нам сбоку. Блеск! Идем с ним - корабли почти не шелохнутся. Я замер, стараюсь не дышать. Думаю: 'Что еще нужно? Неужели и на этот раз все полетит к черту, как позавчера?'
Я волновался не зря. Мы отправились в новый полет, не докопавшись до истины. Очень старались выяснить причину - и не смогли. В конце концов поддались соблазну сказать себе: 'Отказ был случайным'.
Оператор - Володя Александров - докладывает:
- Командир, контакт есть!
- Хорошо. Продолжайте.
Он в эфире:
- 'Ворон второй', выдавайте шланг. - И опять ко мне: - Шланг пошел, командир... Идет нормально.
Тут я даже не гляжу уже искоса направо: весь внимание - жду. 'Выйдет, не выйдет?'. 'Любит, не любит...'
Все притихли. Николай Николаевич Неелов - он прямо передо мной, смотрит со штурманского кресла, стиснув зубы. Пастухова против обыкновения тоже не слышно позади меня - притаился как мышь у своего
