— Как правило, я не рассказываю посторонним лицам о своих пациентах, — сказал он медленно. — Назовите мне фамилию человека, который мог бы подтвердить, что вы в самом деле были хорошо знакомы с покойником?
— Пол Джонсон, помощник прокурора, несомненно, поручится за меня.
— Что ж! Это имя хорошо известно в Гроссвизене. Спасибо. Скажите конкретно, что вас интересует, и я охотно отвечу.
— Меня интересует история болезни Леона Траубе.
— Туберкулез легких в последней стадии и то, что за этим обычно следует, — кровотечения, крайнее физическое истощение. На почве переутомления и истощения возникли функциональные нарушения нервной системы. Обследования, проведенные в течение последних трех месяцев, обнаружили депрессивный психоз. Все более частые и продолжительные приступы подавленности сопровождались полнейшей неуверенностью в себе, подозрительностью и признаками мании преследования, — говорил Менке, улыбаясь добродушно и немного снисходительно.
— Ясно, — сказал Шель. — Видите ли, я получил от него на редкость тревожное письмо. И хотя я сознаю, что его написал больной человек, оно мне кажется искренним и правдивым. Не знаю, понимаете ли вы меня. Трудно обосновать точку зрения, не подкрепленную никакими конкретными фактами. Но мне представляется, что причиной самоубийства могло быть какое-нибудь потрясение, и я пытаюсь найти разгадку.
Доктор Менке слушал внимательно, глядя Шелю прямо в лицо. Журналист почувствовал вдруг странное беспокойство. Где-то в глубине сознания шевельнулось смутное воспоминание о чем-то, что оставило в душе неизгладимый след. Ему казалось, что он уже некогда испытал ощущение, подобное теперешнему. Но вот внезапно контуры давнего события обрели резкость, забытая картина всплыла в памяти с необыкновенной яркостью: змея!
Шель провел ладонью по вискам… Детство… прогулка в зоопарк… застекленный террарий… надписи, вызывающие содрогание: гремучая змея, гюрза, эфа, кобра… Неподвижные, бесцветные глаза на плоских треугольных головках. Вот она, неожиданно возникшая ассоциация: зрачки человека, сидевшего напротив, были такие же стеклянные и безжизненные, как у… змеи!
Менке что-то говорил, обращаясь к нему. Шель усилием воли отогнал неприятные мысли и прислушался:
— …создают вокруг себя атмосферу недоверия и тревоги, хотя постороннему наблюдателю их поведение кажется на первый взгляд совершенно нормальным. Обнаруженные у Траубе симптомы характерны для психоза. Его письмо, несомненно, представляло собой нагромождение сенсационных обвинений, драматических выводов и таинственных намеков. Я не ошибся? — губы растянулись в улыбке, но глаза оставались холодными и неподвижными.
— Вы правы, — неохотно подтвердил Шель. Он терял уверенность в себе. Визит к этому «магу» не дал ожидаемых результатов, впрочем, он и сам не знал, на что надеялся, придя сюда. Все дело казалось то очень простым, то…
— Траубе знал, что я приеду к нему. Разве это не должно было повлиять на него положительно и в известной степени успокоить? Почему он покончил с собой почти накануне моего приезда?
— Психопаты часто действуют в состоянии аффекта. Они утрачивают контроль над собой, действуют вопреки нормальной линии поведения и совершают просто ошеломляющие поступки. Когда нервное возбуждение проходит, они часто не помнят, что делали, — доктор говорил мягко и убедительно.
— Вы хотите сказать, что Леон Траубе забыл о письме, которое он написал мне?
— Это вполне вероятно.
— Но как же он мог забыть о моем приезде, ведь я его предупредил письмом! — не сдавался Шель.
— Идея самоубийства, очевидно, вытеснила из его памяти все остальное.
Под смущавшим его взглядом Менке Щель опустил глаза.
— Вы знаете некоего Лютце, доктор? — спросил он, помолчав.
— Лютце? — в голосе звучало неподдельное изумление. — Алкоголика?
— Вот именно.
— Мне его однажды показали, когда полицейские вели его, абсолютно пьяного, в тюрьму. Лично я с ним не знаком и не собираюсь знакомиться впредь.
— Лютце был хорошим знакомым покойного.
— Разве я отвечаю за знакомства герра Траубе?
— Лютце, бесспорно, пьяница, но, насколько мне известно, он в здравом уме. И вот он уверял меня…
— Герр Шель! — резко перебил его Менке. — Я охотно побеседую с вами об обстоятельствах, предшествовавших или сопутствовавших смерти вашего друга; однако я не чувствую себя достаточно компетентным для обсуждения взглядов и убеждений лиц, которые мне не знакомы.
Шель, пораженный его тоном, поднял голову.
— Доктор Менке, ваши доводы четки, ясны и убедительны. Но тем не менее мне кажется, что за трагедией Леона Траубе кроются какие-то невыясненные обстоятельства, непосредственно связанные с его смертью. К сожалению, мне до сих пор не удалось обнаружить фактов, подтверждающих мои догадки.
— Интуиция? — в вопросе сквозила явная насмешка.
— Шестое чувство, — ответил Шель серьезно, глядя доктору прямо в глаза.
— Что ж, в вашей профессии оно необходимо. Что вас еще интересует?
Медленно поднимаясь со стула, Шель спросил внезапно:
— Траубе упоминал когда-нибудь о бумагах? Выражение лица Менке изменилось, неподвижные глаза на мгновение закрылись.
— О каких бумагах?
— Документах, справках? Доктор взглянул на Шеля в упор.
— Да. Он говорил не только о бумагах, но и о призраках, которые его терзают, о пламени, испепеляющем душу, о гномах, привидениях и темных силах, угрожающих его жизни,— продолжая говорить, Менке встал, обошел стол кругом и остановился рядом с Шелем. — Боюсь, что я не сумел удов летворить ваше любопытство.
— Напротив, доктор, беседа с вами была на редкость поучительной и интересной. Благодарю вас за то, что вы пожертвовали своим драгоценным временем и посвятили меня в тайны медицины.
Они пожали друг другу руки. Направляясь к двери, Шель неожиданно повернулся и спросил;
— В котором часу умер Траубе? Ответ последовал мгновенно:
— Между двенадцатью и часом ночи.
— Спасибо. До свидания!
Выходя из комнаты, Шель почувствовал на себе взгляд холодных, бесцветных глаз. Он содрогнулся…
* * *
Когда Шель нажимал кнопку звонка, солнце уже скрылось за крышами домов. По безоблачному небу разлилось красное зарево заката. Джонсон протянул навстречу гостю обе руки.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Я уже беспокоился, не перепутал ли ты адрес. Заходи!
Комната, в которую он ввел Шеля, была обставлена довольно безвкусно, хотя отдельные предметы представляли, несомненно, большую ценность. Рядом с небольшим роялем стояла горка с хрусталем, статуэтками из дрезденского фарфора и серебром, за ней — подставка с кактусами. Под окнами, вокруг низенького стола — коричневые кожаные кресла. Одну стену занимал низкий длинный книжный шкаф. Судя по корешкам, большинство книг составляли детективные романы. В углу комнаты сверкал экран телевизора. Над роялем висел двухметровой ширины пейзаж, изображающий старинный замок среди скал, на фоне пасмурного неба.
— Располагайся, Ян. Чувствуй себя как дома. Кэрол сейчас выйдет, она была в городе, теперь чистит перышки. Может быть, ты снимешь пиджак? Здесь жарковато… Нет? — Он придвинул Шелю сигареты и
