95-16

— Последнее известие я получил два месяца назад. — Шель достал письмо и протянул его Джонсону со слова­ми: — Прочти и скажи, что ты об этом думаешь.

К столику подошла официантка, полная блондинка с весе­лыми глазами.

— Не угодно ли еще пива?

— Выпьем, Ян?

— Да, пожалуй.

— Принеси нам две кружки, — попросил Джонсон и при­нялся читать письмо. Кончив, он с сомнением покачал го­ловой: — Фантастика! Бедняга Леон!

— Как понять это письмо, Пол? — Шель с любопытст­вом взглянул на него.

— Надеюсь, это не единственная причина твоего приезда в Гроссвизен?

— Нет, не единственная, но одна из главных. Согласись, что письмо звучит как крик о помощи.

— Внешне — да. Могу ли я сказать тебе всю правду без обиняков?

— Разумеется.

— Леон Траубе в последние годы жизни был не совсем вменяем. Печально, но факт.

— Что? Как же это случилось? Говорят, он болел?

Светловолосая официантка принесла пиво, поставила его на картонные кружочки и ушла, покачивая бедрами. Прия­тели снова закурили.

— Леон был тяжело болен, — рассказывал Джонсон, — и, по всей вероятности, умер бы естественной смертью еще в этом году. Но туберкулез был лишь одной из многих причин психического недуга.

— Странно, что Леон в письмах ни разу не упомянул о своей болезни.

— Он был очень скрытен и недоверчив. После войны мы не встречались, я вращался в совершенно другой среде, а он все стремился найти себе цель в жизни. Думаю, что это ему вряд ли удалось. Со временем он впал в депрессию, отвер­нулся от людей, замкнулся в себе. Когда выяснилось, что у него туберкулез, он окончательно потерял душевное равно­весие. Узнав о его бедственном положении, я предложил ему материальную помощь. Леон вначале отказался, а потом при­нимал деньги как должное.

— А что ты думаешь об этом странном письме, Пол?

— По-моему, оно плод больной фантазии. С полгода назад у Леона появилась какая-то, по его мнению, ужасная, тайна. Ему казалось, что он окружен врагами, и вообще у него была настоящая мания преследования. Он боролся с призраками и в конце концов потерпел в этой борьбе пора­жение, потерял последние остатки здравого рассудка и по­кончил с собой.

Шель слушал внимательно. Логические доводы Джонсона объясняли странное стечение обстоятельств и рассеивали прежние подозрения.

— Ладно, — сказал он, — но хотелось бы знать, что все-таки заставило Леона написать мне подобное письмо.

— Понятия не имею. В последнее время он напустил на себя ужасную таинственность. Говорил о «темных силах», ко­торые его осаждают, но я затрудняюсь повторять его мрач­ные монологи. Да и вообще Леона нет в живых. Если он и напал на след какой-то тайны, то нам уже все равно не вы­яснить, что это было.

— Вот именно, нет в живых! — буркнул Шель упрямо. — Интересно, как бы он объяснил свое письмо, будь он жив?

— Возможно, его дух посетит тебя в полночь и откроет свои тайны, — пошутил Джонсон.

— Послушай, Пол, не сочти меня навязчивым, но как объяснить, что Леон так ждал моего приезда и все же по­кончил с собой, зная, что я приезжаю?

— Ты хочешь, чтобы я понимал мотивы поведения ду­шевнобольного? Такие люди в состоянии аффекта действуют вопреки самой элементарной логике.

— Допустим. Но Леон отправил мне два письма, и одно из них не дошло. Разве это не странно?

— Мы не знаем, отправил ли он оба. Он мог так напи­сать для пущей убедительности. Не забудь, что сто марок были для него большой суммой, а двести — целым состоя­нием. Я убежден, что он отправил только то письмо, которое ты получил.

— Возможно, — согласился Шель без особого энтузиаз­ма. — Остался еще только один вопрос.

— Именно?

— Побывав у фрау Гекль, я решил остановиться в быв­шей комнате Леона. Старуха рассказала, что наутро после его смерти дверь в комнату была приоткрыта. Хотя… там испорчен замок и, чтобы закрыть, нужно крепко нажать, — произнося эти слова, Шель сознавал, насколько шатки и ту­манны его подозрения. Он пожалел, что вообще заговорил об этом. — Впрочем, все это несущественно, — заключил он. — Бедный Леон! Надеюсь, он находился под наблюдени­ем врача?

— Конечно! Я сам привел к нему лучшего в нашем городе врача и платил за лечение.

— Какой-то доктор Нанке или Минке…

— Доктор Менке. Он не только крупный терапевт, но и специалист-психиатр.

— Фрау Гекль упомянула также… — начал Шель и ос­тановился на полуслове. Что мог Джонсон знать о каком-то старом пьянице? Не имело смысла копаться в этих мело­чах. — Значит, дело Леона Траубе следует считать закры­тым? — спросил он после минутного молчания.

— Вне всякого сомнения. У нас своих забот предоста­точно. Жаль, что мы не поддерживали связи, ты бы избежал разочарования.

— Ничего не поделаешь. — Шель взглянул на залитую солнцем зелень парка. — Хватит о Леоне. Давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

— В таком случае слово предоставляется тебе.

— Знаешь, Пол, подлинная цель моей поездки — собрать материал для очерка о ФРГ.

— Очерка на какую-нибудь конкретную тему?

— Нет. Мне бы просто хотелось к общим сведениям до­бавить пару зарисовок из повседневной жизни и, быть может, остановиться несколько подробнее на судьбе переселенных лиц…

— Ну, переселенцы — вопрос чуточку щекотливый. В по­следние годы сюда понаехало много людей, которые благо­даря своей национальности рассматриваются как репатриан­ты. Их соблазнили перспективы больших пенсий, компенсаций и общего процветания. Эти люди — одна из серьезней­ших наших проблем.

— В поезде я слышал, что близ Гроссвизена есть лагерь для таких лиц.

— Да, на Веберштрассе. Ты хочешь там побывать?

— Если можно…

— Вход туда свободен. Но у тебя может создаться непра­вильное представление. Этот лагерь не делает чести нашему городу.

Побеседовав еще немного, они вернулись в центр тем же путем, по которому пришли. Поравнявшись со зданием суда, Джонсон остановился.

— К сожалению, мне нужно вернуться на работу. В три­надцать часов слушается дело, которое я веду, заменяя сво­его начальника. Жаль, что я не знал о твоем приезде, мне давно уже не приходилось ни с кем беседовать так откро­венно.

— Я не знал твоего адреса и не мог предупредить.

— Да, конечно.

Прощаясь, Джонсон пригласил Шеля зайти к нему ве­чером.

— Не знаю, удастся ли тебе приятно провести с нами вре­мя, — сказал он. — Это будет зависеть от многих обстоя­тельств.

Шель ушел в смятении. «Так всегда в жизни бывает, — философствовал он. — Готовишься к чему-то, строишь пла­ны, заранее обдумываешь свои действия, а потом все полу­чается не так».

Траубе! Великая тайна оказалась всего-навсего плодом больной фантазии. Это было бы смешно, если б не трагиче­ская развязка. Шель взглянул на часы: начало второго. Пора обедать.

Он зашел в «Ресторан Шнайдера», реклама которого обе­щала посетителям, что они смогут «пообедать быстро и де­шево». Продолговатый зал был почти пуст. На высоком та­бурете сидела женщина, причесанная и накрашенная под Бриджит Бардо. Она окинула вошедшего быстрым