Поэтому, если оставаться в области человеческой культуры, всегда можно сказать в отношении дневной культуры, культуры мира внешних чувств, следующее: «В этой культуре, если не принимать во внимание того, что может быть заново достигнуто путем обучения ясновидению, — в лоне дневной культуры невозможно достичь древнего святого откровения, получившего свое завершение у Кришны. Но через свою эволюцию, через духовнонаучное обучение душа может снова подняться и снова достичь этого. То, что некогда было дано человечеству нормальным путем (если можно употребить это слово), — теперь это не дано иметь людям повседневно, через естественно достигаемые состояния. Поэтому эти истины пришли в упадок. Если имеются отдельные мыслители, — такие, как Фихте, Шеллинг и Гегель, которые довели свое мышление до максимально возможной чистоты, — тогда эти вещи могут, хотя не так жизненно, не с такой непосредственной, личной нотой, как это было у Кришны, но в форме идей, снова выступать перед нами. Но никогда они не выступят так, как их постигали люди в старом ясновидении. И из духовнонаучных исследований, как я часто вам сообщал, следует, что медленно и постепенно, в течение послеатлантического времени, старое ясновидение отмерло.
Если мы взглянем назад, в первую послеатлантическую эпоху, в древнеиндийское время, тогда мы сможем сказать: от него не осталось никакой письменности, потому что тогда люди еще взирали в духовные миры. То, что тогда открывалось человечеству, может быть найдено только через Акаша-хронику. Это было высокое откровение. Но постепенно человечество спускалось все ниже и ниже, и во время второй послеатлантической эпохи, в древнеперсидское время, откровения хотя еще и бывали, но уже не в своей первоначальной чистоте. Еще менее чистыми они стали ко времени третьей культуры, в египетско- халдейское время. При этом нужно принять во внимание, если мы хотим эти соотношения рассматривать в их реальности, что у первых двух культур — и не только у тех народов, по которым они были названы, — письменности еще не было. Если мы говорим о древнеиндийской культуре, то имеем в виду культуру, от которой не дошло до нас ничего письменного. От древнеперсидской культуры также ничего письменного до нас не дошло. Ибо вся письменность древней Индии и древней Персии — это лишь отзвук того, что было и что сохранилось в позднейших преданиях. Только в вавилоно-халдейской культуре, то есть начиная с третьей культурной эпохи, имеются письмена. Но в то время как развивалась древнеперсидская культура, в индийской культуре переживалась вторая эпоха, которая протекала параллельно древнеперсидской; а когда развивалась вавилоно-халдейско-египетская культура, тогда и в Индии переживалась третья культурная эпоха, и в это время впервые люди начали делать записи. Из этой третьей эпохи, из ее позднего периода, происходят те записи, которые, например, содержатся в Ведах и которые потом проникли во внешнюю жизнь. То же самое относится и к письменам, которые говорят о Кришне.
Поэтому не надо думать, когда говорят о памятниках письменности, что имеется в виду первая индийская культурная эпоха, ибо все, что содержится в документах, — это записи, которые появились только во время третьей эпохи древней Индии, потому что именно в эту третью эпоху все более угасали последние остатки древнего ясновидения. Это есть то, что мы можем увязать с личностью Кришны. После этого древняя Индия сообщает нам то, что может быть исследовано внешне. Если мы рассматриваем вещи в их основе, то это всегда согласно с тем, что можно узнать из внешних документов. Когда третья мировая эпоха шла к концу и люди утратили то, чем они изначально обладали, тогда появился Кришна, чтобы сохранить то, что было утрачено.
О какой мировой эпохе говорит предание, когда оно говорит, что Кришна явился во время «третьей мировой эпохи»? Оно говорит о том времени, которое мы называем египетско-халдейской эпохой, или культурой. И как раз с тем, что мы характеризуем, согласуется это индийско-восточное учение Кришны. Когда древнее ясновидение и все сокровища древнего ясновидения начали ускользать из рук человечества, тогда пришел Кришна и явил их в том виде, в каком они могли быть сохранены для позднейшего времени. В этом смысле Кришна есть завершение чего-то великого, могучего. И все, что в течение ряда лет говорилось у нас, вполне согласуется с тем, что дают документы Востока, если эти документы правильно читать. В этом смысле говорить о чем-то «западном» или «восточном» — чистая бессмыслица, потому что дело не в тех словах, с помощью которых мы учим на Востоке или на Западе, но в том, чтобы с пониманием говорить о возвещенном. И чем больше вы постигаете, что именно возвещено за эти годы, тем больше видите, что оно согласуется со всеми документами Востока.
Так стоит Кришна как завершение. Через несколько столетий приходит Будда. Каким образом Будда оказывается, можно сказать, другим полюсом завершения? Как относится Будда к Кришне?
Вызовем перед своей душой ту характеристику Кришны, которую мы только что дали. Тогда он предстанет перед нами так: великие, могучие ясновидческие откровения древности переданы в таких словах, которые могло понимать будущее и в них чувствовать отзвук древнего ясновидения человечества. Так стоит перед нами Кришна. Его откровение есть для людей нечто такое, что они могут воспринять, о чем могут сказать себе: в нем заключена мудрость о мире, лежащем за миром внешних чувств, мудрость о мире первопричин, духовных фактов. Вот что содержится в великих могучих словах откровения Кришны. А если углубиться в Веды, во все то, завершением чего является откровение Кришны, тогда можно сказать: «Этот мир есть родина человека, — мир, который лежит за тем, что видят глаза, слышат уши, осязают руки. Ты, человеческая душа, принадлежишь тому миру, о котором возвещает Кришна».
Как могла себя чувствовать сама эта человеческая душа в последующие столетия? Она могла видеть, что эти удивительные древние откровения говорят о собственно духовной, небесной родине людей; она могла затем взглянуть на то, что ее окружает. Она видела глазами, слышала ушами, осязала вещи, думала о вещах рассудком, который никогда больше не проникнет в то духовное, о котором возвещало откровение Кришны. И душа могла себе сказать: «Есть святое учение древних времен, которое передает познания о духовной родине, окружающей нас, — окружающей мир внешних чувств, — единственное, что нам теперь известно. Мы больше не живем на духовной родине, мы изгнаны из нее — из той, о которой прекраснее всех говорит Кришна».
Тогда приходит Будда. Как говорит он о том, о чем говорил Кришна, — то есть о величии духовного мира, душам людей, которые видят окрест только то, что видит глаз, слышат только то, что слышит ухо? Будда говорит примерно так: «Да, мы живем в мире внешних чувств. Сюда вас привело то стремление, которое гонит вас от воплощения к воплощению. Но я говорю вам о пути, который может вас вывести из этого мира и ввести в тот мир, о котором говорил Кришна. Я говорю вам о пути, которым вы можете быть избавлены от мира, который не тот, о котором говорил Кришна». Как тоска по родине, по миру Кришны, звучало в следующие столетия учение Будды, поскольку Будда является последним последователем Кришны — тем последователем Кришны, который должен был прийти. И если бы Будда сам говорил о Кришне, как бы он мог говорить? Примерно так: «Я пришел, чтобы возвестить вам о Высшем, который был до меня, — возвестить о нем вновь. Направьте взор назад к великому Кришне, и вы увидите, чего вы можете достигнуть, если покинете этот мир, в котором вы не находите себя, как на истинной духовной родине. Я показываю вам пути освобождения из мира внешних чувств, я веду вас назад к Кришне!» Так мог бы говорить Будда. Он только не употребил именно таких слов. Но он сказал об этом в несколько другой форме: «В мире, в котором вы живете, — страдание, страдание и страдание. Рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание; не быть соединенным с тем, что любишь, — страдание; быть соединенным с тем, что не любишь, — страдание; достижение желанного и неумение его удержать — страдание». И когда Будда преподал свой «восьмеричный путь», — это учение не выходило за пределы того, о чем говорил Кришна, ибо это было учение о том, что дал Кришна. «Я пришел после него; пришел вслед за тем, кто больше меня; но я хочу вам указать пути назад к нему — к тому, кто больше меня». Такие тона всемирной истории звучат нам из страны Ганга.
Теперь пойдемте немного дальше на запад. Поставим перед собой еще раз образ Крестителя и вспомним слова, которые мог* бы сказать Будда: «Я пришел после него, после Кришны, потому что он больше меня, и я хочу указать вам пути назад к нему из этого мира, в котором не содержится тот божественный мир, о котором говорил Кришна. Обратите ваш взор назад!» Вот образ Крестителя. Как он говорил? Как он выражал свои воззрения, как он выражал те факты, которые были ему даны в духовном мире? Он тоже указывал на некоего «другого», но он не говорил так, как мог бы сказать Будда: «Я пришел после него», — он говорил: «За мной идет Больший меня!» (1, 7) Так говорит Креститель. И он не говорит: «Здесь, в этом мире, — страдание, и я хочу увести вас из этого мира». Но он говорит: «Измените ваш взгляд! Не оглядывайтесь больше назад, но смотрите вперед. Когда придет Больший, время исполнится; в мир, в котором есть страдание, вступит небесный мир, вступит по-новому откровение старых времен,
