— А ты вообще молчи! Вырос до неба и дурной...
— Того-этого...
— Молчи, сказал! — Обычно приветливый Юржик скривился и покраснел. — Животное безвредное! У нас они мужикам в поле помогают, воронье гоняют. Потравы не допускают. Могут и зубров в лес выгнать, и туров. А уж олени, косули, зайцы и близко не подходят к тем полям, что лесовики охраняют! Кмети им всегда полоску несжатую оставляют, и плох тот хозяин маетка, что воспротивится!
— Ну, не знаю... того-этого...
— Не знаешь — молчи, орясина здоровая! По-человечески же говорю — молчи, не зли меня! Домовики, лесовики — полезные твари. Вот водяные — да, другое дело... Так они сами не мирятся.
— Правда? — удивился Ендрек.
— Будет время — расскажу. А сейчас бери звереныша.
— Любой зверь суть тварь Господня! — глубокомысленно изрек Лодзейко, поднимая к небу палец с обкусанным ногтем. — Всякая жалости достойна, когда воспоможествования требует!
— Ты... того-этого... сам-то понял, что сказал? — набычился Лекса.
— Да все поняли, кроме тебя! — махнул рукой Юржик. — Бери его, студиозус!
Ендрек помотал головой:
— Боюсь.
— Тьфу на тебя!
— Эй, б-болтуны! — вдруг повысил голос пан Войцек, единственный из всех не забывавший смотреть по сторонам. — Лесовика в с-седло и ходу!
— Что такое? — округлил глаза пан Бутля.
— С-сам гляди! — Меченый махнул плетью вправо, а после влево.
Там, за березами, мелькали серые поджарые тела. Не просто мелькали, а постепенно приближались. Стая, которую отогнали стрелами, опасливо пряталась за деревьями, но слева прибывали другие волки. На первый взгляд, не меньше двух десятков. В их движении ощущалась мрачная целеустремленность.
— Батюшки-светы... — полез пятерней под шапку бывший шинкарь. — Что ж... того-этого... делается?
— Поехали скорее отсюдова! — Лодзейко затравленно озирался, вжимая голову в плечи, словно захотел стать маленьким и незаметным.
— Волки... того-этого... тоже суть тварь Господня, — Лекса не преминул уязвить пономаря, но сам вовсе не стремился оставаться в березняке надолго.
Пан Войцек, не слушая их перепалку, подъехал поближе к стволу обломанной березы. Вытянув руку вверх, он мог бы, пожалуй, кончиками пальцев коснуться пятки лесовика.
— Н-не бойся. Иди сюда, н-ну...
Звереныш посверкивал неожиданно умными глазами, переводя их со всадников на волков и обратно.
— Не бойся, малыш, прыгай! — ласково позвал пан Юржик.
А Ендреку уже не казался страшным мохнатый, окровавленный лесовичок, когда две волчьих стаи начинали потихоньку окружать их, разворачиваясь полукольцом.
Чтоб дикий зверь да в открытую на человека шел? Невиданный случай!
Обычно лесные хищники людей опасались. Предпочитали скрыться, проскользнуть незамеченными. Ведь самый тупой зверь довольно быстро запоминает: что такое копье или рогатина, как далеко бьет лук или самострел. А волков к тупым никак отнести нельзя. Напротив, из всех лесных зверей, без сомнения, самые умные и понятливые.
Нет, случалось, конечно, что звери лезли на рожон. Нападали на человека. Но это или старые и больные, не способные поймать иную дичь, или бешеные. Приближавшихся волков ни больными, ни бешеными назвать было нельзя. Не сезон — вспышки бешенства весной весьма обычны, но чтоб осенью, под самую зиму? Да и не держатся больные хищники стаей.
Тут что-то другое...
— П-прыгай, п-рыгай, не б-б-бойся, — продолжал подбадривать лесовика Меченый. Он поднял руки, показывая детенышу пустые, открытые ладони. Жест, понятный и человеку, и зверю.
Светло-серый, почти белый, вожак стаи коротко и как-то настойчиво взвыл.
Ему ответил крупный, темно-серый с ржавым подпалом, волк из вновь прибывшей стаи. Чуть погодя из- за леса донеслось еще два голоса. Один низкий, напоминающий рев изюбра-самца в брачную пору, второй повыше и, вроде бы, малость плаксивый.
Лесовик вздрогнул, зябко повел плечами, заросшими бурой длинной шерстью, и прыгнул на руки пан Войцека.
И в этот миг волки, потеряв всякое терпение, очертя голову бросились вперед. Теперь стало совершенно ясно, почему же они в открытую, нахрапом полезли на людей. Видно, лесовик был для стаи чем-то большим, чем просто добычей. Не от голода его преследовали, загнали на дерево и, клацая зубами, пытались оттуда достать.
Ендрек успел с ужасом подумать: что же стало со старыми лесовиками? Ведь охотники говорили, что лешие в стаи не сбиваются, но семью, если это можно так назвать, сохраняют долгие годы, выращивая детенышей совместно — мать и отец.
Но тут пан Войцек выкрикнул, как плетью поперек спины перетянул:
— Ходу!
Они сорвались с места, поднимая коней в галоп.
— Господи, прости раба твоего грешного! — выкрикнул Лодзейко, вцепляясь двумя руками в переднюю луку.
Несмотря на немалый опыт верховой езды, Ендрек был готов ему вторить.
Кони чувствовали близость волков и в понуканиях не нуждались.
Дробно били копыта о мерзлую землю. Вылетали комья снега, смешанного с палой листвой. Храпели и косились совершенно шалыми глазами кони.
— Врешь, не возьмешь! — выкрикнул пан Юржик, взводя самострел.
— К дороге! — оглядывался на своих товарищей — вороной опередил остальных коней на добрых десять сажен — пан Войцек. — По ровному!
«Понятно, что по ровному лучше, — как-то отстраненно подумал Ендрек. — А не то на буераках кони ноги побьют. Пропадем...»
Рядом пыхтел Лекса. Шумно вдыхал-выдыхал воздух его конь. Словно кузнечный мех, раздуваемый дюжим подмастерьем.
— Господи, спаси и сохрани... Не дай окончить дни во чреве зверином, аки тварь безгласная... — в голос молился пономарь, трясясь так, что зубы бились о зубы со звонким лязгом.
Сухо тренькнул арбалет пана Бутли.
— Получай!
В ответ взвыли волки.
Мерин Ендрека захрапел и прыгнул в сторону.
Медикус потерял стремя. Охнул. Упал животом на холку.
— Держись, студиозус, держись! — Как обычно, заикание бесследно оставляло пана Шпару, вытесняемое опасностью.
— Я держусь... — вяло ответил Ендрек.
Скорее всего, слова его никто не расслышал. Ну и ладно. Все равно не до того.
Позорно схватившись правой рукой за седло, студиозус пытался носком сапога нащупать стремя...
— Нате вам, сучьи дети! — Юржик повторно разрядил арбалет и, судя по всему, опять попал.
Стремя моталось из стороны в сторону в такт неистовым прыжкам коня — такой скач уже даже галопом назвать трудно — и не желало надеваться на ногу.
«Только бы не свалиться... Только бы удержаться... Только бы конь не споткнулся...» — ужас пульсировал под черепом, отдаваясь дрожью в руках и ледяным комом в желудке.
Краем глаза он различил вытянутые серые тени, обходящие их с двух сторон.
Волки бежали легко, словно стелились по земле. Куда там отягощенным седоками коням!
