своре.
— Что ждем? Вперед! — звонко закричала Ханнуся, тряхнула поводом.
— Вперед! — согласно крикнул Климаш.
И они поскакали.
Взрыли снег крепкие, подкованные копыта.
Лаврин засвистал, заулюлюкал.
Доезжачие мчались впереди, щелкая арапниками.
— Взы, взы!
— Ату его!!! Ату!!!
— И-и-и-йэх!!!
В десятке саженей от края леса Ханнусин игреневый скакнул через плетень — видно, находчивый кметь поставил загородку, чтоб снег на поле накапливать. Панночка покачнулась в седле, но выровнялась, задорно улыбаясь братьям и Янеку. Вот только беличья шапочка слетела у нее с головы. Полетела по ветру длинная коса.
Янек на полном скаку отвернул в сторону гнедого, ловко наклонился, подхватывая шапочку кончиками пальцев. Подбросил ее вверх, поймал. С поклоном передал Ханнусе, поравнявшись с ее конем, чем вызвал одобрительные и полные уважения взгляды братьев Беласцей.
Панна сложила губки, словно для поцелуя, стрельнула глазками в кавалера, нахлобучила шапку на голову.
— Вперед, Янек, а то не поспеем!
А вдали уже показался стремительно бегущий по полю олень.
Красавец. Размах рогов почти полсажени, да и весу пудов шесть, не меньше. Не зря хвастался-хвалился выслеженной дичью лесник Юсь Младший.
Гладкая шерсть оленя играла на солнце не хуже соболиной. Светло-бурая с желтоватыми кончиками волос на боках, она темнела к хребту, сливаясь в почти черный ремень, а на шее набирала густо- коричневый оттенок, делалась гуще и длиннее. Матерый зверь закинул рога на спину и бежал, размашисто выбрасывая ноги. На мгновение замедлил ход, оглянулся на висящую на хвосте свору круглым вишневым глазом и опять пошел мерить снежную целину раздвоенными копытами.
— Взы, взы! Ату!!!
Три крупные, рыжие с красным отливом длинноухие ищейки, бежавшие впереди, одновременно задрали брылястые морды и заголосили:
— У-у-а-гау-у-у!
Выжлы ответили им частым перебрехом, слившимся для привычного уха в некое подобие музыки — куда там бродячим шпильманам со своими тренькалками!
Свежая, только что «наброшенная» свора заставила оленя потесниться в сторону дальнего раменья и прибавить ходу. Теперь он не рысил, а перешел на размеренный галоп, и, несмотря на то, что выглядел довольно свежим, во взгляде его промелькнула всплывшая внезапно тоска.
— Ату! Ату его!!!
Доезжачий завертел над головой арапник. Защелкали кнутами выжлятники.
Паны развернули коней и понеслись рядом, но немного в стороне от погони — так интереснее наблюдать. Нет, все-таки могучий олень. Такой и уйти может, если забыть предосторожности.
— Эх! — крикнул Цимош доезжачему. — В лес уйдет — выпорю!
— Не уйдет! — крякнул Петраш. Чего-чего, а панского гнева он не боялся. Оно конечно, не без неприятностей. Ну, накричат в горячке, могут и плетью поперек спины перетянуть, но потом-то все равно отдарят. И отдарят сторицей. Могут полную шапку серебра насыпать, могут шубу или коня подарить.
— Эх, уйдет!
— Не уйдет, пан Цимош! Гляди!
Едва заметными фигурками на противоположном конце поля стали появляться кмети-загонщики. Далеко высовываться из лесу им не было велено, и потому они скакали меж деревьями. Орали, махали руками. Трещали трещотками, били в бубны.
— Дайте, я его! — воскликнул Лаврин, размахивая самострелом.
— Я тебе дам! — погрозил ему кулаком Вяслав. — Не порть забаву!
А ведь и правда, не в добыче же дело? Подумаешь, оленина! Не голодают же паны Беласци. Могли приказать и корову зарезать для пира. Так нет, охоту затеяли.
А для чего?
А все для того же.
Для скачки очертя голову через редколесье, кметские поля, канавы, кусты и плетни.
Для морозного воздуха, врывающегося в легкие, липнущего к усам сосульками.
Для солнца, сверкающего и переливающегося на взбитых копытами снежинках.
Для терпкого запаха конского пота на рукавице.
Для разрумянившихся щек Ханнуси и ее бьющейся по ветру не хуже конского хвоста косы.
Да Лаврин и не думал портить удовольствие. Сам наслаждался погоней, скачкой, нетерпением и азартом. Просто шутил. Не мог не подначить слишком уж серьезного Вяслава.
Янек скакал вместе со всеми и никак не мог понять, почему же он телом здесь, а мыслями где-то далеко, совсем в других краях. Там, откуда доносятся в Выговское воеводство лишь неясные и противоречивые слухи. Жгут, мол, зейцльбержцы малолужичанские города... А с юга под стены Крыкова Твожимир Зурав реестровых понагнал. Правда, последним указом короля смещен он с великих гетманов, а на его место новый назначен, молодой да напористый. Но будет от этого Малым Прилужанам легче? Кто подскажет?..
— Смотри, Янек! Струнка что делает! — отвлекла его панна.
Золотистая сука, далеко опередив обе своры, мчалась едва не касаясь черным носом задних ног оленя.
— Эге-ге! Доспела-таки! — обрадованно закричал Цимош. — Взы его, Струнка, взы!
— Сейчас хватка будет! — с восторгом воскликнула Ханнуся, оборачивая лицо к Янеку.
И точно!
Выжла прыгнула, лязгнула зубами. Алые брызги, слетев с окорока рогача, окрасили снег. Олень взбрыкнул, целя острым копытом собаке под дых, но промазал. Струнка ловко изогнулась в полете, избегнув удара.
— Ну не чудо ли? — проговорила панночка.
— Чудо, дрын мне в коленку, чудо!
— Взы, Струнка! Взы его!!! — голосил доезжачий.
Снова затрубил рожок.
Олень вдруг развернулся, взметая снег, и бросился к лесу.
Собаки с разбегу промчались дальше. Как говорят опытные охотники, сделали угонку.
Первой опомнилась все та же Струнка. Повернулась, упала, зацепившись ногой за ногу, вскочила и понеслась вслед за зверем.
— Ату! Доспевай! — Климаш свесился с седла на правую сторону, помогая коню быстрее пройти поворот.
— Поле держи! — срывая голос, заорал Петраш выжлятникам. — Не дай уйти! Держи поле!!!
Те засвистали, загудели в рожки, защелкали арапниками.
— В лес уйдет! — В сердцах Янек пристукнул кулаком по луке.
— Не уйдет, там кмети! — ответил Цимош.
— На старый тракт сейчас выгоним! — добавила Ханнуся.
— Говорил, стрелять надо было! — ввернул Лаврушка и тут же отъехал подальше, сберегая многострадальные ягодицы от свистнувшей плети Вяслава.
— Это какой такой — старый? — поинтересовался Янек, пристраивая коня рядом с панночкой.
— От Козлиничей на Батятичи. Терновский севернее, на Хоров через Кудельню купцы ездят, а это остался неприкаянный. Зарос весь, заколдобился... Вот и зовут люди его старым. Ой, гляди!
Ханнуся аж подпрыгнула в седле. Струнка вновь доспела рогача. Куснула в этот раз за правый окорок.
