воспламениться благородным гневом, тот никогда не сможет прийти к истинному милосердию и любви. Если вы наблюдаете жизнь, то увидите: кто в силу необходимости воспитывается пока так, что может воспылать благородным гневом против несправедливости и глупости, тот в полной мере развивает то пылающее любовью сердце, которое творит добро из любви. Любовь и милосердие суть другая сторона благородного гнева. Преодоленный гнев, просветленный гнев преобразуется в любовь и милосердие. Любящие руки: как редко можно было бы встретить их в мире, если бы время от времени они не сжимались в кулаки, отдаваясь чувству благородного гнева при виде несправедливости или глупости. Эти вещи взаимосвязаны.
Теософ, любящий щеголять фразами, сказал бы: да, человек должен преодолевать свои страсти. Он должен их просветлять и очищать. «Преодолевать» не означает сторониться, ловко уклоняться от того, что вызывает гнев. Многие, желая избавиться от того, кто вышел за все границы, хотят обойтись странной жертвой, осторожно его обходя, ловко его избегая. Но пожертвовать можно лишь тем, что уже имеется; тем, чего нет, пожертвовать невозможно. Преодолеть гнев может лишь тот, кто сначала им воспылал; ведь сначала нужно иметь то, что следует преодолеть. Не нужно осторожно обходить отрицательные качества стороной, но необходимо преобразовывать их в себе. Но для этого мы сначала должны их иметь.
Если мы преобразуем гнев, если поднимемся от того, что в виде благородного гнева пылает в душе ощущающей, до души рассудочной и души сознательной, то из гнева разовьются любовь и милосердие, и благословляющие руки.
Преобразованный гнев есть деятельная любовь. Об этом говорит нам жизнь. Поэтому гнев, который, сдерживаясь в себе самом, проявляется в жизни, предназначен для того, чтобы вести человека к любви; мы можем назвать его воспитателем любви. И не напрасно то, что проявляется в мире как некая проистекающая из мировой мудрости неоднозначность, исправляющая то, чего быть не должно, называют «божественным гневом» в противоположность «божественной любви». Но мы также знаем, что они связаны друг с другом, что одно не может существовать без другого. В жизни они обусловливают и определяют друг друга.
И мы видим, что искусство, поэзия, по крайней мере в своих величайших образцах, являют нам древнюю мудрость мира. Когда мы будем говорить о миссии истины, то покажем, как Гете в одном из своих величайших творений, пусть даже и небольшом по объему, в «Пандоре», ясно выразил то, что он думал о миссии истины, — и точно так же мы увидим, пусть не так ясно, как в поэме Гете, что в одном из величайших творений мировой поэзии, в «Прикованном Прометее» Эсхила, перед нами выступает, можно сказать, всемирно-исторический феномен гнева.
Вам, вероятно, хорошо известно содержание того мифа, который лег в основу драмы Эсхила. Прометей — потомок древнего рода титанов, сменившего первое поколение богов, стоявших, согласно греческой мифологии, у истоков развития Земли и человечества. Уран и Гея принадлежат к первому поколению богов. Затем Урана сменил Хронос, или Сатурн. Титанов свергло третье поколение богов, предводителем которых был Зевс. Прометей был потомком титанов; но в борьбе против титанов он занял сторону Зевса, так что в известном смысле может считаться его другом — правда, только наполовину. Когда Зевс, говорится в легенде дальше, достиг господства над землей, развитие человеческого рода приняло уже совсем другое направление: прежние способности, которые люди получили в древности, все более угасали. Зевс хотел уничтожить этот человеческий род и заселить Землю другим родом людей. Но Прометей решил дать возможность развиваться людям дальше. Прометей дал людям возможность пользоваться речью и письмом, познавать внешний мир и, наконец, дал им огонь, так что, благодаря владению письмом и речью, благодаря владению огнем человеческий род смог вновь подняться с колен.
Рассмотрев все это глубже, мы увидим, что все дары Прометея человечеству связаны с человеческим
В этом состоит глубинный смысл древней легенды. Следовательно, Прометей был тем, кто дал человеческому Я возможность стоять на собственных ногах, становиться все богаче и полнее. Именно так понимали в Древней Греции дар Прометея: это — способность Я делать себя все более богатым, все более содержательным.
Так вот, именно сегодня мы поняли: Я, образуя только одно это свойство, со временем стало бы беднее, изолировалось бы от внешнего мира. Становиться все богаче — это лишь одна из сторон Я. Оно, если не хочет обеднеть, должно избавиться от этого содержания, должно прийти в гармонию со всем миром. Прометей мог принести людям лишь один этот дар, который делал Я все полнее, все содержательнее. Поэтому из всего мирового бытия он должен был вызвать именно те силы, которые, действуя правильным образом из полноты мирового бытия, приглушали бы Я, чтобы оно смогло стать самоотверженным, смогло развить в себе и другую сторону. То, что у отдельных людей действие гнева, с одной стороны, способствует самостоятельности Я, позволяя произрасти из него тому жалу, которое оно противопоставляет всему миру, и то, что действие гнева, с другой стороны, в то же время приглушает это Я благодаря тому, что человек посредством этого аффекта подавляет в себе гнев, — все это выражено во всемирно-исторической борьбе между Зевсом и Прометеем. Прометей дал Я способности, благодаря которым оно становилось все более богатым. То, что теперь следовало сделать Зевсу, — действовать так, как действует в отдельных людях гнев. Поэтому деяние Прометея вызвало гнев Зевса и потушило в Прометее мощь Я. Далее легенда рассказывает, что Зевс наказал Прометея за его поступок, поскольку тот несвоевременно способствовал развитию человеческого Я. Прометей был прикован к скале. То, что претерпело прикованное к скале человеческое Я, что оно пережило во внутреннем мятеже — все это грандиозно выражено в драме Эсхила.
Стало быть, тут перед нами пораженный гневом Зевса представитель человеческого Я. И как приглушается отдельное человеческое Я, как оно втягивается в себя, пряча гнев в себе, как благодаря этому оно принижается до должной меры, так и Прометей приковывается гневом Зевса, т. е. его деятельность сдерживается до должной меры. Как гнев овладевает отдельной душой, так и Я приковывается к скале, если стремится целиком отдаться эгоизму. И как Я приковывается гневом, вытесняющем вниз сознание Я, так и Я Прометея приковывается к скале. Своеобразие этого всеобъемлющего предания состоит в том, что оно в мощных образах дает такие универсальные истины, которые значимы как для отдельных людей, так и для всего человечества. Его своеобразие в том, что оно позволяет людям пережить в наглядных образах то, что должно быть пережито ими в собственных душах. Так смотрим ММ на прикованного к скалам Кавказа Прометея, видя в нем представителя человеческого Я, которое находится в душе ощущающей еще в смутной форме и стремится к развитию, но получает оковы, ограничивающие его заносчивость.
А дальше мы слышим: Прометей знает, что Зевс от гнева лишится дара речи, проведав о его освобождении сыном смертного. Господству Зевса положит конец тот, кто родится от смертных. И как миссией гнева освобождается Я на его низшей ступени, так и смертными людьми, достигшими более высокой ступени, будет рождено Я, бессмертное Я. На высшей ступени от смертных людей родится бессмертная душа. И как Прометей ждет того, кто свергнет господство Зевса — божества, излившего свой гнев на Прометея как представителя человеческого Я, чтобы оно не вышло за свои пределы, как Зевс сменится Иисусом Христом, так и отдельное прикованное гневом Я претворено будет преобразованным гневом в любящее Я, в любовь, которая и есть преобразованный благородный гнев. Мы видим, как Я, благословляюще кротко и с любовью действующее во внешнем мире, развивается из прикованного гневом Я, как видим саморазвитие Бога Любви, что оберегает и лелеет это Я, которое прежде, в древние времена, должно было оказаться прикованным гневом Зевса, чтобы не выйти за положенные ему пределы.
Так в продолжении этого предания мы видим внешнюю картину развития человечества. Внешнюю сторону этого мифа мы должны понять так, чтобы для нас на все наше земное бытие ожило то, что отдельный человек переживает в себе самом — переход от взращенного миссией гнева Я к свободному Я, развивающему любовь.
