точек зрения, а именно, что смена между бодрствованием и сном имеет в человеческой жизни еще более глубокое значение, чем это кажется внешнему наблюдению, об этом, следовало бы очень помнить при общем рассмотрении мира и при практической, в самом идеальном смысле, установки себя в мире. Обыкновенному наблюдению известен тот кажущийся факт, что человек своим сознанием переживает смену между состоянием бодрствования и состоянием сна. Мы знаем, что это только кажущийся факт. Ибо часто с самых разнообразных точек зрения говорили мы о том, что так называемое состояние сна продолжается не только от засыпания до пробуждения, но что, для известной части нашего существа оно продолжается также и от пробуждения до засыпания. Мы должны сказать: мы никогда не бодрствуем всей полнотой нашего существа. Сон простирается и на наше состояние бодрствования. Мы непрерывно спим одной частью нашего существа. Мы можем спросить себя: какой частью нашего существа мы непрерывно действительно бодрствуем во время так называемого «бодрствования».
Мы бодрствуем в отношении наших восприятий, в отношении всего, что мы между пробуждением и засыпанием воспринимаем из чувственного мира через наши чувства. Это именно и является характерным для обыкновенного восприятия, что мы при пробуждении переходим из состояния несвязанности с чувственным миром в состояние связи с ним, что наши чувства очень быстро вступают в деятельность и это вырывает нас из того смутного состояния, которое мы в обыкновенной жизни знаем, как «состояние сна».
Итак, мы в истинном смысле слова бодрствуем нашими восприятиями чувств, Менее бодрствуем мы, но так что мы это состояние можем обозначить, как действительное «бодрствование» в отношении нашей «жизни представлений». Мы должны отличать жизнь восприятий от подлинной жизни мышления и представлений. Когда мы размышляем, отрешаясь от чувственного восприятия, т. е. когда мы не обращены на внешнее, то при этом размышлении мы уже в обычном смысле и в высшем смысле слова бодрствуем, хотя это бодрствование в чистой жизни представлений все-таки носит оттенок «грез» у одного человека больше, у другого меньше. Хотя у некоторых людей в жизни представлений может примешиваться нечто от грез, в общем мы все же можем сказать: мы бодрствуем и тогда, когда мы представляем себе.
Но мы не «бодрствуем», когда мы чувствуем. Конечно, чувства поднимаются из неопределенной недифференцированной душевной жизни и благодаря тому, что мы «представляем» себе чувства, что представления, т. е. бодрственная деятельность постоянно примешивается к чувствованию, мы думаем, что мы и в чувствовании бодрствуем. Однако, в действительности подвижность нашей души в чувствовании совершенно та же, что и при обыкновенном сновидении. Есть глубокое сходство между состоянием сновидения и подлинным состоянием чувствования. Если бы мы всегда были в состоянии, то, что мы увидим во сне освещать нашим представлением так же, как мы освещаем нашу жизнь чувств, мы совершенно в такой же мере разбирались бы в нашей жизни сновидений, как мы разбираемся в нашей жизни чувств, ибо подлинные чувства присутствуют в душе совершенно так же, как сновидения. Чувства, аффекты, даже в известном смысле жизнь страстей присутствуют в нашей душе так же, как видения снов. На основании своей бодрственной жизни ни один человек не может сказать, что, собственно, происходит, когда он чувствует, или в том, что он чувствует. Как было сказано, это поднимается из неопределенной, недифференцированной душевной жизни и затем освещается светом представления. Но это есть жизнь сновидений. Это сродство жизни аффектов и чувств с жизнью сновидений хорошо известно и неоккультистам, например, прекрасный эстетик Фридрих Теодор Фишер часто подчеркивал глубокое сродство, существующее в душевной жизни человека между чувствованием и сновидением.
Еще глубже лежит в душевной жизни подлинная жизнь воли. Что знает человек о том, что, собственно, происходит в его внутреннем, когда он говорит: «я хочу взять книгу» и когда рука протягивается и берет книгу? То, что здесь совершается между мускулом и нервом, то, что тогда происходит в организме, а также и то, что происходит в душе для того, чтобы волевой импульс перешел в движение, в действие, об этом человек знает не больше, чем о событиях глубокого сна, лишенного сновидений. Это фактически так: подлинная сущность жизни нашей воли освещается жизнью наших представлений, поэтому она предстает так, как если бы мы ее осознавали: но подлинная сущность жизни нашей воли протекает в действительности также и между пробуждением и засыпанием в совершенном состоянии сна.
Итак, мы видим: мы действительно, в истинном смысле слова «бодрствуем» только в отношении нашего восприятия в чувственном мире и нашей жизни представления. Но мы спим так же и в состоянии бодрствования, в отношении нашей жизни чувств, которую мы, собственно, проводим как во сне, а особенно в отношении нашей жизни воли, которую мы, собственно, непрерывно просыпаем. Так простирается состояние сна в состоянии бодрствования.
Итак, представим себе, как мы проходим сквозь мир: бодрственно переживаем мы нашим сознанием, собственно, только восприятие чувственного мира и мир наших представлений. И в это переживание человека включен мир, в котором плавают наши чувства и волевые импульсы, мир, который нас окружает подобно тому, как нас окружает воздух, но который совершенно не входит в наше обычное сознание. Кто таким образом подходит к вопросу, тот поистине недалек от признания вокруг себя так называемого сверхчувственного мира.
Все только что сказанное мною имеет еще более значительные последствия. За всем этим скрываются значительные факты жизни в ее целом. Кто знает жизнь, которую человеческая душа проводит между смертью и новым рождением, тот увидит, что в этом мире, через который мы проходим во сне, мы живем вместе с так называемыми умершими. Умершие все время здесь. Они пребывают и движутся здесь в сверхчувственном мире. Мы отделены от них не нашей «реальностью», а только состоянием сознания. Мы отделены от умерших так же, как мы во сне отделены от окружают их нас предметов. Мы спим в помещении и не видим стульев и многого другого, находящегося в помещениях несмотря на то, что оно здесь. В отношении чувства и воли мы в так называемом состоянии бодрствования «спим» среди так называемых умерших — только мы не называем это сном также, как мы не воспринимаем окружающих нас предметов, когда мы спим.
Итак, мы живем нераздельно с миром, в котором господствуют силы умерших. Мы находимся с умершими в общем мире. Для обычного сознания мы отделены от них только состоянием сознания.
Это знание о пребывании вместе с умершими будет одной из самых важных составных частей, которую духовной науке предстоит привить в будущем общему сознанию человечества, общей культуре человечества. Ибо люди, думающие, что все совершающееся происходит только благодаря тому, что действуют силы, которые воспринимаются в чувственном мире, ничего не знают о действительности, не знают, что в протекающую здесь жизнь непрерывно посылают свое воздействие умершим, что они непрерывно здесь. И если вы теперь вспомните, что я говорил в первой лекции, где я указывал, что в наше материалистическое время, в сущности, составилось совершенно неправильное воззрение на историческую жизнь, что мы, собственно, видим во сне или просыпаем историю в ее действительных импульсах, то вы можете также представить себе, что в той исторической жизни, которую мы видим во сне или просыпаем, могут жить силы умерших. В будущем появится такое исследование истории, которое будет считаться с силами людей, прошедших сквозь врата смерти и своими душами живущих в мире между смертью и новым рождением. Общее сознание со всем человечеством, также и с так называемым «умершим» человечеством, должно будет дать совершенно новую окраску культуре человечества.
Тот способ рассмотрения, который открывается духовному исследователю, умеющему «практически применить» только что сказанное, указывает на некоторые конкретные частности относительно этой совместной жизни так называемых живых с так называемыми умершими. Если бы человек мог своим представлением осветить глубины самой сущности своих чувств и своих волевых импульсов, у него было бы непрерывное живое познание бытия умерших. Он им, конечно, не обладает. И обычное сознание не обладает им потому, что вещи странным образом распределяются в жизни нашего сознания. Можно было бы сказать: для «понимания» более высокой мировой связи гораздо важнее, чем наблюдение состояния бодрствования и состояния сна является нечто третье. Что же такое это третье?
Это третье есть то, что лежит между ними, что для современного человека является мгновением, мимо которого он проходит, это — пробуждение и засыпание. Современный человек уделяет мало внимания пробуждению и засыпанию. И все же пробуждение и засыпание чрезвычайно важны для общего сознания человека. Настолько они важны, становится ясно, если пронизанные бессознательностью переживания обычного сознания осветить переживаниями ясновидческого сознания. После того, как мы столько лет
